Штрихи к моему портрету. Рассказки смешные и не очень

вдруг стали всем владеть.

Стали скупать заводы,

фабрики и дома.

Их велики доходы,

можно сойти с ума.

Тошно от отвращенья,

и не хватает слов…

Как же шло превращенье

нелюдей в индюков?

Тихо! Строчить доносы —

это не для мужчин.

Так же шумят берёзы,

больше стало машин.

Но на все перемены,

времени вопреки,

так же глядят надменно

жирные индюки.

*Город Валериана – Куйбышев Новосибирской

области.

**Каин – Янкель Юровский.

2022, г. Нижний Новгород

Куйбышев, который до сего дня не поменял свое название, расположен на притоке Иртыша – Оми. До 1935 года это был Каинск, и надо сказать, именно здесь появился на свет один из убийц семьи Николая II – каин по имени Янкель Юровский. Отец его, Хаим, родился в Полтаве и был сослан в Сибирь за кражу. Впрочем, библейский Каин имеет к Каинску-Куйбышеву лишь косвенное отношение. «Каен» по-тюрски означает «берёза».

Мы поселились возле церкви со снятыми крестами, которую приспособили под склад зерна. Под крышей обитало множество воробьёв. Большие мальчишки стреляли по ним из рогаток.

Много лет спустя я узнал, что Максим Горький упоминал о городе Каинске в своей книге «Жизнь Матвея Кожемякина».

В МОСКВЕ

Один и тот же сон

Летом следующего года наша семья перебиралась из Сибири на Северный Кавказ. Ехали через Москву, где застряли в ожидании нужного поезда часов на десять.

– Хотите Кремль посмотреть? – спросил нас с сестрой отец.

– Конечно, хотим! – воскликнули мы в один голос.

Мне было шесть лет, но я хорошо помню эскалаторы столичного метро, башни Кремля, какими они были в ту пору. И – Мавзолей, огромный хвост очереди, томительное ожидание.

И вот, наконец, в саркофаге я увидел тела вождей – Ленина и Сталина. Они лежали рядом. Сталин был одет в мундир генералиссимуса с золотыми пуговицами. Лицо его, казалось, сильно нарумянили.

Мне потом долго снился один и тот же сон. Как будто я стою в очереди, медленно втекающей в какой-то бездонный тоннель, откуда исходит смертельный холод. От ужаса и ледяного ветра шевелятся волосы на голове, что-то тёмное, невыразимое притаилось в глубине. И вдруг навстречу выплывает прозрачный саркофаг… В этот момент я просыпался и долго не мог понять, где нахожусь.

Но шли годы. Я ходил в школу, вступил в пионеры. Клялся быть верным делу Ленина-Сталина, хотя толком ещё не понимал, в чём оно заключалось.

Потом всё неожиданно изменилось. В новых учебниках Сталин уже не числился в больших героях. Его (правда, с достаточной осторожностью) обвиняли «в некоторых злоупотреблениях, выразившихся в культе личности», а в героях был Никита Сергеевич, который злоупотребления разоблачил.

Но это продолжалось недолго. Отправили на пенсию Хрущёва, пришел к власти Брежнев. И опять – крутой поворот. Опять наш учитель истории Иван Сергеевич, любимой фразой которого была «Человек – это звучит гордо» и получивший в связи с этим кличку Чела, с вдохновением и пафосом рассказывал о десяти «сталинских ударах», о мудрости и прозорливости великого стратега, выигравшего самую кровопролитную войну в истории человечества, о его непримиримой борьбе со всякими троцкистами и бухаринцами. Всё, казалось, возвращалось на круги своя.

НА ЮГЕ

Будённовск

А потом мы уехали из Сибири на Кавказ. Я постоянно болел, мне требовалось поменять климат. После долгих мытарств (некоторое время мы жили в Ставрополе, потом в селе Александровском) семья осела в Будённовске, история которого теряется во мгле времён. Люди селились здесь ещё во втором тысячелетии до нашей эры. Сарматов сменяли аланы, аланов – хазары, хазар – золотоордынцы. В огороде я находил старинные монеты. Был даже древнеримский банный жетон. А что касается монголо-татарских, то они не помещались в две пригоршни.

В городке этом вода была только артезианская. Речку Куму воробьи переходили вброд своими ногами. До Каспийского моря, куда она впадала много тысяч лет назад, Кума просто не добирается – теряется где-то в песках.

Когда-то сюда, спасаясь от турецкой резни, перебрались армяне. Они селились компактно, половина города и сейчас ещё носит название Карабагла.

Армяне не имели связи со своей прародиной, обособились, сохранили чистоту языка, культуру. Теперь соплеменники, которые живут в Армении, их практически не понимают.

Будённовск назывался по-разному: и Святой Крест, и Прикумск. Место это раньше находилось на стыке торговых путей. Но со временем торговля заглохла. Будённовск захирел. Возить куда-то фрукты стало накладно – в пути они под горячим солнцем портились. Поэтому в конце 50-х годов цены там были просто смешные. Килограмм винограда стоил 3 дореформенных рубля, килограмм арбузов – полтора рубля. Вино на базаре продавали из чайников по 5 рублей за литр. На пробу давали 100-граммовый стаканчик бесплатно. Можно было пройти весь ряд, выпить на халяву литра полтора и упасть под конец, погибнув смертью храбрых.

Нас, школьников, часто посылали на уборку винограда. Сначала поглощали его в охотку, а потом смотреть не могли. Я до сих пор не могу смотреть на арбузы. Так как семья жила очень бедно, отец покупал тонны две-три арбузов, и мы ели их всю зиму. Хорошо, что она была короткой.

В шести километрах от Будённовска располагался знаменитый на всю страну совхоз «Прасковейский». Вина, которые здесь производились, постоянно занимали первые места на международных выставках и награждались золотыми медалями – «Мускат Прасковейский», «Янтарь Ставрополья», «Белое Прикумское», остальные уже не помню.

Спустя 9 лет я приехал в Будённовск в командировку. Встретился на свою беду с одноклассником, который работал в Прасковее технологом. Тот заманил меня в свою епархию. Покинул его я чуть живой, но зато узнал, что специалисты изучают свойства вина, чудом сохранившегося с 1914 года (когда Будённовск был оккупирован во время Великой Отечественной войны, бочку с этим вином закопали на территории совхоза, оно окаменело).

Я никак я не мог понять, почему рабочие ездят в Прасковею одетые в пальто в любое время года. На дворе – почти 40 градусов, жара, а они – в пальто. Но потом всё выяснилось. В пальто были зашиты грелки, и ушлые ребята уносили вино тоннами. Платили им, как мне помнится, что-то около 80 рублей, но никто не увольнялся.

Дом на Революционной

Меня поражало то, что фруктовые деревья росли прямо на улицах. Спелый тутовник падал под ноги и растекался на асфальте белыми и фиолетовыми кляксами. В диковинку было, что абрикосы никто не рвал. Отродясь, не видел я и цветущих акаций. Их сладкий запах завораживал, звал куда-то…

Мы поселились в доме на улице Революционной. Дом этот трудно было спутать с другими – к нему притулилась будка сапожника. В ней священнодействовал пожилой армянин. Его звали то ли Самвелом, то ли Суреном.

Дом был на двух хозяев, удобства во дворе. Еду готовили на примусе, а позже на керогазе. Керосиновая лавка находилась неподалеку. Обнаружить её можно было по специфическому запаху. Мальчишки рассказывали, что продавец керосина, китаец, настолько отравился керосиновыми парами, что пьянел даже от газировки.