Сборник рассказов «Клан „Старый жёлудь“»

Хатун и не вспомнил, как дошёл до деревни. В голове кружился серебряный туман, а губы сами собой растягивались в улыбке. «Нитка… Ниточка…»

Ефимка сразу углядел перемену в госте:

– Вижу, князь, сверкаешь, как гривна на солнце. Не иначе желудиную дочку повстречал? А я говорил: красавица писаная. Только забудь!

– Отчего же забыть?

– На неё молодой киевский боярин глаз положил. Старый Жёлудь приданое собирает. Он давно мечтает в Киев съехать, только там земля дюже дорогая.

– Страшно за неё. Неровён час – обидят. Места у вас дикие – заступиться некому.

– Это да, – согласился старик. – На светлых богов только надежда. Видел у Жёлудя Велеса в две сажени? Он его сам выстругал.

– Не видел, – вздохнул Хатун, скинул бронь, сапоги и завалился на лавку. Лежал, заложив руки под голову и уставившись в потолок.

– Я тебе селезня оставил… Наваристый супец. Похлебал бы?

Ратник не отвечал. Перед глазами плыл девичий образ. Малиновые губки тянутся к нему с поцелуем. Он прижимает к груди стройное худенькое тельце, гладит пышные золотистые волосы, рука скользит по спине ниже… ниже… Вдруг краем глаза видит, как сбоку вырастает нечто чёрное, безобразное, с клыками на свиной морде. Хатун загораживает собой Нитку, хватается за саблю и… не находит. Чудовище прыгает! Удар!

Хузарин сидел на полу и тряс головой, не понимая, что произошло.

Ефимка покатывался от смеха:

– Эко, ты с лавки навернулся! Привиделось чего?!

– Привиделось, – буркнул Хатун. Молча облачился в доспех, взял оружие и седло, направился вон из избы.

– Куда это? – крикнул в спину Ефимка.

– Коня погуляю.

Буян встретил его радостным ржанием.

– Застоялся, родимый? Давай прокатимся недалече…

* * *

Нитка не смотрела на него, но Хатуну казалось, что слышит, как стучит её сердечко.

– Зачем пришёл? Неправильно это. Не по-людски.

– Мы люди – значит, по-людски.

– А если увидит кто? Батюшка осерчает. Я другому отдана.

– А я не отдам другому.

– Ишь, какой скороспелый. Только явился и уже не отдаст.

– Как увидел тебя – покой потерял. Веришь, никогда со мной такого не было…

– Ты мне тоже глянулся. Только не нужно нам вместе быть. Разные у нас боги, всё разное. Беду чую. Уезжай, Хатун, пожалуйста. Не рви моё сердце.

– Только вместе с тобой. А богов твоих – задобрим. Смотри, какой кинжал у меня, рукоять с драгоценным камнем. Продам – телёнка куплю, или целого быка. Сварогу, Велесу богатую жертву дам. Перуну сам губы кровью намажу… Только будь со мной!

– Страшные вещи говоришь, крамольные, срамные. Опозорить меня хочешь. Боярин киевский не простит, погубит тебя.

Хатун рассмеялся:

– Посмотри на моего коня белогривого! Ветер обгоняет! Посажу тебя в седло, и только нас и видели. В Царьград отвезу, будешь как царица жить…

Хузарин взял девушку за руку, но та выдернула ладошку, спрятала за спину:

– Не смотри на мои руки! Порченые они! Некрасивые! Батюшкины отвары виноваты!

Хатун покачал головой, насильно притянул к губам сухие, покрытые коричневыми пятнами девичьи ладошки, принялся жарко целовать.

– Красивые! Самые красивые!

Нитка всхлипнула, из зелёных глаз покатились слёзы:

– Прошу! Не надо! Зря тебя встретила – слышишь, дубрава шумит? Родовичи гневаются! Уходи, пожалуйста! Не то сердце разорвётся!

Недалеко раздался предупредительный свист. Из-за деревьев показался Замятка. Смотрел угрюмо, на скуле багровел синяк.

– Хозяин идёт…

Нитка ойкнула, заметалась, хотела сигануть в кусты, но поняла – не успела.

Старый Жёлудь уже был здесь. Шёл быстро, теребил седую бороду. Остановился, кивком подозвал дочь, и вдруг без замаха отвесил оплеуху, да так, что золотая коса вверх подлетела.

Хатун дёрнулся, словно сам получил пощёчину, схватился за рукоять сабли, насилу сдержался.

– Ступай в дом! – приказал Жёлудь дочери. Кивнул Замятке, и слуга тотчас исчез среди деревьев.

Хозяин повернулся к воину:

– Не рано ли пришёл, ратник? Сговорились к завтрему, на закате…

Хузарин выдавил улыбку:

– Коня решил выкупать – запаршивился. На озеро веду.

– Коня, говоришь, – прищурился кожевник, – дело доброе. – Повернулся и пошёл прочь.

Стоя по пояс в воде и расчёсывая Буяну гриву, Хатун до крови кусал губы.

«Не отдаст он за меня Ниточку. Был бы, как прежде, высокородным – отдал бы и ещё радовался. А ныне я кто? Рядовой вой с пустым кошелём. И насильно любимую увести не получится. Не посмеет Ниточка без отцовского дозволения. Родовые законы строгие. Скорее руки на себя наложит, чем ослушается…»