Сборник рассказов «Клан „Старый жёлудь“»

– Хузарин.

– Тю, – не поверил дед, – видывал я хузар. Не краше печенегов, чёрные да низкорослые, а ты высокий и гибкий, как молодая берёза…

– Из белых хузар.

– Вон оно как, – испугался старик. – Прости, не признал. Это ж ты, как наши князья. А я, пень трухлявый, с тобой как с равным. Коли так – поклон тебе, боярин. – Дед опустился на колени и ударился седой головой о землю.

– Встань, отец, – усмехнулся Хатун. – Был боярин, а ныне простой ратник с пустым кошелём на поясе. Как зовут тебя, отче?

– Ефимка я, – улыбнулся дед, вставая. – Хорошо, что ратник. Да был бы и разбойник – всё одно взять у нас нечего. Но похлёбки из белки налить могу. Хорошая белка, жирная.

– Из белки, говоришь, – рассмеялся хазарин. – Ну, пошли, похлебаем. Только коня привяжу.

В избе было чисто, но пусто. Из всех богатств печь. Из прочего – низкий стол и лавка. На ней и разложил Хатун своё снаряжение.

– Чудные у тебя мечи, – цокал языком Ефимка. – Зачем сразу два? Чай и одного хватит. Печенежские?

– Один булгарский, другой хузарский, – объяснял Хатун. – Я, отче, двоерукий.

– Это как?

– Обеими саблями пляшу.

– Хитро, – поразился дед.

– Только у одной ремень перетёрся. Думал заказать новый, да гляжу, в вашей деревне всего пяток домов, и кожевенной мастерской не наблюдаю.

– Есть мастерская! – обрадовался старик. – Мастер солидный! Имя своё родовое никому не доверяет, а кличут Старый Жёлудь.

– Вот как? И где же этот Жёлудь прячется. На улице признаков не углядел…

– А зачем он нам в деревне? Сам знаешь, от ремесла этого – вонь несусветная. Аж глаза слезятся. А у Жёлудя и подавно. Какими говяшками он кожу смазывает, не ведаю, да только смрад хужее, чем от выгребной ямы.

– Хороший мастер?

– Лучший. В Киеве такого не сыскать. Его даже печенеги не трогают. А ведь народец подлый и жадный. А Старому Жёлудю за работу платят. Не много, но платят. И дочку его не трогают. Он за неё хану Сулчу сбрую выправил – княжескую, с серебряными узорами. А дочка у Жёлудя красавица – глаз не отвести.

– А серебро у него откуда?

– Так, Сулчу и принёс, заказ сделал…

– Ясно. Завтра наведаюсь. Погляжу, что за Жёлудь такой Старый.

* * *

Едва рассвело, Хатун поднялся с лавки, натянул сапоги. Ефимка уже хозяйничал в доме, разливал в деревянные миски какое-то варево.

– Пахнет вкусно, – похвалил хузарин. – Чего состряпал? Вроде белку вчера съели?

– Ты пока бока отлёживал – я в лес наведался. На озере селезня подстрелил. Хороший у тебя лук. Я стрелок не сильный, но с двадцати шагов с третьей стрелы его снял. Две стрелы нашёл, а вот третью не сыскал – извиняй.

Хатун почернел лицом, ухватил деда за рубаху, дёрнул так, что холстина порвалась.

– Пошто чужое взял, смерд! – Уже кулак занёс, чтобы дух вышибить, насилу сдержался. Оттолкнул и процедил сквозь зубы: – Ещё раз повторится – убью!

Ефимка как-то сжался, казалось, стал ниже ростом. Шмыгнул носом, глаза заслезились. Упал на колени, причитая:

– Прости, княже! Запамятовал, кто ты и кто я.

Хатун отвернулся. Что толку дурному объяснять, что чужое оружие взять, что невесту у другого свести. Всё одно не поймёт. Молча облачился в кожаный доспех с нашитыми стальными пластинами, надел пояс с саблей, повесил колчан с налучьем, подхватил седельную сумку и направился к выходу, бросив деду:

– Хватит поклоны бить. Показывай, где кожевник живёт.

– Это я мигом, – заторопился дед. – Видишь лес? Держись по правую руку, там тропинка. Через версту озеро будет, большое. В самом его конце, на полянке терем Старого Жёлудя. Да ты по запаху выйдешь…

Хатун прошёл мимо старика, задел плечом, и Ефимка упал на пятую точку, взвыл, запоздало крикнул:

– А как же селезень?

Хузарин не обернулся, удалялся прочь широкими шагами. На душе было паскудно. Понимал, что прав, и неправ одновременно. Нельзя чужое хапать, но и на безобидного деда кричать не стоило.

Позади протяжно заржал Буян, но Хатун лишь отмахнулся. Это только печенеги от юрты к юрте на конях ездят, потому и ноги у них колесом. А понимающий воин верному другу зря копыта бить не позволит. Пусть отдыхает, сил набирается. От конской выносливости подчас жизнь зависит.

Войдя в лес, Хатун уселся на пенёк и потянул кожаный ремешок колчана, приподнял крышку, считая стрелы. Соврал Ефимка. Не одну стрелу потерял, а целых три. Вот ведь неумелый. Но злости уже не было. Хотя накричал правильно, в следующий раз поостережётся оружие воина брать. В следующий раз… Нет, засиживаться не стоит. Если у русов не вышло, надо у ромеев счастье попытать. Тамошние базилевсы щедро за воинскую сноровку платят.

Вот и дом кожевника. Не терем, конечно, но и не развалина. Даже подклет имеется. Порог высокий. Чем выше порог, тем надёжнее защита от злых духов. Хатун принюхался. Запах был. Но уж не такой, как пугал Ефимка. В киевской гильдии кожевников смрад крепче.

Массивные ставни открыты, знать, хозяин дома…

Про молодого помощника Ефимка не говорил. Высокий, широкоплечий. Но лик ещё детский. Вёсен четырнадцать, не больше, а смотрит нагло, словно князь на шкодливого холопа. Соболиные брови нахмурил, нижнюю губу презрительно выпятил. А в руках у него самострел. Целит прямо в грудь…

– Стой, лиходей! Ещё шаг, и угощу стрелою!

Хазарин остановился. Расставил руки в стороны, демонстрируя, что пришёл с миром.

Мальчишка требовательно дёрнул подбородком:

– Чего надо, пёс?!

– Невежлив ты, отрок, – улыбнулся хузарин, но в душе уже начала расти тёмная ярость. – За такие слова язык отрезают. Гость пришёл, а ты его бранью встречаешь.

– Я гостей наперечёт знаю! – огрызнулся мальчишка. – А ты чужак. Весь оружный. Знать, не с добром пришёл. Проваливай прочь, лиходей!

– Уйду. Только сперва с хозяином поговорю. Позови-ка мне, парень, того, что кличут Старым Жёлудем.

– Нет хозяина! – топнул ногой слуга, а палец аж задрожал на крючке.

И это не понравилось воину. Такой и стрельнуть может. Хатун небрежно потянул саблю из ножен.