Исчезающий: Инициация

– Тот же вернулся в очередь, – взглянув на меня исподлобья, ответил он. – Присаживайся и давай сюда свой снимок.

Я опустился в мягкое кресло и тут же подумал о том, что мне необходимо такое же. Чтобы не падать на кровать, а погружаться в кресло. И писать, писать…

– Андрей, снимок, – протянув руку, повторил док.

– А, точно, – отдал ему снимок. – Задумался.

Он взял его и начал осматривать. Сравнивая с другими снимками, которые лежали у него в папке, он супил брови и что-то бурчал себе под нос.

– О смысле бытия что ли? – спросил он, не отрываясь от снимков.

– Нет. В этом мире я все давным-давно понял.

Он положил снимки себе на колени и перевел внимание на меня.

– И что же ты понял?

– Для начала то, что если зимой не носить шапку, не заболеешь менингитом. Или то, что «Сланцы» не вид обуви, а город, в котором производили шлепки.

– Тьфу на тебя! – махнул он рукой, после чего вернулся к снимкам. – Я думал, ты что то интересное из жизни подметил.

Пока док разглядывал понятные лишь ему изображения, я вспомнил, что за полдня выкурил всего лишь одну сигарету. И ту с утра.

– Док, у тебя нет сигареты? – спросил я.

– Ты еще и куришь?! – возмущенным тоном прикрикнул он. – Я считал, что ты бросил эту дрянь, как только узнал о раке! Ты, вообще, в своем уме?!

– Нет. Я как курил так и курю.

– Сколько сигарет в день ты скуриваешь?

– Пару пачек. Плюс-минус.

Док отложил снимки на столик, который располагался справа от его кресла. На нем очень забавно смотрелась комбинация из статуэтки Нефертити с уже порядком заветренной мясной нарезкой и ночником в виде Ждуна.

– Ты меня вгоняешь в недоумение…впрочем, видя твои снимки, все становится на места. Единственное, что остается большим феноменом, так это то, что ты сейчас сидишь здесь и разговариваешь со мной.

– Ладно, с недоумением мы разберемся как нибудь позже. Скажи лучше, что там со снимками.

– Метастазы пошли дальше. И как мне видится, активность возникла относительно недавно. То есть в ближайшие недели. Опять же, нельзя с уверенностью сказать, но ты должен был ощущать ухудшение.

– Именно поэтому я и поехал делать томографию. Какие прогнозы?

– У тебя уже пять лет по прогнозам жирным шрифтом – смерть, но ты каким-то образом справлялся, – пожал он плечами. – Если бы я, как специалист, не был бы травмирован твоим примером жизнеспособности, то сказал бы пару месяцев. В твоем же случае… еще пять лет?

Я встал с кресла и, подойдя к порогу гостиной, повернулся к доку.

–В общем, я понял тебя, – сказал ему. – Тогда пойду торопливо дописывать книгу.

– Давай, Андрей. Постарайся продержаться как можно дольше.

Я поднял вверх кулак, в знак того, что я – кремень, но потом опустил его и спросил:

– Скажи, а зачем ты хранишь мои снимки? Да еще и дома?

– Думал, когда ты умрешь, через десять или пятнадцать лет продам их какому-нибудь коллекционеру, – буднично ответил он.

– Ты серьезно?

– Вполне, – не поведя и бровью, подтвердил он.

Понимающе кивнув, я вышел из комнаты, а потом и из квартиры.

Сходив в магазин за сигаретами, я вернулся в машину и, прикинув, что можно оставить машину на парковке и пойти на набережную, тронулся с места. Выехав за пределы района, я заметил капли на стекле. А спустя несколько минут, ознаменовавших обрушение дождя, больше похожего на тропический ливень, стало ясно: моим планам не суждено сбыться. Он то усиливался, перерастая в град, то ослабевал. Но не прекращался ни на секунду.

– Странное лето две тысячи двадцать третьего, – произнес я, не найдя в памяти но одного лета, в котором уместился бы еженедельный град и кратковременные дожди, делавшие из улиц реки.

Медленно проезжая по затопленному проспекту имени Михаила Нагибина, напротив торгового центра, под козырьком остановки, я заметил знакомую девушку. Среди безликой толпы она сильно выделялась за счет розового спортивного костюма. Костюма, который было сложно спутать или забыть.

Я свернул к остановке и опустил пассажирское окно:

– Эй, розовая, ты едешь домой? – спросил ее.

Она приподняла свои толстенные брови и, как мне показалось, с большим усилием оторвала глаза от телефона, переведя их на меня. Улыбнувшись, она окинула взглядом прятавшихся безликих людей так, словно все они находились в очереди за счастливой жизнью, но она, в очередной раз, проскакивает в обход ожидающих. Когда закончилась надменная сцена под названием «взгляд превосходства», началась «пленяющая походка королевы», в которой она эротично вставала с лавочки, брала бумажные пакеты в руки и с уверенностью Шэрон Стоун шагала ко мне. Так, по моему скромному мнению, выглядела она в своих же глазах. В моих глазах она была не больше, чем промокшая, уставшая девочка, которая слишком глубоко окунулась в образ королевы. Настолько глубоко, что это выглядело, скорее, комично, нежели эстетично.

– Мы знакомы? – спросила она в окно, стоя под ливнем.

Я в очередной раз оценил ее попытку притвориться востребованной дамой, которая не замечает, и уж тем более не запоминает людей, с которыми она часто пересекается днем. Оценил, но не засчитал.

– Ты либо полностью промокнешь и поедешь на автобусе, либо сядешь сейчас в машину, – сказал ей в ответ.

Она открыла дверь и села в машину.

Я тронулся с места. После чего сделал музыку немного тише. На случай, если вдруг она захочет поблагодарить меня словами через измученный инъекциями рот.

– Спасибо, – сказал я спустя пару минут коллективного молчания.

– За то, что разрешила тебе себя подвезти? – спросила она, видимо, свято веря в то, что единственное желание всех проезжающих мимо нее мужчин – это как-либо с ней повзаимодействовать.

Моей первой реакцией после ее слов было негодование. Затем мне в голову пришла прекрасная мысль выставить ее за дверь. Но позже меня осенило – это типичная присоска. Одна из множества дам, живущих в моем доме, являющейся яркой представительницей древней профессии. Кто-то из них открыт к предложениям, а кому-то важны ухаживания мужчины, с последующим «внутренним аукционом», который будет проводить ее мозг, прикидывая, насколько рентабельно раздвигать ноги перед ухажером. Данная девочка, как я полагал, была содержанкой в классическом представлении этого слова: один мужчина, который ее имеет, платит за арендованное жилье и иногда подкидывает денег на шопинг. И, судя по ее побрекушкам, сделанной груди и инстаграмной внешности, поступления на ее карту были вполне себе приличными.

– Да просто такси стоило шестьсот рублей. Я решила поехать на автобусе. Все из-за этого дождя, – убрав в сторону челку, произнесла она.

Переведя взгляд на зеркало заднего вида, в котором еще виднелся силуэт собственно выдуманной альтернативой «Темной Башни», я ухмыльнулся банальности сюжета. Подумав, как это кстати посадить себе на пассажирское жертву маркетинга. Это вполне по-ростовски: сделать себе грудь за восемьсот тысяч, но поехать домой в набитом людьми автобусе, чтобы не платить 600 рублей за такси. Или купить себе машину, по стоимости дома, и остаться жить в квартире размером с кухню.

– Я, кажется, припоминаю твое лицо, – посмотрев на меня, затем на экран машины, задумчиво произнесла она. – Какого года?

– Восемьдесят восьмого.