Исчезающий: Инициация

– Очень долго определяетесь, Андрей.

– Я вам сообщу, как только будет результат.

Соседи по столу, иногда посматривая на нас, начали интенсивней переглядываться между собой. Я не сомневался, что они ни о чем не догадаются. Ведь для этого, как минимум, нужен маломальский опыт. Использовать же опыт из литературы для извращенцев, типа «пятидесяти оттенков серого» – это, к сожалению, совсем не одно и то же, в сравнении с реальной жизнью.

– Вы разве знаете мой номер? – спросила она, слегка поправив рукав платья, из которого показалась татуировка в виде змеи, тянувшейся открытой пастью к запястью. Я не понимал смысл в татуировках, но никогда не был против того, чтобы у женщин они были. Женская эстетическая красота для мужчин то же самое, что мужская интеллектуальность для женщин – одинаково возбуждающие качества.

– Я вам по почте напишу, – ответил ей и, разом выпив принесенный официантом бокал, попросил еще один.

Она, слегка ухмыльнувшись, перевела фокус внимания на шедшую к сцене Лисицыну, державшую в руках телефон. В ответ на что я перевел свой фокус внимания на официанта, несущего мне порцию виски. Слыша, как Лисицына рассказывает о новых наградах, я подумал, что прийди сюда спустя десять лет, здесь будут находиться те же люди и Лисицына, заливающая со сцены про новые и новые награды. Ее сменят разговоры о разбитых сердцах, смены сезонов, пасмурную погоду, солнечное настроение и прочие  порядком надоевшие муки души. Но меня раздражало не это, ведь данное мероприятие хорошо тем, что здесь происходят не пьянки людей с окостеневшими мозгами, а вполне себе с начитанными, интеллигентными личностями. Меня раздражало, что они, по большому счету, бесхарактерные личности. Акцентироваться на этом или нет – выбор каждого. Я предпочитал об этом не забывать, чтобы случайным образом не заразиться.

Невнимательно дослушав очередное совестное самолюбование Лисицыной, я не выдержал:

– Лиза, остановись, никому это не интересно.

– Андрей, что не так? – спросила она, сменив доброжелательное выражение лица на злое и всененавидящее. – Только давай конкретно!

– Я тебе из раза в раз говорю, что ты, как автор, ужасна. И каждый раз ты спрашиваешь что-то в духе «Андрей, подожди, давай конкретно!». А я тебе и конкретно, и абстрактно и по-разному уже несколько лет говорю «ты, Лиза, плоха и конкретно, и абстрактно, и по-разному», но ты не оставляешь попытки понять, что же ты делаешь не так. Тебе бы это упорство на поиски новой сферы деятельности направить.

– Ты не прав! – воскликнул парень, сидевший лицом к сцене. Но это уже ничего не меняло. Лисицына, прослезившись, уходила по сцены, а гости, встав со своих мест – на улицу. Не долго думая, я прихватил с собой свежую порцию виски, нащупал в кармане сигарету и вышел на улицу. Но оказавшись на свежем воздухе, я понял, что спокойно покурить не удасться. У двери меня уже ожидал парень, защищавший Лисицыну. Я хорошо его помнил. Его звали то ли Антоном, то ли Арсентием. Но что я точно помнил: он очень любил бессмысленные споры. Этот человек буквально на каждую мысль готов был найти противопоставляющую. Общаясь с ним, я, в какой-то момент, ловил себя на мысли, что он вот-вот обыграет меня аргументами. Но, к моему счастью, Антон или Арсентий был очень слаб в диалогах, в которых его деликатно и завуалированно окунают в дерьмо. После одного такого диалога со мной, он быстро вышел из него и нашел себе более комфортного собеседника для созданных самим собой полемик. Нервно затягиваясь, он бегал глазами по мне и, как я понял, пытался сформулировать претензию.

– Привет, Андрей, – сказал он, выпустив табачный дым в воздух. – Помнишь меня?

– Мы с тобой спали? – распознав по его мимике, что он снова поверил в силу своей мысли, я намеренно начал с грубости. – Я просто не припомню.

– Нет, Андрей, – спокойно ответил он. – Мы однажды общались на тему гендерного неравенства.

– Припоминаю. Определялись с твоим полом, верно?

– Ты! Ты не мог определиться! – нервно бросил он. – При том, что тут нечего и определяться.

– Согласен. По уровню склочности тебе даже опытная стерва будет дышать в спину. Так о чем ты хотел поговорить? Или поспорить. О Лисициной?

– Хотел спросить, как продвигается написание книги? – произнес он более спокойным тоном.

– А ты откуда знаешь, что я что-то пишу? – поджигая сигарету, спрашивал я.

– Ты всегда в это время публикуешься. Ну, еще соцсети. Видел отрывок твоей будущей книги.

– Тайный поклонник, – заключил, выдохнув дым. – Люблю, когда мужчины тащатся от меня.

– Серьезно? – брезгливо спросил он.

– Абсолютно.

Он не обратил внимание на мои слова, вместо чего задал вопрос, который, видимо, его изначально интересовал:

– Кем вдохновлено новое произведение?

– Жизнью. – Ответив, я отпил из бокала.

– Нет, я имею в виду классиков. Гумилев, может, Достоевский.

– Я никогда их не читал.

– В каком смысле? – округлив глаза, спросил он.

Я знал, что своим ответом дал ему простор для того, чтобы обозначить свое превосходство. Но меня это не особо тревожило. Кроме заканчивающегося в бокале алкоголя, меня ничего не волновало.

– Как можно было не прочесть Достоевского, Горького и других великих классиков, при этом стать писателем? – произнес он ожидаемые слова. – Это абсурд! Ведь это школьная программа!

– Тут абсурд состоит в том, что ты читал этих авторов, потому что у тебя не было выбора. Ведь это школьная программа, а тебе нужно быть прилежным учеником. Я их не читал, потому что у меня не было цели стать прилежным учеником и выслужиться перед учительницей, которая хороших учеников гладит по головке. Я делал выбор между авторами и читал все то, что представляло для меня интерес. А ты не делал выбор потому, что твоя прогнутая спина не позволяла допустить подобного. В итоге, ты прочел классиков школьной программы и больше ничего. А в зрелой жизни отдал предпочтение инстаграму и втыканию в телевизор. Я же прочел все то, что мне интересно и продолжаю читать. Собственно, именно поэтому как-то странно называть тебя читающим человеком…

– С тобой и так все ясно! – явно нервничая, он перебил меня. – Можешь не продолжать.

– Мне остается только порадоваться за твои невероятные способности все про всех знать. Если бы рука не была занята бокалом, я бы поаплодировал.

Я привык к подобному отношению со стороны окружающих, и уж тем более,  читаемым оно было со стороны Антона или Арсентия. Открытое это отношение или скрытое, его суть, проявляющаяся в оскорблениях, попытках поддеть и найти изъян, была ничем иным как зависть. Многие в своей жизни хотели написать хотя бы одну книгу, но в силу своей лени и страха не делали это. И вот тут появляется перед глазами человек, который осуществил их мечту. И так, что ее читают не только близкие и просто знакомые, а многие тысячи. Это вызывает гнев с протестом, перетекающие в обсуждение человека, о котором они, по большому счету, ничего не знают. За этим следуют обесценивающие ярлыки. И так во всех сферах: от менеджмента, до строительства. Невежество – обычное дело для тех, кто хочет оказаться на твоем месте, но никогда не приблизится к нему из-за внутреннего страха масштабов и сложности пути.

– Но это лично мое мнение, – добавил он после некоторой паузы. – Ты можешь быть с ним несогласен.

– Проявление невежества нельзя назвать мнением, – осушив бокал, я спокойно ответил ему. – Мнение основывается на фактах и знании. А быть кретином – это не мнение.

Он потушил сигарету об урну, и бросив на меня осуждающий взгляд, ушел в другой ‘круг общения’. Туда, где они с радостью будут перебрасываться маразмами, словно это игра «горячая картошка», в которой главный объект не мячик, а смысловые связи.

Еще немного постояв у отведенного для курения места, я, чувствуя дикую усталость, решил вызвать такси и поехать домой.

Сидя в машине короткие пять минут, которые отсчитывали мой путь домой, я ловил себя на мысли, что подобного состояния у меня не было даже в моменты обострения болей. Прямо сейчас даже тревога была гораздо сильнее. Возможно, потому что в прошлом я знал исход и через принятие нашел внутреннее успокоение. А сейчас, после проблеска надежды и веры в то, что из этой истории можно выйти победителем, появившаяся неопределенность разбивала вдребезги внутреннюю гармонию с распланированной последовательностью будущих действий.

Обратив внимание на пассажирское стекло, я увидел в нижнем левом углу наклейку. В темноте мне было тяжело разглядеть, что на ней изображено, но, если любопытство и грех, то самый безобидный из тех, которые меня наполняют.

– Извините, – обратился к водителю, – вы не против, если я включу свет?

– Конечно нет. Вам помочь?

Я не стал вдаваться в подробности почему он спросил о том, нужна ли мне помощь: из-за моего внешнего вида, либо из вежливости. Ничего не ответив ему, я нажал на кнопку включения на потолке. Наткнувшись на журнал «Популярная механика», торчавший из кармашка заднего сидения, я понял глаза и замер.

– Опять. – сказал, глядя на фотографию по центру сидения. – Завтра в больницу.

– Вы что-то спросили? – произнес водитель.

– Нет-нет, это не вам, – ответил ему, не отрывая глаз от снимка.

В новом приступе галлюцинаций я видел себя со стороны. Человека, который пять лет назад в отчаянии сидел за столом среди алкоголя, недоеденного бутерброда и справки с диагнозом. Держа в руках телефон и жадно записывая в заметках одно предложение за другим. Этот человек был погружен в историю и, в состоянии апатии, пытался сделать шедевр. В конце написанной истории он себя похоронил. Как позже выяснилось, похоронил себя прошлого, оставив наивность, податливость, дипломатичность и веру в любовь где-то на задворках вечности. И лишь спустя год, в который уместилось две последующие книги с новостью о том, что съедающая изнутри болезнь забуксовала на четвертой стадии, эта история обрела популярность. А он, в свою очередь, стал самым читаемым автором. Затем пришло осознание, что все происходящее было подобно чьему-то сумасшедшему сценарию, ведущему непонятно куда, но лихо закручиваемому сознание в морской узел. Дописывая книгу в ванной, он убил себя на книжных листах, но оставил в живых в реальной жизни.

– Может вам подсказать, как отсканировать код? – припарковав машину возле моего дома, спросил водитель.

– Какой код? – оторвавшись от фотографии, и нахмурившись от непонимания, спросил его.