Дурак на красивом холме

Хозяину пришлось по душе мое увлечение, потому что в отличие от моих предшественников я не напрягал его просьбами разбавить скучный вечер бутылкой-другой «Чашмы"или самодельного вина.

Вместо этого, по собственной инициативе из уважения к моей «образованности» и скромному поведению, он приносил либо кувшин кислого молока, либо блюдо с нарезанными дольками дыни или арбуза, а в последние дни моей командировки и с гроздьями поспевшего винограда.

Липкими от дынно-арбузного сока руками я усугублял замусоленность любимых журналов, с детства имея привычку есть и читать одновременно.

В одном из номеров я и вычитал про древнейшее искусство боя деревянными палками, с помощью которых простые крестьяне могли противостоять хорошо вооруженным грабителям и бандитам. Особого совершенства во владении боевыми шестами достигли монахи известного храма Шаолинь, на равных сражавшиеся и с регулярными войсками агрессоров.

На пастбище я был по существу номинальным лицом – всё за меня делали два умнейших и работящих пса-алабая с традиционными именами Арслан и Джульбарс. Однако скучать я не умел благодаря неистребимой склонности к фантазийным перевоплощениям. Вот и теперь, пастуший посох превратился в боевой шест, которым я манипулировал весь световой день…

Я покрутил в пальцах березовую палку бо – сыровата, конечно, и кривовата. Но ничего – и с такой пробьемся!

Я сделал боевым шестом восьмерку, пару раз протащил у себя за спиной, совершил несколько молниеносных выпадов вперед, рассек воздух диагональными ударами крест-накрест, и в завершении, положив палку бо себе на правое плечо, со всей силы нанёс сокрушающий удар сверху вниз по опавшей прошлогодней листве.

Встревоженный Ральф вскочил на ноги и хотел было меня облаять-отругать, но Вероника его остановила успокаивающим жестом. Немного поворчав, он улегся на прежнее место. Сама же Вероника, как мне показалось, едва сдерживала смех. Что ж, положительные эмоции и хорошее настроение, несмотря на критичность нашего положения, уже шаг вперед в направлении победы.

Неоднозначная реакция моих спутников на мои боевые манипуляции палкой бо вкупе с отдаленным шумом приближающегося поезда принудили меня остановить тренировочный процесс. Я погладил пса по голове, чтобы восстановить и закрепить возникшую ранее взаимную симпатию. Ральф откликнулся мгновенно, вскочил на ноги и завилял радостно хвостом.

Шум, между тем, нарастал, стук колес тяжеловесного состава становился отчетливее, и вот он уже громыхал совсем рядом, вселяя в душу оптимизм своей неукротимой жизнеутверждающей мощью.

Глава 3. Переформат

Ритмичный перестук колес проходящего экспресса, возможно связующего Тихий океан с главным городом страны, невольно ассоциировался с ее воображаемым пульсом. Происходившие с нами события показались мелкими, глупыми и ничтожными. Захотелось поскорее поставить точку.

Представившаяся мне карта необъятной страны сузилась и сфокусировалась на нашу местность. Наконец-то я взялся за ум и воспроизвел в памяти конкретный участок транссибирской магистрали с ныряющими под нее синими ниточками рек. Оказалось всё очень просто – одна из них, а именно последняя, которую мы перешли по стволу, была Светлой!

Значит, если мы пройдем по железной дороге вправо, то непременно достигнем моста через Светлую, а там, вверх по ее течению, доберемся и до моего дома. Расстояние уже не пугало: лучше идти долго, но спокойно, как навьюченные верблюды, чем шарахаться и прыгать как зайцы по кустам, рискуя быть подстреленными безбашенными тинейджерами!

Захотелось поскорее домой. Мой дом, как известно, моя крепость. То, что преследователи могут осадить ее или брать штурмом, мне как-то не приходило в голову. Просто надоело быть в бегах! Хотелось нормальной крыши над головой, домашнего комфорта, хорошей вкусной пищи.

– Пошли, ребята! – я закинул на плечо сумку. – Держи свой тесак!

Я отдал Веронике нож, взял в правую руку палку бо. Настроение явилось новое – приподнятое. Захотелось петь. Но петь из конспиративных соображений было нельзя. Тогда я негромко, но внутренне ликуя, засвистел себе под нос «CТРАННИКОВ В НОЧИ» Фрэнка Синатры.

Когда же мы поднялись по насыпи на знакомую «железку», я осмелел и тихонько запел, но уже другое, советское и тоже жизнерадостное:

– " Опять по шпалам, опять по шпалам, иду домой по привычке!..»

На самом деле я шел по рельсу, по другому – Вероника, а между нами, оправдывая слова песни – Ральф. Он же первый и остановился, окаменев в характерной для всех собак стойке, когда впереди есть кто-то невыясненный.

– Вероника, возьми его за ошейник, – сказал я, выдергивая одновременно брючный ремень и отдавая его девушке. – Сделай поводок и спускайтесь вниз под насыпь. А я схожу на разведку.

Скинув сумку на шпалы, я подтянул на всякий случай штаны, которые и без того сидели плотно, взял палку бо наперевес и крадущейся бесшумной походкой Чингачгука, двинулся вперед, пристально вглядываясь в темноту. Под ноги я уже не смотрел – они сами изыскивали шпалы, чтобы не споткнуться.

Впереди послышался шум реки. «В таких местах под железнодорожными мостами всегда лежат какие-нибудь валуны, – анализировал я ситуацию. – Да и сваи создают сопротивление.»

«А вокруг тишина, а вокруг ни души,» – опять застучали в голове от внутреннего напряжения слова песни. – " Только рельсы усталые стонут (это ноги мои стонут!), Только месяц за мною вдогонку бежит (кабы только месяц!)»…

Дальше я не помнил слов. А месяц как раз-таки опять спрятался за тучи, и вновь стал накрапывать дождик. Темень, хоть глаз выколи (тоже дурацкая поговорка – зачем его выкалывать-то?!).

Близкий речной шум внизу известил, что я вышел на мост. Я на минуту остановился, больше вслушиваясь, чем вглядываясь. Вроде бы никого.

Тогда я сошел с путей и пошел ближе к мостовому ограждению, дотрагиваясь рукой до холодного и мокрого металлического перила.

И тут я запнулся! И чуть не упал. Выручил меня посох, которым я успел опереться и удержаться на ногах. Справа что-то зашевелилось – я запнулся о вытянутую ногу дремавшего человека, испуганно забормотавшего спросонья:

– Что?! Что такое?..

Человек, опираясь спиной в ограждение, стал подниматься.

– А то! – мой посох сразу превратился в боевой шест. Его, согласно правилам, выработанным тысячелетием, я направил в сторону предполагаемого врага. Выглянул тонкий месяц и я разглядел силуэт человека, опиравшегося на ружье, держась правой рукой за ствол!

Реакция моя была незамедлительной – " Застать врасплох монаха Шаолиня невозможно!» Мой первый удар по восходящей пришелся на так называемую паховую область, второй по вертикали сверху обрушился на кисть правой руки. Человек, жалобно охнув, согнулся, ружье упало на мостовую.

По инерции был соблазн нанести третий горизонтальный удар по голове, который мог бы оказаться последним, но я вовремя остановился – " Воин не должен убивать – воин должен защищаться!»

Вместо удара я подцепил концом шеста ремешок ружья, поднял резко вверх палку бо и огнестрельное оружие оказалось у меня в руках.

Здесь я испытал некоторое замешательство: надо было выбирать между древнейшим и новейшим оружием. Не хотелось предавать одно и отдавать предпочтение другому.

Я пошел на компромисс: зажал палку бо под мышкой, а ружье перехватил двумя руками и навел на противника. Двустволка была старого типа – курковая. Я пальцем нащупал пустые отверстия в стволах.

– Там же нет патронов! Какой ты к черту часовой?

– А я и не собирался ни в кого стрелять.

Я вгляделся пристальнее – пацан лет шестнадцати.

– Хочешь сказать, что ты не из банды кексообразных обезьян?

– Меня Гринька Ястреб поднял ночью. Сказал, нужна помощь. А я ему задолжал. Потом уже понял что к чему.

Я осмотрел ружье.

– Зауэр… Поди, палёный?

– Нет. Это дедовский. С войны привез.

– Трофейный, стало быть. Ветерана войны… А ты у него спёр!

– Он умер давно. Осколок зашевелился у сердца.

– А отец куда смотрит?

– Он сгорел три года назад.

– От водки?

– В конюшне, лошадей выручал. Конюшня старая была – бревенчатая.