Это был знак, и я решил действовать.
Я встал на свои ноги и подошёл к китаянке, а она поставила свой бокал и тоже встала на ноги.
Я тогда разволновался, потому что опасался провала. Да и мысли о Патриции давили на Якоба Гроота.
– Вы самая красивая китаянка, каких я только видел. Нет, не китаянка. Вы самая прелестная из девушек, каких я только видел. И это платье Вам очень идёт!
– Значит, туфли ни к чёрту?
Мой бокал выпал из руки и тут же разбился.
Я притянул мадемуазель Ли к себе и поцеловал – она не сопротивлялась, а я перестал волноваться.
Я поднял девицу на руки и поинтересовался, где в доме спальня, потому что ничего другого мне в голову тогда не пришло.
Китаянка кивком головы указала мне путь и я, с мадемуазелью на руках, поспешил искать кровать.
Нужно сказать, китаянка старалась мне понравиться и местами превосходила других моих подруг в искусстве телесной близости. А строптивая Патриция могла бы кое-чему поучиться у мадемуазель Ли.
Китаянка уговорила меня остаться на ночь, и я не упорствовал, потому что она мне понравилась.
Да и нужно было выполнить задание Каннингема – встроить в девушку микрочип, наконец.
Кроме того, у меня были обязательства перед наркотической баронессой, которые я собирался выполнить, чтобы получить деньги, и чтобы в Южной Америке забыли о существовании Патриции. Я не хотел терять боевую подругу – она была мне самым близким человеком, и я верил ей, как самому себе.
Мадемуазель Ли имела привычку курить в постели сигареты, и мне это не нравилось, но я помалкивал в тряпку.
– Я тебе нравлюсь? – спросила меня китаянка и затянулась едким дымом.
– Да, – ответил я и не соврал.
– Ты хотел бы со мной встречаться?
– Я мечтаю об этом.
Мадемуазель затушила свою сигарету, залезла на меня, и в очередной раз убедила меня в своей женственности.
Что ни говори, но та ночь была одной из самых незабываемых в моей долгой жизни – я тогда устал, как загнанный конь.
Во время одного из перекуров, китаянка поинтересовалась у меня о делах Каннингема.
– А как дела у мистера Каннингема? – спросила она. – Не болеет?
– Нет, слава богам! Здоров, как бык!
– Я хочу, чтобы ты побольше рассказывал мне о Каннингеме.
– А что тебя интересует?
– Над чем он работает, с кем встречается, какие у него планы? Мне всё о нём интересно!
– Отчего такой интерес к простому учёному и скромному предпринимателю?
– Это не простой учёный! Это великий человек! И, как все великие люди, он не может не вызывать интереса, не так ли?
Или китайцы такие наивные, или я не знаю, как объяснить детскую непосредственность мадемуазель Ли, потому что тупой коровой она не была – можете мне поверить.
Вероятно, таким нетривиальным способом китаянка хотела перетянуть меня на сторону Мадам, чтобы я доносил на профессора и плясал под мадамову дуду, но я, конечно же, не пошёл на дешёвом китайском поводу. Вовремя раскусить замысел врага – половина победы, скажу я вам.
Но всё же я пообещал делиться с китаянкой информацией о Каннингеме в обмен на наши встречи, чтобы не вызвать лишних подозрений, и принялся ждать, пока она уснёт, чтобы завершить свою добрую миссию.
И мадемуазель Ли таки уснула. Прав был Каннингем – китайцы спят так же, как и все остальные люди.
Я выждал пару-тройку часов, чтобы сон китаянки окреп – не хотелось оконфузиться перед красивой девушкой, знаете ли.
Затем я достал чудесный аппаратус Каннингема, вставил в нос мадемуазель Ли и нажал туда, куда показывал профессор. Аппаратус щёлкнул, китаянка дёрнулась.
В полутьме я всё же заметил, как непослушная деталь отлетела-таки от прибора и скрылась в комнате. Как вы, вероятно, помните, оставлять её в доме было нельзя, поэтому я включил фонарик в своей телефонной машине и принялся ползать по полу с надеждой обнаружить маленькую, но дерзкую детальку.
Мои поиски затянулись, и я начал нервничать, потому что китаянка принялась ворочаться и постанывать. Она даже ворчала, но на китайском языке.
Не знаю, было ли это связано с подключением чипа к зрительным и слуховым нервам, или ей снился душераздирающий сон, но библиотекарь принялся паниковать. А вот мистер Ибн Сина сумел-таки сохранить своё спокойствие.
И когда я, наконец, нащупал потерянную деталь, мадемуазель Ли проснулась.
– Кто здесь? – спросила она басистым голосом.
Я принял было его за голос охранника, но китаянка включила лампу на прикроватной тумбе и заговорила в обычном для неё тембре.
– Якоб, что ты делаешь? – спросила она.
– Захотел в туалет и уронил телефонный аппаратус, а в темноте его сразу и не найти. Почему бы им не обрабатывать трубки фосфором, чтобы они светились?
– Ты куда-то хотел позвонить?
– Нет, хотел посветить себе, чтобы не…
– Ай! Якоб! Откуда кровь? Вчера её точно не было! – закричала мадемуазель Ли.
Она сидела на кровати и смотрела на красные кровавые пятна, которые появились на простыне и подушке.
– А, это пустяки! Кровь из носа. У тебя пошла кровь из носа, – сказал я и показал китаянке на свой нос.
Мадемуазель Ли вскочила на свои ноги и побежала в уборную. Пока она плескалась, я спрятал деталь и сам аппаратус в карман штанов и начал собираться.
Девица вышла в халате, со смытым напрочь макияжем и с ватой в ноздрях.
– У меня никогда не шла кровь носом, – сказала она уже знакомую мне фразу.