Писец. История одного туриста

Я усадил капитана на сортирный пол и прислонил его к стенке. Затем нацепил на него мятую и грязную белую фуражку, снял свой пиджак, прикрыл им доброго морячка, как одеялом, и прикрыл мистеру Смиту глаза – мне казалось, – из-за чрезмерного опьянения и отрыва от реальности, конечно, – что так его могут принять за спящего человека. Сейчас это может кому-то показаться смешным. А может, и нет.

Я вернулся к Патриции и всё ей рассказал. Как ни странно, она восприняла новость о капитанской кончине с завидной лёгкостью.

– Это нужно было сделать, но не здесь! Он всё равно бы нас сдал после твоего эффектного появления и из-за твоей долбаной ревности. Ты спутал карты, Якоб. Не нужно давать волю чувствам, – сказала она.

Оказалось, что она на ходу придумала, как использовать мою ревность во благо и исправить положение, но не ожидала, что капитаны, морские волки, которые привыкли к длительной качке и рому, могут портить дорогие костюмы таким варварским способом. Такого поворота она, конечно, предвидеть не могла – Патриция рассчитывала, что мы набьём друг другу морды и уедем. Но, как говорится, человек полагает, а боги располагают.

Но что нам было делать? Бежать из ресторации мы не могли, потому что я еле стоял на ногах, и бег меня самого убил бы. Пришлось довериться Патриции и её изобретательности, потому что изобретать я тоже в тот день не мог.

Пока я засыпал с вилкой в руке, Патриция вызвала слугу к нашему столу.

– У вас в сортире человек скончался, – сказала она.

Слуга сам чуть не отдал концы от доброй вести.

Вызвали полицию – всё как полагается в таких нелепых, а порой и смешных, случаях.

Приехал десяток полицейских – они всё оградили и всех допросили. Потом удивились такой необычной смерти в сортире термополии со звездой мистера Мишлена. Про самые дорогие в мире очки, которые застряли в глотке мистера Смита, мы умолчали, потому что не хотели придавать смерти отважного капитана комического привкуса.

Я тогда верил в то, что ничего весёлого в чужой смерти нет, и быть не может.

Полицейские люди попросили нас не покидать города до выяснения всех шокирующих обстоятельств и возможных причин ухода из жизни уважаемого гражданина. С нас даже не поленились взять расписку в том, что мы не свалим из Майами.

Мы подписали бумаги и отправились на таксомоторе из порта на аэродром. Патриция была крепкой женщиной – в тот день ей пришлось ей пришлось тащить Якоба Гроота на себе. А тот, хоть и был субтильным, но полторы сотни фунтов живого веса всё же имел.

Я привёз Патриции из Южной Америки её паспорт, который она забыла в гостях у доброго наркобарона, а мне его с любезностью отдала вдова Дона Карлоса, когда выдавала мне крупную сумму денег на непредвиденные расходы. Если бы Сильвия не отдала документ, то мы не смогли бы вернуться в Лондон, полагаю, – нам бы пришлось бегать по Америке от копов, которые уже нашли бы в глотке капитана мои самые дорогие очки, и скупать у преступного мира оружие и поддельные документы. А это, знаете ли, дело хлопотное и опасное.

Мой же паспорт был при мне – я с ним не расставался ни на минуту. Берегите документы и носите их с собой, иначе ваш побег может усложниться, а вы сами можете попасть в трудную жизненную ситуацию.

09

Мы прилетели в Лондон, купили мне новые очки и костюм.

Потом мы поехали к Каннингему, чтобы рассказать ему о наших приключениях в Америке.

Профессор встретил нас с особенным радушием, и даже расцеловал. Он предложил нам коньяк, а мы сказали ему, что Дон Карлос уже не представляет опасности для Мадам, и что она может быть спокойной.

Профессор же рассказал нам, что он знает про наши успехи, и что мадемуазель Ли побывала в туре, как того желала сама Мадам.

– Я хотел подобрать ей что-нибудь попроще, но Мадам настояла на глубокой древности. Не зря, говорит, мадемуазель Ли выучила египетский язык. Посетила наша красавица Древний Египет, и что интересно – вернулась живой и здоровой. А это, знаете ли…

– Сучка! – заключила Патриция.

Мы выпили коньяку.

Когда Каннингем узнал об истории с мистером Смитом, которую мы решили не скрывать от него, он расстроился.

– Вас теперь могут искать через интернациональную полицию, друзья мои! Опять наследили! На пустом месте наследили! Как вам можно что-либо доверить?! Не хватало ещё, чтобы они вышли на меня!

– Он вёл себя как дикарь! Поверьте! Грязно приставал к Патриции! Джентльмены так себя не ведут! – попытался я оправдаться.

– Ах! Джентльмены не ведут, говорите? Так надо было дать ему в морду! Ну или затопить в каком-нибудь омуте! Но не толкать же дорогие очки в глотку в общественном месте! Зачем? Зачем ты это сделал, Якоб?

– Честно говоря, я много выпил в тот день. И он испачкал мой дорогой костюм. Я же рассказывал Вам.

– А ты представь, что будет, если каждый очкарик начнёт совать свои очки в глотку каждому, кто на него… кто испачкает ему костюм?

Я пожал плечами, а профессор поправил свой парик.

– Не знаешь? Так я скажу! Начнётся беспредел! Думай о последствиях, Якоб! Так что вставь себе линзы, сынок. Их хотя бы можно проглотить, в случае чего.

Я не знал, что на это ответить – профессор был убедительным. Впрочем, как всегда.

Научный склад ума – хорошая штука, скажу я вам. Но променять изящные очки на долбаные линзы мне всё же не хотелось.

– Теперь придётся сделать вам новые документы. Перестрахуемся, пожалуй. Хорошо, что у меня есть связи в старом, добром, но преступном мире. Дайте мне свои паспорта!

Мы отдали Каннингему документы, а он взял и сжёг их в своей пепельнице. Вот так, лёгким движением руки, Каннингем прикончил Якоба Гроота вместе с Патрицией Фридриксен. Но ходить под чужими именами было для нас делом привычным, так что дискомфорта от возмутительного фортеля профессора мы не почувствовали.

– А теперь отдыхайте! Мне нужно готовиться к конференции. Я там буду выступать! Соберутся сливки научного мира! Самые жирные сливки! Я не могу пропустить такое событие! Придётся, правда, пересекать океан, а я этого не люблю. Но что поделать… Жду вас завтра в полдень – обсудим наши дела. Бартон, неси ещё коньяка, дружок!

Мы оставили учёного наедине с коньяком и научными мыслями, а сами поехали расслабляться в нашу гостиницу.

Там мы взяли вина и сели на закрытой веранде – с неё была видна Темза и пароходы, которые без опаски бороздили её мутные воды, несмотря на дождливую погоду. Мне нравилось сочетание пароходов и дождя.

– Я чувствую, что скоро всё разрешится, – сказала Патриция.

– Ты о чём?

– Я об отце. Только что-то предчувствия грустные.

Я посмотрел на Патрицию и в первый раз я увидел на её глазах слёзы.

Я обнял свою боевую подругу.

– Ну что ты? Не унывай! Мы порвём всех, кто встанет у нас на пути! Даже нашего учёного потреплем за уши, если будет нужно.

– Знаешь, Якоб, я устала. Никогда ещё я не чувствовала такую усталость.

– От чего устала?

– От жизни. Наверное, слишком быстрый выбран темп. Хочется остановиться и заняться чем-то очень важным.

– Мы будем искать твоего отца – что может быть важнее?

Патриция посмотрела на меня и улыбнулась. А потом укусила за нос. В тот момент я в очередной раз понял, что люблю эту женщину. Сами понимаете, что всю ночь я посвятил либо своей любимой подруге, либо своим добрым инстинктам.

На следующий день мы снова приехали к профессору. Он сидел в своём кресле и курил сигару. Выглядел Каннингем задумчивым и что-то читал.