Переписка князя П.А.Вяземского с А.И.Тургеневым. 1820-1823

Дай знать об жене Карамзиным; утром отправил я в тебе большой пакет.

Сегодня будет бал в Собрании для государя и иллюминация в Кремлевском саде.

На обороте: Милостивому государю Александру Ивановичу Тургеневу, в доме г. министра просвещения, в С.-Петербурге.

550. Князь Вяземский Тургеневу.

31-го [августа. Москва].

Вот тебе один рапорт ко мне от Булгакова о вчерашних счастливцах, а другой ожидаю от коменданта, но вероятно, не дождусь, потому что через час еду с женою в Остафьево.

Бал вчерашний был, говорят, хорош; государь танцовал много польских и бил разговорчив. Освещение Бремлевского сада походило на просвещение: едва горела десятая плошка за недостатком скипидара и светилен; подрядчик убежал, а Юсупов дал всенародно две пощечины его прикащику. Когда сделают это с подрядчиками просвещения? Вот что узнал и в народе. расскажу вам прелесть: государь сказал Хованскому, чтобы он (новый генерал-губернатор) поучился у Безобразова устроению дорог, и добряк в недоумении и готовится в самом деле ехать в школу и у всех спрашивает, как толковать слова государя: за fa?on de parler или за положительное повеление? Мнения города разделены на этот счет. Не шучу.

Сделай одолжение, отдай список с прилагаемого письма Гречу и Воейкову для напечатания в своих журналах и попроси их сказать от себя несколько слов, чтобы сведения требуемые присылались им для сообщения ко мне.

Вот тебе твои «Messеniennes» и вот наши v – eniennes статского советника и кавалера Мерзлякова. Какое семинаристское вранье и мерзкая подлость! Государь ночует сегодня в Серпухове.

551. Князь Вяземский Тургеневу.

10-го [сентября]. Москва.

Государь был доволен Тулою, но у Кривцовой не был. Кажется, угадываю причину. Московские представления, обещанные еще из Серпухова, не вышли и из Орла, где государь был доволен пехотою, а не конницею. С Киселевым, туда приехавшим, обошелся, сказывают, ласково.

Сделай милость, извещай меня подробно о детях Карамзина и о Батюшкове. На что решились с ним? Да решитесь же на что-нибудь! Балашева умерла в Рязани.

Какой-то шут Цертелев или Сомов лается на меня в «Благонамеренном» под именем Жителя Васильевского острова или Выборгской стороны. Вот моя откличка. Отдай ее в «Сын Отечества», под названием: «К островитянину». или под названием: «К жителю ***». Справься у Греча, как надобно.

Жужжащий враль, едва ли внятный слуху,
Ты хочешь выслужить удар моей руки?
Но знай: на ястребов охотятся стрелки,
А сам скажи, как целить в муху?

Нашел ли ты Карелина?

На обороте: А. И. Тургеневу.

552. Тургенев князю Вяземскому.

18-го сентября. [Петербург].

Записку твою от 13-го получил. Письмо послал к Туркулю, а Кар[амзина] уведомил о Куш[никове]

Поздравляю тебя с вчерашними именинницами. Полетика, Блудов, Дашков и я были в Царском Селе и пили за ваше здоровье. Провели день приятно. Антологию пришлю. Завтра хороним Кампенгаузена. Ожидаю твоего ответа на мою вылазку. Прости!

Детям гораздо лучше. Старшие дщери были вчера на бале у князя Федора Голицына, который праздновал всех именинниц царскосельских. Туркуль в Варшаву не едет.

553. Князь Вяземский Тургеневу.

20-го сентября. Москва.

Третьего дня привезли сюда больного Мамонова, который шесть лет не выходил из своей комнаты в деревне и никого не ведал, даже и слуг своих. Один Орлов был у него раза три в продолжение этого времени. У него род горячки и воспалении в воображении. Исповедавшись и причастившись, послал он за Павлом Ивановичем Кутузовым (вероятно, по прежним масонским связям) и Павлом Ивановичем же Кутайсовым, недавно приехавшим из Италии. на силу уговорили они с доктором его переехать в город; пока остановились у Кутузова. Здоровье его лучше. Как мне жаль, что нет здесь Орлова! Кутайсов едет сегодня в Петербург, и он останется один в когтях. Сказывают, что он чудесно хорош. Вдвое стал шире в плечах, лицо приняло какую-то суровость и важность, борода тучная. Какое странное явление судьбы! Все, кажется, улыбалось ему в жизни, но со всем счастием мчали его в бездне неукротимое, неограниченное самолюбие и бедственность положения нашего. Ни частный ум его, ни ум государственный, или гений России, не могли управить им: он должен был с колесницею своею разбиться о камни.

Есть еще другая интересная больная, также в подмосковной: ваша Ланская, бывшая Одоевская. Жестокая нервическая горячка держит ее уже третью неделю. Есть, однако же, маленькая надежда в выздоровлению.

Знаешь ли ты хорошо графа Литта? Не купит ли он моей костромской деревни? Говорят, что он помещик хороший. Поразведай, а я могу тебе- прислать записку об имения. Мне хочется непременно развиваться с судьбою: каждый день затягивает новую петлю. Хочу дышать под вольным небом.

Мало того, что целое лето, целый год поголовно работали крестьяне на дороге, чтобы наконец лошади стали у государя на шестой версте от города. Ныне со всей губернии потребовали на дороги по двадцати крестьян со ста, и все это кочует под открытым небом. Тайное советничество ярославское вскружило голову и нашему генералу от кавалерии. Да чего он хочет? Не бывать же ему тайным советником! Право, не знаешь к чему приступить: сопротивление будет бесполезно, но и покорность становится постыдна.

Что Батюшков? Да решитесь же на что-нибудь! Или ждете, чтобы судьба решила по своему? Что за люди!

Сегодня обедаю у Ивана Ивановича. Слушаем новую комедию Кокошкина. Здесь Ростопчин. Кажется, мало еще выезжает. Дочь его последняя, говорят, совершенная красота и совершенность во всем. Булг[аков] говорит, что он бодр и готовится жить открыто. Он подал в отставку.

Знаете ли, что государь будет иметь свидание с Австрийскам в Черновицах? Я весь умом и сердцем на скале Еленской и завидую Лас-Казу. Какое прекрасное намерение имел он в заведении de l'Institut de Meudon для воспитания Римского короля и всех детей его императорского дома! «Destinеs, disait-il, ? occuper divers tr?nes et ? rеgir diverses nations, ces enfants auraient puisе l? des principes communs, des moeurs pareilles, des idеes semblables. Pour mieux faciliter la fusion et l'uniformitе des parties fеdеratives de l'empire, chacun de ces princes eut amenе du dehors avec lui 10 ou 12 enfants, plus ou moins de son ?ge et des premi?res familles de son pays. Quelle influence n'eussent-ils pas exercеe chez eux au retour! Je ne doutais pas, continuait l'empereur, que les princes des autres dynasties, еtrang?res ? ma famille, ne m'eussent bient?t sollicitе, comme une grande faveur, d'y voir admettre leurs enfants. Et quel avantage n'en serait-il pas rеsultе pour le bien-?tre des peuples composants l'association europеenne!»

Какая возвышенная мысль! Такое заведение, вверенное рукам благонамеренных или как-нибудь надзору народов через избранных ими, могло бы подвинуть несколькими веками благосостояние человечества.

А моя коляска подвигается ли? У Граббе были разные книги мои: не оставил ли он их у вас? Поехал ли он в полк? Что слышно о Чадаеве?

У меня давно готово ругательное письмо в тебе в ответ на приписку в Уваровском письме, но ожидаю отъезда Никиты Волконского. Не бойся: гнев мой осекся! Я был не по себе, писавши его, и приехал в город нездоровый. Излияние мое было жидко, а, право, ты стоил, чтобы я опрокинул на тебя котел кипящего масла. Тебе ли говорить о моей грязи! Не спорю: и я в грязи, да в той которую, называли французы «notre patrie» («Etces malheureux appellent cela une patrie!» – говорили пленные, утопая по грязным дорогам нашим). Но ваша грязь есть грязь искусственная; вам дарованы на нее привилегии исключительные. Останемся каждый при своей. Не сердись, да и не серди! Не умничай по пустому! Сама судьба хотела, чтобы я чище был тебя: нечем мне тут и хвалиться! Прости! Всем нашим мой арзамасский поклон. У меня нет списка с письма к Уварову.

554. Тургенев князю Вяземскому.

25-го сентября. [Петербург].

Вчера получил два письма твои: одно чрез Царское Село с катренем, которое послал в Гречу, а другое прямо. О Киселеве снова слухи распространились в том же роде, как и первые.

Батюшкова перевезли, но доктор Андес уверил нас, что квартира хороша, и в одном доме с ним; вышло не совсем так: в четвертом этаже и на другом дворе. Теперь приискали другую и перевезут туда. Мюллер тогда только начнет лечить его, и сперва ваннами. Он сам все таков же; не хочет лечиться: надобно будет прибегнуть к силе. Мюллер хорошо взялся с ним. Он имеет к нему доверенность.

Карелин был у нас и нам очень понравился. Обещал быть знаком и в городе. Мы вчера только переехали с Черной Речки. Грустно повидать было тихую жизнь и добрых соседов. Братьям здесь несносно, а там жили весело, то-есть, безмятежно и здорово.

Я получил письмо от Кюхельбекера. Он просит совета, издавать ли журнал, и уведомления, какое позволение для сего нужно. Точно не знаю, но, кажется, особое дается позволение на издание журнала, и смотрят на лица. Можно ли ему заявить свое пребывание в Москве? Если спросят государя (чего, впрочем, не полагаю), то как ему оттуда откликнуться? Его полагают в Грузии. Но обратимся к существенному: он уверяет меня, что журнал его не будет злоуспешным; что он будет лучше всех Архивов, Сынов и Вестников, но кто за это ручается? В письме его на четырех страницах, по крайней мере, четыре ошибки против языка, а все оно – против вкуса, и многое в нем против логики. Он имеет на полгода материалов, но в чем состоят сии материалы? Пусть пришлет мне проспект и означит главное содержание материалов. Не выгоднее ли для него будет издавать по временам книжки своего сочинения, или своего набора и продавать их? Такое издание не наложит на него обязанностей журналиста ни в отношении в публике, ни в отношении к ценсуре. Я предвижу затруднения со стороны Министерства. Проложив себе путь книгами или тетрадками, ценсурою одобренными, он легче может вступить и в вертлявую толпу журналистов.

Посылаю тебе книжки твои, третьего дня от Граббе к нам доставленные. Более ничего прислано не было. Я получил письма от Софьи Петровны и княгини Волконской из Парижа. Первая должна уже теперь быть во Флоренции, а потом в Риме с сестрой. Ежедневно ожидают сюда Марью Антоновну.

У полициймейстера Дершау увезли жену, дочь пресловутого Анненского. О Чадаеве ничего не знаем; поехал неохотно. Хотелось бы отвечать тебе на твой панегирик, но боюсь больно задеть тебя, а люблю тебя сердечно, и для того хотелось бы тебя образумить на твой собственный счет, но не в наказание, а только в исправление. Перестань петь себе молебны и не метай на нас грязью. Иначе никогда не воспрянешь ни духом, ни совестию, ни делами. Если бы ты был в счастливейших отношениях или, по крайней мере, еще в Варшаве, я бы иначе тебя тебе самому представил; но теперь я должен нести тебе бальзам дружбы, а не подливать отравы в раны твои, без пользы и без надежды к выздоровлению. Я не поступлю с тобою, как поступлено было со мною в минуты жестокого страдания; знаю, чего стоит больному холодный инструмент хирурга, которого больной почитал другом, а не оператором только. Я в грязи, но и грязь не оставила на мне по сие время пятен. Не отвечаю за будущее, зная слабость человеческую и видев опыты оной и на лучших меня, но буду беречься и в этом даю и тебе, и дружбе обещание; дружбе и тогда, когда бы друзей ни одного не осталось. Я не имел счастья жить в твоей чистой атмосфере, то-есть, с средствами личной независимости, но не провонял и на Фонтанке и остался чистым Арзамасцем, не изменил ни одному. А что досталось мне почти от каждого? Где некогда мой Жуковский? О других не упоминаю. Что сделали со мною Арзамасцы ветхого завета, то-есть, и друзья, и товарищи брата Андрея? С старшим, можно сказать, с первым другом его сердца, теперь состязаюсь и доказываю, что он взяточник, губитель крестьян, а на меня наводит перед здешними властями тень карбонаризма за то, что снял цепи (? la lettre) с несчастных невинно-угнетенных, и в лицо говорил, вслух ему и сподвижникам его голую, страшную правду. Все лето провозился, и точно – в грязи, и почти все с старыми приятелями; видел во многих хуже грязи – равнодушие. Если я хотя раз уступил или власти, несправедливо действующей, или уважениям du qu'en dira-t-on, или даже скуке надоедать своими беспрерывными настояниями в делах по службе, мне чуждых, но по сердцу на мне и на совести моей лежавших, то я готов заплатить за сей раз еще новым опытом непостоянства или обмана в дружбе, то-есть, самым тяжелым в моих летах нравственным наказанием. Но полно: «Прииди и виждь!» разумеется, le diable n'у perd rien.

Сегодня побываю у графа Литта: эта мысль прекрасная, то-есть, в настоящем положении дел твоих. Иначе был бы ты голландским Seelen Verkoop'ом. Но еще раз: образумься и, в доказательство, сократи расходы.

У Старынкевича точно была рукопись комедии Фонвизина, нигде не напечатанной. Я сам читал ее и помню род пророчества о французской революции. Но как написать к нему? И как он ее пришлет? У него взяли за долги все бумаги и множество любопытных.

Прости! Братья скучают в городе. Николаю дали пенсию: 3000 рублей, но отказали в месте, к которому предлагал его Канкрин; то-есть, быть директором или на место Лавинского, или Уварова. Впрочем, отказали для того только, что в Совете необходим. Призывал его граф Арахчеев.

Я писал к Вигелю и просил прислать поэму поэта-африканца. А propos! Он был в Одессе у Северина, который сказал, чтобы он не ходил к нему; обошелся с ним мерзко, и африканец едва не поколотил его.

555. Тургенев князю Вяземскому.

26-го сентября. [Петербург].