Переписка князя П.А.Вяземского с А.И.Тургеневым. 1820-1823

Как тебе не совестно «Историю Российского Государства» ставить на ряду с безграмотною «Историею партизанских действий»! Спасибо за налоги, но не за товарищество.

531. Тургенев князю Вяземскому.

26-го мая. [Петербург].

Сбирался описывать тебе вечер в беседной храмине, но хлопоты и недостаток в материалах помешали: Греч не доставил еще всего, что было читано, а, право, много хорошего. Между тем посылаю две крайности: Пушкина и Хвостова. Как ни отказывали второму в чтении разных предложенных от него пиес, но он нашел средство быть напечатану и даже прочтену: похвалил хозяйку за храмину и вызвал громкия рукоплескания. У Рылеева есть прекрасные стихи, у Туманского – смелые. Хотел для вас выписать последние, но не прислал.

Отрывок из биографии Дмитриева нехорошо выбран и читан неудачно. Можно и должно было избрать другие места. Речь, или, лучше, приветствие Греча, яко председателя, – ничтожно и написано наскоро.

В стихах Федорова, кои также доставлю, много хорошего, и публика была ими очень довольна. Он более всех захлопал (чуть не сказал ухлопал). Измайлов прохрипел свои басни, рассмешил нас, но заставил и раскаяться в смехе, который сорвал с нас. Повести об увеселениях Петра Великого, Корниловича, любопытны, особливо для жителей Фонтанки, на которой он угощал по указу верных своих подданных.

Польский Тацит-Булгарин смешен своим желанием угодить полякам и русским, Руничу и Гречу. Воспоминания о Германии в памяти моей не остались, хотя путешественник и говорил о Гёте и Коцебу. Но признался, что «Фауст» первого никогда ему не нравился. Впрочем, потешил Уварова, сказав, что автор «Вертера» справлялся о нем, о Карамзине и о Клингере.

Отрывок «Иоанны» Жуковского также не мастерски, хотя и не дурно, был читан. Вообще, чтецы не лихие, хотя и ничего не ревел добрый наш Гнедич.

Батюшков все таков же. Переезжает на дачу с Муравьевой. Посещение Нессельроде не повредило ему. Карамзины зовут меня в Царское Село, но вряд ли загляну во все лето туда и в Павловск.

Братья на даче, и Сережа опять болен. (Не говори матушке). Прости! Хлопотно и грустно.

Графу Гурьеву велено продолжать быть членом в Совете, а графиня Гурьева, отправившаяся в Карлсбад, вчера, к удивлению всех, возвратилась из Дерпта.

Получил из Парижа новых четыре «Messеniennes» Delavigne и речи и отрывки Villemain. Читал ли короля французского?

532. Князь Вяземский Тургеневу.

31-го [мая. Москва].

Спасибо, мой милый, за твою реляцию литературную. Та деятельности и точности превосходной. В одно время с твоим рапортом о деле самом, получил я донесение от Бестужева о стратегических и предварительных подробностях действия. Желал бы прочесть Туманского: постарайся. И конечно, выбор из биографии был самый неудачный. Тут можно было бы прочесть то, до чего, вероятно, дотронется цензура. В «Прощании» Пушкина много чувства и предаяния. Отгадай, что я хотел сказать? В его «Разбойниках» чего-то недостает; кажется, что недостает обычной очаровательности стихов его. Более всего понравилось мне: бред больного брата и сцепление увещаний в отношении старика с состраданием оставшагося брата в старикам. Я благодарил его и за то, что он не отнимает у нас, бедных заключенных, надежду плавать и с вандалами на ногах. Я пробую, сколько могу, но все что-то ныряю ко дну. Дело в том, что их было двое, а мне достается одному уплывать на островов рассудка, вопреки погони Красовских с товарищами.

Сейчас нахожу на столе своем карточку Cochren, славного пешехода, который здесь и, как сказывают, с камчадалкою своею. Здесь и Вьельгорский с женою и детьми; они едут на лето в Рязанскую губернию. Кривцов поехал третьего дня за благословением в Рязань. Орлов уехал вчера Вот тебе подробное донесение о состоянии застав, – род всеподданнейшего моего тебе доклада. Дай взглянуть на новые «Мессеньены» и на Villemain. Ведь ты, чорт знает, пустишь их по каким рукам, а со мною никогда добром не поделишься. Ты знаешь мою точность: по следующей же почте возвращу. А я, право, сохну. Сперва пожирал я газеты; теперь проклятые гишпанцы (виноват, я украл это у Оленина) отвратили меня от них. На путное же чтение отважиться не могу, пока сидит у меня на плечах и на душе хозяйственное распоряжение; одним словом, пока душа моя в Опекунском Совете; а душа моя, как и они, не на месте. Дело идет в развязке, которая и меня развяжет.

Говорили ли вы Воронцову о Пушкине? Непременно надобно бы ему взять его к себе. Похлопочите, добрые люди! Тем более, что Пушкин точно хочет остепениться, а скука и досада – плохие советники. Что значат первые четыре стиха Федорова? Нет в них никакой связи.

Приписка С. П. Жихарева.

Буду следовать совету вашему, когда придет мое прокурорство, но до тех пор все-таки еще сомневаюсь в назначении моем. Нельзя ли справиться, отчего министр мешкает ответом князю?

Грустно, очень грустно слышать о болезни Сергея. Пришлите его к нам в Москву: он здесь был здоровее. Чтобы опять не узнала об этом матушка от кого-нибудь; будет тревога и вам, и мне: зачем не сказали?

533. Тургенев князю Вяземскому.

1-го июня. Черная Речка.

Я говорил с Нессельроде и с графом Воронцовым о Пушкине. Он берет его к себе от Инзова и будет употреблять, чтобы спасти его нравственность, а таланту даст досуг и силу развиться.

Батюшков все таков же: упрямится и не хочет переезжать на дачу. Врет сильнее прежнего.

На обороте: Его сиятельству князю Петру Андреевичу Вяземскому.

534. Князь Вяземский Тургеневу.

3-го июня. [Москва].

Посылаю тебе, мой милый, альбум Шимановской. Уговори от меня написать в нем что-нибудь, хотя и старое, Гнедича, Крылова, Плетнева, Рылеева, Ф. Глинку. Кажется, и все! А после отдай его Николаю Михайловичу; я буду писать ему о том же. Да, если можно, прибери портреты написавших и вели их порядочно наклеить на боковой странице, где будет написанное. Впрочем, разумеется, нужны одни портреты Карамзина, – хороший, если можно, парижский, а не то Уткинский, Крылова, Жуковского. Я и забыл было в списке стихов и портретов Жуковского, да и Воейкова. Скажи мельком о том Батюшкову; может быть он и напишет что-нибудь. После того отдай альбом подателю сих строк, моему приятелю Рейнгардту, отличному пианисту, лучшему ученику и сподвижнику Фильда. Прошу его приласкать, и быть ему при случае и по возможности полезным. Он того стоит со всех сторон. Ты можешь и отдать ему портреты, а он уже возьмется их приклеить и устроить.

Я страдаю ногою: жертва своего чадолюбия. Вчера захотелось мне навестить детей: отправился в Остафьево; на шестой версте меня вывалили, и я возвратился с ужасною болью в ноге, голове и груди, – так силен бил удар. Последние две боли утихли, но первая держит еще меня. Дороги под Москвою в таком состоянии, что мудрено, как не усеяны они костями человеческими: все перерыто рвами, ямами, косогорами; надобно кучеру знать все объезды твердо, как ладонь свою, чтобы безбедно лавировать по дороге. Что за земля! Все изрыто в физическом, нравственном и политическом мире!

За что нападаешь ты так на книгу Дениса и на меня за то, что упомянул о ней? Я же сказал: несмотря на различие достоинства. Тут обширная рама для мнений. Всякий вставь в нее свое! А все же книга эта – плод ума живого, деятельного, практической опытности и пера не бесцветного и не тупого. Ты все хочешь грамоты; да что ты за грамотей такой? Есть ошибки против языка, но зато есть и подарки языку. Уж мне этот казенный штемпель! Жжет душу. Наш язык на то только и хорош, чтобы коверкать его, жать во всю Ивановскую: соки еще все в нем. Говорил и тебе это сто раз, а ты все свое умничанье!

Воля твоя, только ни Хвостова, ни (прости моему чистосердечию) Федорова в альбом не впускай ни лицами, ни личностями. Что за стихи у Федорова, когда нет почти ни одной путной рифмы! Посмотри на его «Ободренье», под которое не подпишу одобренья.

Прости! Обнимаю тебя и вас. Каков Сергей Иванович? Скажи Чадаеву, что жалею сердечно о неудачных моих посещениях к нему, а постараюсь известную бумагу доставить ему перед отъездом его. Когда он отправляется на свежий воздух?

Что Батюшков? Приезжает ли к нему Жуковский из проклятого своего Павловского?

С Воронцовым говорено ли о Пушкине, и какой ответ? Только, сделай милость, не затеривай и не задерживай альбома. Поручи это Воейкову: он скорее все сделает.

535. Тургенев князю Вяземскому.

4-го июня. [Черная Речка].

Давно я так физически не блаженствовал, как теперь. Живу на даче, перед Строгановским садом, на Черной Речке; слышу соловья еженочно и голоса милых немочек ежедневно. Вокруг нас два пастора, как и два журналиста; княгиня Салтыкова с прекрасными дочерьми, княгиня Голицына, княгиня Мещерская. и красавицы Комбурлей. Все слились в одну колонию, и у нас кухарка преученая и преискусная. Братья оправляются от недугов своих, и Николай вливает новую жизнь в себя. А просители изредка мелькают, да и тех принимаем или на скамье среди улицы, или в конюшне. Читаю и пишу более обыкновенного и только по понедельникам заглядываю в душный город, чтобы видеть Батюшкова и Козлова. Первый упрямится и не хочет переезжать на дачу; говорит и сердится на всех более прежнего, а недавно, два раза в один вечер, показывал мне телодвижениями, что бросится с балкона. Он живет теперь в комнатах Карамзина. Работу, заданную Нессельроде, сделал прекрасно; но не слушается, когда повторяют ему приказание переехать на дачу. И добрую Катерину Федоровну возненавидел, и все семейство. Одного Жуковского ожидает с нетерпением и показывает к нему доверие.

Филарет получил Александра и приедет в июне к вам. И мне бы хотелось побывать в Белокаменной. Будешь ли летом в Москве или в подмосковной?

На обороте: Его сиятельству князю Петру Андреевичу Вяземскому.

536. Тургенев князю Вяземскому.

12-го июня. [Петербург].

Одно к одному: ты ушибся, Андрюша Кар[амзин] также ушибся и едва не переломил ногу, а Николай Михайлович в горячке. Благодаря Богу, вчера сделалось ему немного получше, и Софья Николаевна пишет, что они несколько ожили. Мы все дрожали, не смели туда показаться, и два дня были в мучительной неизвестности. Сегодня в первый раз я туда решился ехать.

Дай весть о себе и о ноге своей и поблагодари Жихарева за письмо. О прокурорстве он ни слова. Что вы делаете? До болезни Карамзина мы на даче блаженствовали. Все на воздухе, а в виду – красавицы и зелень, и вода! Жизнь и младость! Только Сережа еще прихварывает, но и ему лучше.

Батюшков все таков же, если не хуже; возненавидел все семейство Муравьевых: не едет в ним на дачу, а нанимает свою. Отдал сестре 1000 рублей на свои похороны, а между тем два раза ездил один в графу Нессельроде на дачу, отвез ему работу, ему порученную и сделанную прекрасно; но и она во вред, ибо днем сидит один с своими мыслями, а ночью – за делом. Он хотел нанять дачу подле Северина, но по сие время еще в городе, один с несчастной сестрой, от которой требует, чтобы не переезжала в Муравьевой и его оставила.

537. Князь Вяземский Тургеневу.

12-ги [июня]. Остафьево.

Пастушок у Черной Речки
С камергерским посошком,
Целы ли твои овечки
Иль их скушал за столом?

Часто ль, при дневном закате,
Сын природы, на грядах