Переписка князя П.А.Вяземского с А.И.Тургеневым. 1820-1823

Здесь теперь ежедневно сбираются на Елагин остров гулять и слушать музыку. Там великая княгиня и императрица Мария Феодоровна; вчера – толпа народу et tout le soit-disant beau monde.

Вчера, в Таврическом дворце, за придворным обедом, оказалось сумасшествие флигель-адьютанта Анрепа. Он подошел к Шиллингу и начал просить его спасти его от насилий человека, который хочет обесчестить его. Его увезли в карете.

543. Тургенев князю Вяземскому.

10-го августа [Петербург].

Я вчера опять говорил с Уваровым и показывал ему твои строки в письме ко мне о фабрике. Он спрашивает и желает знать, чего ты хочешь, и просит сказать ясно. Торг будет в Москве, в сентябре. И сам он в сентябре же едет на 28 дней в отпуск в Москву. Он готов тебе содействовать, в чем может.

Генерал-лейтенант и сенатор князь Хованский – генерал-губернатором Калужской, Смоленской и двух Белорусских губерний.

Спешу в Царское Село. Батюшков все таков же.

На обороте: Его сиятельству князю Петру Андреевичу Вяземскому. В Москве.

544. Тургенев князю Вяземскому.

21-го августа. [Черная Речка].

Строки твои получил. Но за что гнев? Я обо всем писал к тебе, хотя коротко, но ясно. Трудно будет Голицыну определить Кюхельбекера, если на сие нужно высочайшее соизволение: его не велено. никуда определять, как только в Грузию и держать его там. Узнают, что ушел, – плохо будет. Поступайте осторожнее и ему о сем не говорите. Я имел уже за него неприятность по определению его к Ерм[олову]. Но помочь бедняку все нужно. Подумайте только, как?

Батюшков все таков же; был болен и похудел. Я давно не видал его: хлопотно было пред отъездом государя.

Не говорят, а врут обо мне, по обыкновению; не верь слухам: нового ничего нет.

Блудов – со звездой; Дашков – членом Совета Коммиссии законов, с оставлением и в Коллегии; Булгаков – с землею в Бессарабии. Северин и Дашкову хотел наделать мерзостей, но не удалось. (Возврати «Les Messеniennes»). Дашков презирает его по нашему.

У нас балы и фейерверки, а теперь сильный ветер и дождь, и наводнение, и Черная речка дуется.

Дошли ли до вас новые слухи о Кис[елеве]? Ужасно, если правда! Молчи, если ничего не слыхал.

На обороте: Его сиятельству князю Петру Андреевичу Вяземскому. В Москве.

545. Князь Вяземский Тургеневу.

23-го [августа. Москва].

Что ты мучишь меня моими деньгами? Надобно будет заплатить 500 рублей за коляску, когда она выйдет из починки, да отправить ее. Я так и говорил тебе.

Поблагодари Уварова за хорошее расположение во мне. Я сам буду писать ему на днях. А между тем скажи ему, что все мое желание в том, чтобы иметь большую поставку в казну, против теперешнего. Я прошлого года объявил желание на 80000 аршин, а мне назначили только 15000, тогда как другим сделали полное удовлетворение. Зависит ли от него покровительствовать мне в этом?

Я в скуке и досаде по отъезде жены. Знаешь ли ты, что она поскакала в Саратовскую губернию, к больному Кологривову? Обязанность эта тем тяжеле, что сердце тут ни в чем. К тому же, на другой день по отъезде её, узнал я, что ему лучше, и что он сам с Прасковьей Юрьевной будет сюда в сентябре. Я провожал ее до Коломны. Завтра возвращаюсь в Остафьево и оставляю город в волнении ожидания и в энтузиазме подлости.

Я рад за Хованского: он, без сомнении, один из тупейших людей нашего времени. Прощай! Пиши более и чаще. Я теперь в сиротстве и в беспокойствии о жене. Сообщи Карамзиной, что я сказал тебе о ней. Не имею времени писать к ним. Я за неделю писал к ним о возможности этой поездки, а вчера встретился с тем, который должен был отвезти письмо. Что Батюшков? Поздравь озвездившуюся Кассандру.

546. Тургенев князю Вяземскому.

24-го августа. [Черная Речка].

Реман предлагает поместить Батюшкова у одного иностранца Дюперсона, жившего у графа Кочубея, с тем, что он за 600 рублей в месяц будет кормить его, ухаживать за ним и даст ему квартиру. Я говорил с сим иностранцем: кажется, человек порядочный. Но как втащить Батюшкова к нему в дом? И согласится ли он иметь дядьку? Лекаря не нашел Реман. Я послал это письмо к К. Ф. Муравьевой. Не думаю, чтобы это могло состояться и с пользою.

Барон Кампенгаузен с коляски упал, переломил руку у локтя и сильно расшибся. Я вчера навещал его; отказывается от управления Министерством. Директор его канцелярии, Moгилевский, на том же месте, у того же дома и по такому же случаю, едучи навестить его на другой день, упал, расшиб себе губы, зубы и нос; и так же лошади завезли на двор в раскольнику Милону, у которого барон дом нанимает.

На встречу Анне Павловне едут: Паскевич и князь Долгоруков-Пепе. На встречу Виртембергской невесте: князь Щербатов, генерал-адьютант, и Ласунский; княгиня Волконская, что при Александре Федоровне, Ушакова (Марья), сестра той, что при Александре Федоровне, и Богданова, из Екатерининского института, и Бенкендорф.

Кончу послание. Скоро перееду с Черной Речки; однако ж буду жить до самого нельзя.

Читал ли о сером домике в листках к «Северному Архиву»? Это напомнило мне князя Шаликова, который на оказанное ему гостеприимство, близ Клину, так похвалил хозяина, что дочерей никто замуж не взял.

В воскресенье был у нас обед из литераторов. Слышал ли новое о Киселеве? Слухи еще не подтвердились.

Напиши все новости 30-го августа. И с братом Николаем должно быть новое. Напиши все, что узнаешь, тотчас. Прости!

547. Тургенев князю Вяземскому.

28-го августа. [Черная Речка].

Письмо от 23-го получил. Жалею о бесполезной поездке. Не воротится ли с дороги?

Кар[амзиных] уведомил. Они в беспокойстве за Андрюшу. Посылаю им сегодня сестру милосердия, чтобы ночи сидеть над ним, ибо Катерина Апдреевна уже несколько ночей не спала, а других не пускает к нему.

Вчера сделали мы неудачную попытку с Батюшковым. Реман хотел заставить его переехать в город, где нанята ему у Рибаса в доме квартира и для сестры (теперь она с ним). Но он воспротивился и не послушался. Ввечеру я был у него; он все уверял, что не переедет и кончит жизнь на даче. Ему хуже. В сему присоединилась и болезнь физическая. Он бродил недавно всю ночь по дождю; едва не утопился в Неве, по крайней мере сам так говорит; стращал меня беспрерывно сворою смертью своею; пристал к Захаржевской, урожденной Самойловой, приняв ее за женщину, о которой все бредит. Реман хотел вчера быть у Убри и требовать приказания перевезти его. Напрасные проволочки! Надобно давно употребить силу, но Катерива Федоровна ищет опоры в мнении и в решительности других.

Мы еще на даче, хотя и холодно. Проживем до самого нельзя. О молодом Языкове пишут чудеса из Дерпта: другой Пушкин! Прости!

548. Князь Вяземский Тургеневу.

28-го августа. Остафьево.

Охота тебе ругать мне С[еверина]! Я не могу ни выдавать, ни оправдывать его. Не знаю его по вашим петербургским отношениям, а только по товариществу школьническому и приязни, сему последовавшей, приязни, коей не изменял он предо мною ни в каких случаях. Мы с ним не дружны, не душа в душу, потому что мнения наши и исповедания, и дороги по белому свету слишком различны: довольно и того. А переменить мнение свое о нем верх дном не могу, потому что не имею права, да признаюсь и не хотел бы. Что пользы? В нашем быту людей познавать до внутренней нет никакого прока, а только горечь. Что может выйти из основательного познания? Ничего! Вам другое дело: вы третесь у подножия чего-то. Вам иногда хорошо знать чем сосед пахнет; но мне, гуляющему по раздольному полю, где никто не бежит ко мне на встречу и не теснит по пятам, и небезвыгодно, и гораздо приятнее дорожить иногда своим тупозрением. Когда придет пора людей в России, тогда дело другое: тогда знание ближнего будет точно наука, а теперь оно какое-то мастерство, проворство без цели и без высокости.

Кюхельбекер привез мне в Остафьево сам письмо твое, в коем ты говоришь о нем и о сомнении, чтобы приняли его в службу. Теперь затевает он выдавать журнал и, кажется, он на это дело способен. Талант его подвинулся. Но вот беда: позволят ли? Когда Шаликов просился выдавать свой «Дамский Журнал», ваш министр просвещения говорил, что и так у нас уже слишком много журналов. Кюхельбекеру и подавно будут препятствия. Советую ему взять книгопродавца за ответствующего издателя, а самому не называть себя. Он будет писать к тебе обо всем. Он точно достоин сострадания и ободрения. Пришлю тебе его стихотворения о греческих событиях, исполненные мыслей и чувства.

Сделай одолжение, вели сыскать этого Карелина и отдай ему вернее письмо. Он познакомился со мною в Варшаве, а теперь он мой варшавский соизгнанник. Чудак большой руки, с умом твердым, просвещением, познаниями большими, по своей части, теоретическими и практическими. Пишу ему, чтобы он познакомился с тобой и с вами. Не знаю, решится ли, потому что он страшный дикарь. У него есть приятель Амосов, кажется, также артиллерист и, вероятно, в Петербурге более известный, ибо Карелин жил несколько лет в Варшаве: через него можно отыскать его или через безногого Норова. Пожалуйста, сделай это хорошенько

Ничего не могу сказать тебе о Царском пребывании в Москве. Никого оттуда не видал, но завтра думаю сам поехать искать случая поглазеть

Нового ничего не слыхал о Киселеве. Его ли ты называл, потому что имя у тебя не дописано? Но, надеюсь, что о нем и слышать нечего. Я читал его свежия письма в брату из Одессы, куда он ездил на помолвку Ольги. Он очень поражен несчастною своею удачею, но совестью чист. Он в деле вел себя благородно; уже выдержавший выстрел и, кажется, легко раненный, отказывался он стрелять, но Мордвинов тут сказал: «Стреляй, или убью тебя, как собаку!» Сказывают, что государь велел предать дело забвению. Да и что было делать иного? Виновный тут умерший. Это настоящий Божий суд.

Скажи Серапину, что каретник обещал изготовить мне коляску в две недели, а вот уже почти два месяца. Ты от меня, кажется, через Сергея Ивановича должен был получить деньги на подписку переводов Мартынова; они вышли. Да наведывайся у St.-Florent o «Тысяче и одной ночи». Твои «Messеniennes» у Кюхельбекера: доставлю. Как могли вы так равнодушно говорить о подлой и гнусной книжице Ростопчина? Ложь и низость с первой страницы до последней. Говорит, что он не увещевал оставаться в Москве, а предавал осмеянию мужей, которые в виде будущих отправлялись при женах; что Верещагин был осужден уже к смерти Сенатом, тогда как дело его не было еще решено, и Комитет министров требовал у него после отчета в Верещагине. Сказав несколько глупых шутов на счет конституций для дворца, мажет он по усам и Голицыну, говоря о внуках её, Апраксине и Строганове, как будто можно поставит в число народных подвигов пример их, что вступили в военную службу. Да они одни-ли? Да французская армия разве была составлена из одних стариков и башмачников? Какая подлая скотина! Все ничтожество ума и души его тут видно. Говорит, что книгу его дозволили продавать здесь. Жаль! Этим дурака и наказать бы: он написал книгу для России, а она и не знала бы её! Из усердия к господину лазил в н – : тут и прихлопнуть бы на него крышку, да и полной Прощай, любезный!

Кривцов, говорят, воюет в Туле. Сделай одолжение, отдай лично письмо Уварову. При сем отправляются письма Уварову, Карелину, Жуковскому, Дашкову, Карамзину.

549. Князь Вяземский Тургеневу.

30-го [августа. Москва]. После обеда.

Слава Богу! Сейчас возвратилась жена здорова и благополучна. Бот лучшее известие от 30-го дня. Сейчас сказывали мне, что Граббе назначен в какой-то Северский полк, а Закревский – на место Штейнгеля.