Переписка князя П.А.Вяземского с А.И.Тургеневым. 1820-1823

Помышляешь… о салате
Иль просольных огурцах?

Под завесой древ защитной
Часто ль, в свежей темноте,
Бродишь с грустью ненасытной
И раздумьем в животе?

Сладко, сладко в полдень жаркой
Заглянуть на кухню в печь
И с пастушкою – кухаркой
Об обеде молвить речь!

Сладко, сбивши думам крылья,
Сесть за жирную лапшу,
Брося трезвого Виргилья
Для скоромного Бершу!

(Продолжение может быть впредь).

Вот тебе поздравительная идиллия!

И я калекой дотащился до Остафьева, Вероятно, все лето проведу здесь, за исключением кратковременных поездов. В какому времени думаешь ты быть в Москве? Скажи заранее, чтобы не разъехаться.

Сказывал ли я тебе, что письмо, посланное по тяжелой почте, содержало какие-то объяснения насчет напечатания моей булгарщины в «Сыне», а не в «Инвалиде». Но теперь дело сделано и конец.

С горестию вижу, что Батюшкову хуже и что он один: от этого ему и хуже. Неужели Жуковскому нельзя чаще приезжать б нему? Муравьева – добрая и предобрая женщина; но понимаю, что для больного и раздражительного человека она должна быть в тягость. Какого рода работы задавал ему Нессельроде? Понимаю и то, что ему не хочется переезжать на дачу. И что за дача? Тот же город, только более тесноты и, следственно, менее свободы. Там каждый и у себя живет, как в гостях. Лето, проведенное в деревне с приятелями, вот что могло бы вылечить его! Il y a une certaine fatalitе attachеe ? toute cette histoire. По крайней мере заботьтесь о том, чтобы Нессельроде давал ему упражнения постоянные. Les heures de travail seront autant d'heures gagnеes sur l'ennemi.

По первой почте пришлю тебе свою протестацию против решения Общества прокоповского или, лучше сказать, протопоповского, поручившего мне заняться жизнеописанием Бецкого. Возьми субботния газеты 9-го числа и прочти 12-й параграф протокола заседания, и скажи мне, поразит ли тебя тут неприличность выражения. Заметь при том, что я на этом заседании не был и не объявлял согласия принять помянутое предложение. Я скажу, как Бомарше: «Ma vie est un combat». Драки все довольно подлые, признаюсь, но что же делать?

Раскройте новый круг, бойцов сзовите новых,
Я и на них пойду!

Прости, любезнейший! Обнимаю троицу нераздельную. Что делают Блудов и Дашков? На дачах также ли?

538. Тургенев князю Вяземскому.

15-го июня. [Петербург].

Карамзину гораздо лучше. Софья Николаевна пишет ко мне вчера, что он уже и кушал, и укрепляется. Я еду туда завтра опять.

Батюшков переехал на дачу, но не в Муравьевой, а сам себе нанял. Хандрит более обыкновенного, но, как Душенька, не бросается в воду.

Огарева приехала. Спасибо за письмо.

О Пушкине вот как было. Зная политику и опасения сильных сего мира, следовательно и Вор[онцова], я не хотел говорить ему, а сказал Нессельроде в виде сомнения, у кого он должен быть: у Воронцова или Инзова. Граф Н[ессельроде] утвердил первого, а я присоветовал ему сказать о сем Воронцову. Сказано – сделано. Я после и сам два раза говорил Воронцову, истолковал ему Пушкина и что нужно для его спасения. Кажется, это пойдет на лад. Меценат, климат, море, исторические воспоминания – все есть; за талантом дело не станет, лишь бы не захлебнулся. Впрочем, я одного боюсь: тебя послали в Варшаву, откуда тебя выслали; Батюшкова – в Италию – с ума сошел; что-то будет с Пушкиным?

Прости! Приехал с дачи, где блаженство, если бы не было лихорадки у Сергея.

Огарев болен и живет не у Карамзина, ибо Батюшков едва оттуда съехал.

539. Тургенев князю Вяземскому.

19-го июня. [Петербург].

В субботу был я опять в Царском Селе и видел Николая Михайловича. Он непременно требовал меня в себе. Но когда начал обнимать, и слезы на глазах наших навернулись, я отошел от него, ибо всякое движение моральное вредно ему. Он приходить в силы ежедневно, но иногда худо спит ночи от газетной тревоги. Аппетит сильный. Вчера писала во мне С[офья] Н[иколаевна], что ему еще лучше.

Скажи Ивану Ивановичу, что Кугаников сделан первенствующим членом Коммиссии храма Спасителя, в помощь князю Голицыну, и что с сею или с следующею почтою получит он рескрипт. Я еще не сказывал об этом и Николаю Михайловичу. Я рад честному и, надеюсь, твердому человеку. Это главное в этом деле. Между нами: это мысль моя. Я искал только между вашими магнатами честности и твердости и, по слухам от друзей, дошел до Кушникова. Авось, не заблудился. Тут двадцать шесть тысяч крестьян: прекрасное поле, хотя и не без-терния, для главного хозяина!

Батюшков на даче, но ему не лучше. Муравьевых не терпит и в себе не пускает и ничего от них не принимает. Сестре в минуту откровенности сказал: «Держись одного Тургенева и никого больше». Впрочем, я его не баловал: грезы его принимал или с насмешкою, или серьозно и строго и не одобрял их.

Прости! Скажи Жихареву, что буду о деле писать к нему. Или, лучше, напишу теперь, а ты передай ему.

У меня был в Пансионе еще приятель добрый и верный: кривой Замятин, которого мы, как Родзянку, любили и сердили. Благородный сердцем, но вспыльчивый и враг всего низкого, не мог никогда переносить и от приятелей обиды. Он был несчастлив и по службе, но несчастнее в семействе; брат его, изверг, притеснял, бесил его. Он в присутствии Оболь[янинова], то-есть, совестного судьи, дал ему пощечину за обиду, то-есть, почти побои, кой брат нанес ему в деревне. Тот подал жалобу. Дело у князя Д[митрия] В[ладимировича]; вели выправиться о ходе его. Чего надеяться или страшиться? Просить ли мне князя или кого под рукою? Я хочу определить его в службу, но как с сим процессом? Уведомь поскорее.

540. Князь Вяземский Тургеневу.

18-го июля. Москва.

Отдай прилагаемое письмо Туркулю и 125 рублей при нем из денег, что у тебя. «Я получил «Тысячу и одну ночь»: спасибо! Каково идет твое сумасшествие? Грешно смеяться над безумием при Батюшкове: мне все кажется, что наношу ему личное оскорбление. Каков он, милый? Каков Карамзин? Я, по отъезде, ничего не знаю об них.

Решите в совете Блудова и Дашкова, отвечать ли глупому или подлому Булгарину? Предвижу, что могу его в прах расчесать, но что-то совестно засучивать бесперестанно рукава. Решите!

Скажи Карамзиным, что мы здоровы. Я на часов был в Москве и сейчас возвращаюся в Остафьево. Обнимаю тебя.

Что Граббе? Поклонись ему. Ведь я тебе дал деньги на подписку Мартынова? Кажется, что-то вышло уже?

Что Кочубей? Когда встретишься с Уваровым, спроси, может ли он быть в пользу частным фабрикам суконным? Тогда отнесся бы я к нему с просьбою, а по пустякам и говорить не хочется. Или скажи об этом Карамзину. Уваров бывает в Царском Селе, и он с ним скорее переговорит. Прости! Кланяйся Карамзиным.

541. Князь Вяземский Тургеневу.

30-го июля. [Москва].

Что слышно о коляске, о Кочубее? Тебя хоть убей, а ты все забываешь. Не забудь доставить Жуковскому прилагаемое поскорее. Дела заволокли в Москву пыльную, душную, глупую, жаркую, которую белят и красят, и подмывают, и подновляют, и залепливают, как старую – , которая в будни дома ходит свинья свиньею, а в праздник, к приезду гостей, охорашивается насильственно.

Что за дурачье! Павел I нашел по Казанской дороге мосток с ниточки, свежий, новый. «Давно ли его сделали?» спросил он у исправника. – «К приезду вашего величества». – «Напрасно, я могу ездить тут, где и подданные мои ездят», отвечал он и отставил исправника. Теперь, в рабочую пору, посылали поголовно крестьян наших на большую дорогу щипать травку с новой, еще неезженной, которую мы же делали прошлою осенью и только глядели на нее с объездов, по коим валяли нас до полусмерти.

Вот небось это письмо, хотя и распечатается, а не покажут его, кому следует. Простите! Сейчас возвращаюсь в Остафьево. Что Батюшков? приезжие туляки сказывали, что там очень довольны приемами Кривцова. Дмитриев начал писать свои воспоминания.

542. Тургенев князю Вяземскому.

7-го августа. [Черная Речка].

О коляске справлюсь у Булг[акова] и уведомлю. О твоем деле я уже писал к тебе, что сам говорил с графом Кочубеем у Карамзина о твоей деревне. И Карамзин хвалил ее, и другие Кочубеи на другой день говорили с ним, но он не хочет и не может теперь покупать, да и голова его была полна иным. Пакет Жуковскому доставил. Он в городе. Мы все еще на даче и не в потемках, хотя и темные ночи настали: всякий день где-нибудь фейерверк. Может быть, и мы дадим в воскресенье.

Завтра большой парад на Марсовом поле: сбираюсь глазеть. Сказывают, вышли прекрасные Савойардские песни. St. Florent забыл прислать мне их.

Батюшков все таков же. На ту же дачу переехала какая то сумасшедшая дама и с ним познакомилась. Вчера еще я говорил с Реманом; нужен лекарь для него особый, но еще не найден; он обещал приняться лечить его, но нужен лекарский присмотр.

Что делать с твоими деньгами? Прости! Прислал бы детям твоим «Катехизис» Филарета, если бы ты позволил им читать его, то-есть, учиться по нему.