Переписка князя П.А.Вяземского с А.И.Тургеневым. 1820-1823

Кланяйся приятелям. Писать некогда. Жуковский еще не приехал. Тургенев.

524. Князь Вяземский Тургеневу.

4-го мая. [Москва].

Уф! Уф!

Ох! Дайте отдохнуть и с силами собраться!

Филистри выходить от меня. Час пилил, резал, давил, жал, душил. Уж и начинал при нем и зубы чистить, и письма писать, и мыться: все эти промывательные не могли вытолкать этот запор. Мастер своего дела, сказать нечего! Никто ни пересидеть, ни перескучить его не может.

Спасибо за выписки и за письмо от 27-го апреля; спасибо и за вести, кроме тех, кой относятся до гишпанского воска (cire: sire d'Espagne). Признаюсь, они для меня хуже шпанской мухи, но остается мне одна отрада: не верить им. Я очень любопытен прочесть книжицу Ростопчина. Но как она писана? В духе ли нашего тарифа, то-есть, позволят ли ее продавать у нас, или пойдет за контрабанду? Запрос о московском пожаре решен большинством голосов. Конечно, голос Ростопчипа полновесен в этом деле, но все не удастся ему перетянуть мнение Европы, если он станет утверждать, что Москву жгли французы. Впрочем, и самый здравый рассудок противится этому предположению. Кому придет в голову зажечь дом, когда имеешь нужду пожить в нем, поотдохнуть и позапастись разным добром и, сверх того, имеешь еще в виду поладить с хозяином. Что жертвоприношению Москвы не причастны мы, жители московские, это опять не подвержено никакому сомнению. Нечего нам и брать на себя этот героизм. Кто же жег? Тут запрос или решение запроса облегчается. Дело в том, было ли это действие преднамеренное, оффициальное или частное и экспромптное? Здесь и желал бы я послушать Ростопчина с совестью на языке.

Вчера давали «Севильского цирюльника». Кто теперь отбреет севильского Бартоло? – вот важный вопрос. А все быть ему без бороды! Это напоминает мне басню мужа двух жен у Лафонтена. Одной казалось, что он слишком стар, и она вытаскивала у него седые волоса; другой, что он через чур молод, и она вырывала черные: бедняжка оплешивел. Со всем тем опера шла дурно. Перуцци как ни мила, а Замбонетва была её милее в Розине. Перуцци-муж спал с голоса вовсе. Оркестр шел разногласно. Многие хорошие места были пропущены, даже и прелестное

Я себя рекомендую.

Не подумай, однако же, чтобы в суждении моем о Севильской опере были какие-нибудь политические обиняки.

Иного и прогневать можно,
А Боже упаси того!

Bellart n'est pas plus pur, que le fond de mon coeur! Да приезжай же к нам поскорее! Уж и Моисей готовится перейти Красное море у нас, а ты не можешь решиться оторваться от Невы.

525. Тургенев князю Вяземскому.

8-го мая. [Петербург].

Третьего дня, в семь часов утра, привезли сюда Батюшкова прямо в К. Ф. Муравьевой, которая поместила его в кабинете своего сына и приняла с материнскою нежностью. Он обнял ее, несколько раз говорил о своей к ней привязанности и, познакомившись с её невесткою, сказал ей, между прочим, чтобы она не удивлялась его обращению с Щатериной] Ф[едоровной]: «Ведь она мать моя». С Никитой, также и с сестрой своей, очень хорош и нежнее прежнего. В тот же день, после обеда, был у него Блудов; поутру Карамзин и Оленин. Он говорил, и порядочно, но более вздору; уверял, что за ним присмотр, что он привезен под стражей. Доктор Ланг, умный человек, с ним приехавший, сказывал, что перед путешествием пять дней он не ел; но что в дороге, отъехав десять верст от городу, когда Ланг нарочно сам начал есть взятый запас, то Батюшков спросил, может ли и он с ним есть? И тотчас начал с жадностью разделять с ним запас и через два часа повторил с таким же аппетитом. Были дни ясные, но в Гатчине вошел в бешенство и бранил его и всех исполнителей полиции и пр., и пр. беспрестанно показывает свою рану, еще не совсем зажившую. В разговоре с Блудовым о болезни физической и нравственной, когда Блудов сказал, что от последней лучшее лекарство: l'amitiе, l'amitiе, l'amitiе, Батюшков прибавил: «Vous avez oubliе la mort», показывая на свою рану. С Олениным также несколько раз заговаривал о болезни и ране своей. С Никитой менее скрывает себя и беспрестанно говорит вздор, но при матери его почти всегда благоразумен. Сказал им, que tout le monde lui en impose, даже робёнок, что не надобно оставлять его одного, что в Симферополе даже кошка наводила на него некоторое опасение и держала его в должном порядке. С тех пор мы решились не оставлять его и бить с ним попеременно. Вчера ввечеру, поздно, и я пришел к нему и нашел у него Дашкова и Блудова. Принял меня и обнял довольно нежно, лучше, нежели в последний раз. Мы много шутили. Я был необыкновенно весел и притворился прежним веселым Тургеневым. Блудов заставил нас смеяться и его также. Доходило и до журналов, и он вмешался в разговор, но конвульсии на лице продолжались беспрерывно. Вид его в сии минуты точно необыкновенно отвратителен: моргает часто и сжимает зубы, но смех прежний, когда он не конвульсивный. Мы пробыли с ним до двенадцатого часа вечера. Брат его Батюшков, с ним; Северин еще не был. Так как Батюшков беспрестанно говорит, что он под караулом, то Северин хочет или сам приехать от графа Нессельроде, или привезти к нему ласковое от него письмо. Спрашивал о Жуковском. Наружность, по моему мнению, здоровее прежней. Ест мало и то по принуждению.

Вот что успел написать к тебе. Сейчас курьер из Парижа помешал писать, но кроме Клапротовой полемики и дамских башмаков еще ничего не получил. Ожидаю другого пакета и в нем брошюру графа Ростопчина, которая и здесь редка, как солнце. Приложенное письмо отошли повернее: оно из Парижа. Последние два слова на адресе, кажется: в Газетном переулке. Уведомь о получении.

Жихареву пишу о себе, но о Батюшкове скажи ты Ивану Ивановичу и доставь письмо канцлеру, если он еще с вами, или отошли в дом и спроси, куда послать должно, но не затеряй.

Жуковский еще не приехал. Воейков посвятил мне «Невское кладбище». Есть стихи порядочные, но много и хвостовщины. Карамзины здоровы и скоро переезжают в Царское Село. Вчера танцовал у них в последний раз до третьего часа. утра; мы возвратились от них днем совершенно. Молодой корнет граф Шереметев и прекрасная Комбурлей были тут же.

Город славил сенаторства, чины, ленты и звезды директорам Министерства финансов, между прочим и Уварову, но по сию пору ничего не состоялось. Один Взметнев, иначе и справедливее – всемтнев, переведен в Кабинет из Министерства финансов.

Я получил первую часть прекрасного перевода Платона, par Cousin; прочел, но отдал читать императрице. Целую ручку у княгини и обнимаю всех детей. Прости!

Бутурлин уехал в Париж, а оттуда в Гишпанию к армии.

526. Тургенев князю Вяземскому.

9-го мая. [Петербург].

Получил твое письмо с оригинальным адресом, но и тут не угадал ты, где оно меня застало: на экзамене у Виртембергского герцога, следовательно, на больших дорогах и на большом завтраке. Письмо к Бул[гакову] читал. Есть ли у тебя отрывов Пушкина: «Братья-разбойники»? Я вчера только достал его. Если нет; то пришлю. Жуковский еще не возвращался. Граф Воронцов сделан Новороссийским и Бессарабским генерал-губернатором. Не знаю еще, отойдет ли к нему и бес арабский? Кажется, он прикомандирован был в лицу Инзова, коему дан Александровский орден.

Батюшков все таков же. Сегодня сбирался навестить его граф Нессельроде и обласкать его, Прости! Письма твоего по тяжелой почте не получал.

527. Тургенев князю Вяземскому.

11-го мая. [Петербург].

Сейчас возвратился с приготовления в параду в понедельник. Батюшков вчера бил очень хорош. Я просидел у него один до двенадцатого часа с К. Ф. Муравьевой. Il a plaisantе toute la soirеe et a dit une foule des choses charmantes, piquantes et dr?les; par exemple: en parlant de madame Dournoff: «Не родня ли она Безобразовой?», et dans ce genre comme dans le genre spirituel aussi. Nous avons lu les nouveaux vers de Пушкин, qu'il a critiquе, quant au палач и кнут – d'une mani?re tr?s piquante. Nous avons soupe et copieusement. Авось! Но и со мною заговаривает о присмотре, хотя и либеральничал. Прости!

528. Тургенев князю Вяземскому.

[18-го мая. Петербург].

J'ai reзu par le domestique de monsieur Timowsky 1000 roubles. G. Knorring.

Далее – рукою Тургенева:

Вот росписка. Вчера был великолепный парад, о котором расскажет тебе отъезжающий сегодня в дилижансе А. Булг[аков], так, как и о дуэли Пусловского с Гедеонским.

Батюшков опять сильно хандрит. Вчера ввечеру поручал Жуковскому своего брата и издание своих сочинений. Но после до первого часа мы у него сидели, и шутки Блуд[ова] оживили его и его остроумие. Он шутил с нами и на счет литераторов и сам цитовал стихи.

Карамзины в Царском Селе. Скучно. Говорят, что Лачинова, адьютанта Увар[ова], сбила лошадь и сильно подавила.

529. Князь Вяземский Тургеневу.

21-го [мая. Москва].

Что же мое болгарское дело? Что Красовский, Бируков? Право, скучно! Уж лучше без обиняков объявить мне именное повеление (как в том уверили однажды Василия Львовича) не держать у себя бумаги, перьев, чернил и дать росписку, что отказываюсь навсегда от грамоты. Вот это было бы дело! А делать из каждой странички моей государственное дело, которое должно переходить через все инстанции, право, ни на что не похоже! Откликнитесь, ради Бога!

На днях встречаются в Английском клубе Василий Львович, Дмитриев и Шаховской. – «Кажется, Василий Львович приятель с князем», говорит Дмитриев, «а не он ли сказал:

Я злого Гашпара убил одним стихом.

– «Да я за вас же и за Николая Михайловича вступался», отвечает Пушкин. – Дмитриев: «Как за меня?» – Василий Львович: «Шаховской, скажи правду: помнишь ли, как я от тебя ушел с головною болью и поклялся, что нога моя уже не будет у тебя? Мы спорили об Иване Ивановиче. Ты говорил, что Дмитриев не умел в баснях разнообразить язык, и что заяц не говорит у него по зайчьему, а галка по галчьему». По несчастию, я не был свидетелем этой сцены, но дорого заплатил бы за место.

Когда вышлют Кривцова? Или будет он, как Пестель, править губернией из Петербурга? Скажи Александру Булгакову, что сегодня маленькая Замбони является в первый раз матерью перед публикою, и что мы готовимся делать ей рукоплескательную встречу на зло целомудренных матрон, которые давно проповедуют, что надобно встретить ее общим негодованием. Теперь, право, доходит до того, что независимому человеку нельзя в театре апплодировать, ибо все руки на откупу у Апраксиной, и боишься, чтобы не почла она рукоплесканий за дань раболепства, ей платимую. Прости! Ожидаю с нетерпением дальнейших вестей о Батюшкове. Орлов еще здесь.

530. Тургенев князю Вяземскому.

22-го мая. [Петербург]

Спасибо за письмо от 17-го, но с тяжелою почтою все еще ничего не получал. Уведомь, о чем оно было.

Батюшков все таков же. Третьего дня был у него Нессельроде, и это имело хорошее действие. Он заставил его переехать на дачу с Муравьевой, куда он никак ее хотел переезжать. Теперь решился – из повиновения начальству, как он говорит. Все еще говорит о смерти по издании сочинений с Жуковским, к которому показывает более доверенности; но и Жуковский третьего дня переехал в Павловск. Пиши к нему на всякий случай, но через меня; я отдам, если можно. Кажется, что нет вреда в сих сношениях. О мнении Скюдери скажу Реману. У Батюшкова доктора нет. Ланг думает, что лечить его нечего.

Пошлю отрывок Пушкина сегодня, если возвратит Греч, коему отдал для прочтения сегодня в собрании. Сейчас прочел твой булгаризм в «Прибавлениях» и посылаю в Царское Село, где у Карамзиной болит губа. Ломоносов отправляется завтра в Гишпанию. Прости! Хлопотно.

Скажи Жихареву, что письмо его получил. Очень рад прокурорству, но требую от него деятельности и человеколюбия, не площадного, а также деятельного и просвещенного. Тюрьмы, процессы уголовные и гражданские – вот его занятия теперь; но пусть учится делопроизводству и узнает то, чего в делах искать должно для пользы людей.

Вот тебе несколько стихов из пиесы секретаря моего – Федорова, которую избрали для публичного чтения сегодня в Обществе литераторов. Как ни порывался Хвостов и с какими пиесами ни являлся он, но ни одной, кажется, не избрано к чтению.

Греч интригует в отсутствие Глинки и желает обратить Общество в пользу своего журнала.