Переписка князя П.А.Вяземского с А.И.Тургеневым. 1820-1823

Гречу послал, и логогриф барышням отдал; отдам и «Инвалиду». О биографии Дмитриева писал к Гречу. Не сердись за статью о Каченовском, потому что мы более тебя за нее сердимся. Красовский вымарал страницы три, то-есть те, где ты хвалишь Карамзина и бранишь Каченовского. Я хотел показать князю, но, зная, что это будет без пользы, оставил намерение. Не знаю еще, что сделаю. Прости!

496. Тургенев князю Вяземскому.

19-го декабря. [Петербург].

Письма от 13-го получил. Напрасно пишешь ты к Жуковскому, что критика Герена не переведена. Брат Николай, не смотря на хаос дел советских, который теперь взвален на него, перевел его, и мы сделали два или три критические примечания, которые и в Германии пойдут в дело. Напечатает у Булгарина. Польский разбор есть только умничанье полу-ученого. Конечно, в сравнении с Каченовским, и это золото, но сколько вздору! Да и список его сочинений показывает, что он знает в истории, и как он зпает ее. Карамзину это не совсем приятно, особливо по той причине, о которой ты во мне пишешь.

Чу, кажется, не сердить на тебя: спрошу. Не знаю, будет ли тебе отвечать сегодня Жуковский. «Немногих» у него нету.

Посылаю тебе письмо Красовского о твоей пиесе. Что делать с уродом! Пиши ко мне осторожнее, но не разглашай письма слишком. Я еще не знаю, что сделаю. Хлопот много важнейших.

В Германии скотина и подлец пастор написал на нас книгу, из клевет состоящую.

С. И. Тургенев князю Вяземскому.

26-го декабря, среда. [Москва].

Завтра же, и охотно, перешлю ваш пакет брату. Но мне бы казалось всего лучше препроводить жалобу прямо чрез почту в Главное училищ правление. Тот, кому бы вы поручили подать его на почту, расписался бы и тем удостоверил вас, что оно дойдет до своего назначения. Почта идет завтра вечером. Перевод Гереновой статьи уже напечатан в «Архиве». Я читал его сегодня в экземпляре, данном мне Чадаевым. Ввечеру понесу ее Ивану Ивановичу, а потом попрошу у Чадаева позволения послать книжку к вам для прочтения.

И сам нетерпеливо желаю побывать у вас, но теперь не здоров. Прошу сказать мое почтение княгине. Тургенев.

На обороте: Его сиятельству князю Петру Андреевичу Вяземскому.

497. Князь Вяземский Тургеневу.

26-го декабря. Остафьево.

Вот мое прошение, но кто подаст его? Тебе неловко. Не возьмется ли Жуковский? Не возьмется ли Греч, как издатель журнала, в коем хотел я поместить мое сочинение? Нельзя ли, просто, прямо подать? Нет ли в Правлении человека, коему можно было бы поручить? Устройте дело с Богом, да представьте при прошении и рукопись запрещаемую. Я предпочел идти по законной дороге: переписка с начальством не оставила бы следов; тут все-таки бумага моя – акт, и, как комедия ни разыграется, она останется в репертуаре. Скажу с Лафонтеном:

Et si…..Je n'importe le prix,
J'aurais du moins Phonneur de l'avour entrepris.

Скажи Жуковскому, чтобы он угомонил издателей. Вот прекрасно! Я им уже три месяца, как послал биографию, а они мне и спасибо не сказывали и не уведомляли о получении; теперь хотят, чтобы я ее перековеркал, пустил бы кровь ей изо всех жил, и еще торопят меня. Я и не знаю, дам ли ее в том виде, в каком они иметь хотят, то-есть, в виде какого-то силуэта белим карандашом по белому листу. Во всяком случае мне нужно время для прочтения и прочее, а не то чорт с ними, – пускай меня и не дожидаются: я биографию здесь напечатаю особенно. Спасибо за «Первый снег». Я целую неделю глотал пыл московского ничтожества: шатался по балам, спектаклям и вчера возвратился в свою нору.

Спасибо Николаю Ивановичу, что перевел он статью Герена. Когда же напечатается? Прости! Обнимаю всех православных. Есть ли ответ от Перовского о Батюшкове?

Читал ли собрание «Сочинений и переводов студентов Императорского Харьковского университета», 1822 года? Тут есть «Опыт исторической очевидности Промысла Божия у всех народов и во всех веках», учителя исторических наук Степана Есикорского: «Ты явил себя (Промысл) в необыкновенном избрании вождя и даже, смею сказать, в предназначении его для совершения сего великого дела неисповедимых судеб Твоих, в предназначении, весьма явственно напечатленном в самом незабвенном имени: Кутузов». А внизу, в примечании: «Его составляют слова: французское – coup (удар) и русское – туз». Исполать нашему просвещению!

1823

498. Тургенев князю Вяземскому.

2-го января. [Петербург].

Получил 26-е декабря, и с приложениями. Воейков посылает полный экземпляр «Прибавлений». Жуковский прочел и письмо, и прошение, которого подать нельзя; первое потому, что в Главное училищное правление прошений не принимают: это есть совет министров – и более ничего. Нужно написать в самому министру, хотя и на гербовой бумаге; о том, что один ценсор пропустил то, что другой запретил – не упоминать, ибо это повредит одному без пользы общей. Но в письме ты можешь прописать побуждение, по коему писал, то-есть, нападение повсюду на Кар[амзина] в оффициальных и других журналах и запрещение защищать его. Оправдай себя в том, что Кр[асовским] не запрещается, почтительно, но сильно и справедливо. Я могу прислать исчерченную Кр[асовским] твою рукопись. Впрочем, вымарано все от: «И вот что в моем мнении дает мне право» – до: «После сего длинного… предисловия приступлю к делу» – включительно; потом – еще несколько слов и выражений. Напиши это письмо и отправь сам на имя князя, а нас не впутывай; но прежде покажи нам в проекте. Гречу также нельзя.

«Недоброжелательное пристрастие» – сказать нельзя: противоречие в словах и, следовательно, в смысле.

О Дм[итриеве] сказал Жуковскому и Гречу скажу. От Бат[юшкова] ничего нового не слышно.

Читал ли «Звезду» и в начале – «Le petit dictionnaire des grands hommes», в роде «Les femmes savantes». Что за вздор, и что за язык, и что за грамматика, и что за имена, – и Филимонов за библиотеку в тысячу экземпляров с успехом давал обеды журналистам.

Прости! Завтра хороним Нарышкину.

499. Князь Вяземский Тургеневу.

7-го [января. Москва]. Воскресенье.

Сейчас, садясь в кибитку, чтобы возвратиться в Остафьево, получаю твое вздорное письмо от 2-го января. Прочти Устав ценсурный и ты увидишь, что можно и должно относиться в Училищному правлению в случае жалоб на ценсоров. Поищи хоть в архиве этот Устав, и ты увидишь, что я прав. Как же назвать, как не прошениемь? Je ne puis pas cependant lui envoyer un cartel! Министру мне писать не следует, ибо Устав не ту дорогу указывает; могу писать к нему после, dans l'absence d'autres moyens judiciaires, ибо в Уставе не сказано, где жаловаться на решение Правления училищ. Тут могу я требовать дополнения, опираясь на том, что в взысках прав гражданина на собственность бывают апелляции на решения нижних инстанций. Могу доложит министру, что собственность ума – также собственность, коею пользоваться можно, соглашаясь с существующими постановлениями и узаконениями; доложить ему, что в Уставе ценсурном предписываются не только правила для ценсора, но заключаются также и права гражданства автора в республике словесности, и прочее. Но это все должно идти своим чередом. Ты так насмотрелся на искателей по побочным дорогам, что и меня туда своротить хочешь. Министр имеет полное право не отвечать мне, ибо должно мне будет начать с извинения, что отношусь к нему; с Училищным правлением говорю решительно, свысока, верхом на статье ценсурного Устава. О том, что одна пиеса непропущенная напечатана с одобрением другого, должно непременно упомянуть. Я хлопочу не о Бирювове и не о Красовском, а o том, чтобы показать, что ценсура у нас руководствуется нелепыми причудами. Я хочу сделать une affaire de droit, et par de fait. Мне также о Карамзине говорить нечего: дело обо мне, об авторе, коего притесняют в законном употреблении воли.

«Недоброжелательное пристрастие» – сказать можно. Можно и любит с пристрастием, и ненавидеть с пристрастием; можно судить пристрастно – за и против. Я писал под глазами брата и Дмитриева. Там у вас куриная слепота. Возврати мне скорее мою бумагу, а если можно – и список с моего манускрипта. Я все отправлю отсюда прямо. Мне брат твой так и советовал. Жаль, что не послушали его: дело давно было бы в ходу. У вас на все тысяча запятых. Прощай! Сделай одолжение, высылай скорее.

500. Тургенев князю Вяземскому.

9-го января. [Петербург].

Расцеловал бы тебя, милый друг, за письмо к Шипилову: всю душу свою вылил в него, так что и ум своими фразами ничего не испортил. Но, друг, ты не должен ехать: Бат[юшков] отчасти с ума сошел в Неаполе страхом либерализма, а о тебе думает он, яко сумасшедший, верно не лучше. Движения дружбы, которое перенесет тебя из объятий беременной жены в Симферополь, он не поймет, а тебя испугается. Нет, оставайся и копи деньгу для новорожденного. Сегодня ожидают или самого Шип[илова], или ответа его. Если не поедет он, то отправляется Гнедич в коляске Муравьевой и на счет её. Все готово.

Мур[авьев] Никита помолвлен на графине Александре Чернышевой, а Жуковский, по представлению великой княгини, надворный советник, а сегодня, за стихи на Институт, обедает у императрицы. 14-го – собрание в Русской Академии. Сам еще не читал стихов Жуковского. Пришлю, если успею. Между тем вот «Моргана» слепца Козлова.

Приехал Булг[аков] с женою, и милой Москвою так и повеяло на меня.

Прости! Вчера плясал у девятнадцатилетних счастливцев, то-есть, у Карамзиных. Я поздравил их с счастием и с примером для мира.

Николай пишет ответ «Северному Архиву» на одиннадцатую статью о Герене и говорит о немецких ученых не ? la Stourdza.

Приписка С. И. Тургенева.

Сейчас полученное поспешил препроводить. Не можно ли прислать мне после эту «Моргану» и экземпляры ценсора, которые я обязуюсь возвратить. С. Т.

501. Князь Вяземский Тургеневу.

9-го января. Остафьево.

Садясь в кибитку отвечал я тебе. Подтверждаю ответ и прошу Христом да Богом возвратить мне скорее мою бумагу и рукопись. Не пилите меня, Пилаты! У меня все дети больны: здесь царствует общее поветрие.

Скажи Воейкову, что присланные «Прибавления» совсем неполны. Пускай не скупится он, велит переплесть и доставить мне полный экземпляр. Да тут опять напечатаны стихи Батюшкова, и какие же: где он сравнивает себя с Буяновым! Ну, как они попадутся ему? Что за неуважение такое и варварийское насилие? Известно, что Батюшков ничего ни писать, ни печатать не хочет, а его насильно тащут. Шаликову, конечно, приятно довести до сведения публики, что Батюшков обещается и умирая не забывать отечества и его; но зачем же Воейкову, Шаликова теша, оскорблять Батюшкова? Сделай милость, пожури Воейкова и возьми с него слово, чтобы он вперед ничего не печатал Батюшкова; а не то, право, придется изобличить этот литературный разбой. Доставь письмо Княжнину, но не Аракчеевскому, а инспекторскому. Я список с него доставляю Жуковскому. Прости! Пришли скорее «Звезду». Обнимаю. Вели в себе прислать ответ Княжнина и тотчас пришли.

502. Тургенев князю Вяземскому.

11-го января. [Петербург].

Сейчас получил письмо твое с афишкою. О ваших продажах слышал: авось, уймут. Голицыной скажу твое поручение сегодня. Пакетов посылаю, сколько случилось; после пришлю больше. Письма разослал.

Желал бы к вам на блины или на красные яйца, но не знаю, как вырваться. Тургенев.

12-го января.

Вчера, на бале, Голицыной не было. Поручил зятю Ланского напомнить ей о твоем поручении и меня уведомить.