Переписка князя П.А.Вяземского с А.И.Тургеневым. 1820-1823

Сегодня еду смотреть «Поликсену». В.театре года два не был. Теперь ты уже с моим

братом. Утешай его в скуке московской, но и береги. Бездельная, самая пустая клевета может невозвратимо повредить ему навсегда, особливо теперь: он и без того не на розах – по службе.

Курьер от 3-го сентября – из Вены. Нового интересного ничего не слышно. Участь греков, по газетам, решена. Ужасно!

Кланяйся Дмитриеву и Василию Львовичу. Посылаю пакет из Варшавы. У княгини за вчерашний день целую ручки. Прости!

480. Князь Вяземский Тургеневу.

27-го сентября. Остафьево.

Кого не увлечет талант сего поэта?
Ему никто не образец:
Он сыплет остротой, играет, но мудрец
Еще в младые лета.

«Что это»? – Так-с, ничего-с: стихи к моему портрету. «Чьи?» – Так-с, ничьи-с: Ивана Ивановича Дмитриева.

Спасибо за письмо от 18-го сентября. Брата твоего я еще не видал и не знаю даже, который в Москве; но догадываюсь, что Сергей Иванович. Погода и дорога ужасные. Вероятно, и еще не увидимся несколько времени: ни я в Москве не буду, ни он ко мне не будет.

Разве на твое имя прислана была статья о Дмитриеве? Я написал кое-что о " Кавказском Пленнике»: скоро пришлю. Мне жаль, что Пушкин окровавил последние стихи своей повести. Что за герой Котляревский, Ермолов? Что тут хорошего, что он,

Как черная зараза,
Губил, ничтожил племена?

От такой славы кровь стынет в жилах, и волосы дыбом становятся. Если мы просвещали бы племена, то было бы что воспеть. Поэзия не союзница палачей; политике они могут быть нужны, и тогда суду истории решить, можно ли ее оправдывать или нет; но гимны поэта не должны быть никогда славословием резни. Мне досадно на Пушкина: такой восторг – настоящий анахронизм. Досадно и то, что, разумеется, мне даже о том и намекнуть нельзя будет в моей статье. Человеколюбивое и нравственное чувство мое покажется движением мятежническим и бесовским внушением в глазах наших христолюбивых ценсоров.

Не забудь сказать Воейкову, что я благодарю его за часть вторую «Образцовой прозы», но не имею еще первой. Прости! Мой сердечный поклон брату и Дашкову.

Чье послание в Гнедичу, которое ты во мне прислал, и на кого оно писано? Чорт знает: тут и Шаховской, и Катенин, – не разберешь. Слышно ли у вас что-нибудь о Батюшкове? С Кавказа слышно, что он и там казался странным.

Спроси у Карамзина письмо Заиончека ко мне.

481. Тургенев князю Вяземскому.

3-го октября. [Петербург].

Спасибо за 27-е сентября. Смотри же, оправдай последний стих и спи спокойно по ночам и в Остафьеве.

Воейков выгравирует надпись в твоему портрету при одном из томов своей компиляции, где будет твой портрет. Он просит от тебя стихов и думает, что ты сердит на него. Послание к Гнедичу – его. Замечания твои об анахронизмах Пушкина почти справедливы. Но я соглашусь, однакож, скорее пустит их в поэму, чем в историю; ибо там искажать, хотя и украшением, еще менее позволено, а нам нужны герои. «Si Dieu n'existait pas il faudrait l'inventer». То же должны делать мы с великими людьми, и Кутузов, co?te que co?te, должен быть полубогом России. Иначе где вам взять вдохновения для будущих поэм и дифирамбов! Без своих не обойдешься. Регулы надоели и в отечестве, и во Франции. А propos: читал ли «Регула» Арно-сына? Есть счастливые стихи, а в последнем акте и интерес: за живое задирает. Непропущенные стихи французскими Красовскими напечатаны в конце особо.

Прошу письма З[аиончека] у Карамзина. Они еще три недели пробудут в Царском Селе. Непременно отыщу «Quarterly Review» Кривцова. Я точно послал его на твое имя. Я получил милое и грустное письмо от Без[образовых]. они одни – и в Пальне! Навести их. И брату моему не весело в Москве.

Завтра празднуем мы десятилетний возраст «Сына Отечества» у папеньки его.

Читал ли «Маккавеев»? Барантову «Историю словесности французской в XVIII столетии»?

Котляревский, сказывают, точно – герой в строгом смысле. Прости! Княгине – «падам до ногь». Малюток целую.

482. Князь Вяземский Тургеневу.

13-го октября. Остафьево.

Отдай эти стихи Гречу. Они присланы мне из темницы военной, откуда бедный Габбе выдет, может быть, на солдатскую свободу. Он под судом, как и весь его полк. В стихах есть неисправности, но есть жар и ядреность. Вот и моя статья о «Кавказском Пленнике». Перечтите ее в дружеском ареопаге, но не слишком обтесывайте ее, чтобы не задрать за живое. Отдай ее Гречу, и с письмом. Я говорил Дмитриеву о напечатании надписи; он согласен, но только без имени его. Что слышно о биографии Дмитриева? Во всяком случае попроси Гнедича не печатать ее, не снесясь со мною. Тут есть одно место, которое непременно нужно мне переделать.

Мы с братом твоим пожили несколько дней в Москве; он, без сомнения, должен скучать. Я нашел Москву раздираемою междоусобною бранью за итальянский и французский спектакль. Публика хочет французов, но Юсупов, Голицын – откупщики итальянской труппы, и, следовательно, публика не будет иметь французского спектакля. У нас прикладной деспотизм, который во всему годится. Гадко и скучно, потому что все одно и то же.

Пришли трагедию «Регул». Отчего книга о Греции пришла ко мне в одном пакете с «Сыном Отечества»? Разве не через тебя она шла? Объясни мне это. Ты скоро получишь, и многие другие, циркулярное письмо о Лабзине. Что за ханжа и за дерзкий враль! Ему дан для исправления и напечатания перевод «Торжества Евангелия», а он выдал его за свой, да еще написал ругательный ответ переводчику, который скромно и учтиво излагал ему свои требования. У меня факты в руках. Прощай! Николаю Ивановичу мое почтение. Попроси его мне дать «Теорию налогов»; у меня мой экземпляр затаскали, а в продаже, кажется, её нет.

«Бейрон в темнице» писан несчастным Габбе, который уже несколько месяцев сидят под судом за караулом и выпущен, вероятно, будет только в солдаты.

На обороте: Его превосходительству, милостивому государю Александру Ивановичу Тургеневу, в доме господина министра просвещения, в С.-Петербурге.

483. Князь Вяземский Тургеневу.

7-го ноября. Остафьево.

К Дашкову пишу я обо всем. Ты прочти и делай, да только делай, смотри же! Ты ко мне совсем не пишешь.

К тебе должен придти извозчик за коляскою моею: вели ему ее отдать. «Опять проклятая коляска», скажешь ты.

Но вот что худо: Денис Давыдов пишет ко мне сегодня, что по известию, полученному из Крыма, Батюшков совсем помешался. Не могу решиться этому верить. Постарайтесь узнать об этом осторожнее. Тогда непременно должно бы Шипилову, женатому на его сестре, человеку и благоразумному, и доброму, съездять за ним. Ужас оставить его на произвол чужих людей! Сделай милость, займись этим горячо и скажи мне что последует. Прости, писать нет времени.

Разумеется, Карамзину не говори о моей вылазке. Мое почтение Николаю Ивановичу. Попроси его прислать мне «Теорию о налогах», которую у меня зачитали, а в продаже, кажется, её здесь нет.

Кланяйся Карамзиным; скажи, что получил письмо перед отъездом из Царского и что писать буду им в понедельник, но смотри, не выболтай!

На обороте: Александру Ивановичу Тургеневу. В Санкт-Петербург.

Рукою С. И. Тургенева: Доставьте поскорее этот пакет Д. В. Дашкову. Он содержит в себе критику Вяземского на Каченовского, которую надо напечатать в «Сыне Отечества». Кажется, ничего нет против цензуры. Отражение стоит нападения, но не более. Тургенев.

484. Князь Вяземский Тургеневу.

9-го ноября. Остафьево.

Отдай Гречу это письмо ostensible. Пускай покажет он его ценсору. Впрочем, главные когти все оставлены, а только мизинцы подстрижены. Скажи Гречу, что я и от прочих настояний своих отказываюсь, если никакой уступки не будет.

Пришли послание Пушкина: здесь его нет. Тот ли это Красовский, который был в одно время со мною в Гимназии петербургской в числе казенных студентов и соблазнял мою детскую непорочность стихотворениями Парни и, прости мое прегрешение, чуть ли не библейскими – ? Не велик ростом, черноволос, густые бакенбарды. Надобно было бы это исследовать. Тогда написал бы я ему письмо в старом тоне. Он еще дружен был с побочным сыном Бобринского, также студентом, и я любил быть с ними, потому что они говорили со мною о стихах и были образованнее прочих.

Comment en un plomb vil l'or pur s'est-il changе?

Вот письмо в Варшаву. Сделай милость, отправь его вернее. Если в польской канцелярии скажут, что Туркуля нет в Варшаве, или скоро его ожидают в Петербург, то вели распечатать первый пакет и отослать вложенный по надписи.

Воейков настоящий Разин: опять впряг меня в приказные поэты. Говорит, что в «Инвалиде» печатались мои стихи. Какие? Я ни стиха ему не давал. Справься, что печатал моего?

Прости! Что ты делаешь? Спился с круга, что ли? Вот уже несколько месяцев, как ты ко мне не пишешь. Н[иколаю] И[вановичу] мое почтение.

За коляскою явится к тебе тверской губернии и уезда, генерал-маиора Петра Осиповича Глазова, деревни Низовки крестьянин Спиридон Степанов Дрожжин.