Переписка князя П.А.Вяземского с А.И.Тургеневым. 1820-1823

Мы не намекаем, а говорим правду вслух, да и не Гречу. Полно хвастаться! Я мыслил и мыслю вслух, и не тебе бы говорить, не мне бы слушать твои укоризны. Мысли, выражай свои мысли свободно, но не пороши глаза сором, из-за «Грамматики» брошенным. Посвяти себя пользе общественной и не думай о Катениных.

От цыганов легче перейти к Монтескье и Мачиавелли, нежели от князя Шаликова.

Ценсура была и при Монтескье, а Мачиавелли и не с Красовским возился; но и тот и другой, несмотря на оковы того времени, оставили вечные уроки и тебе, и мне, и нашим наставникам. Альпы сии существуют: освежайся их горним воздухом; но ты возишься в Марьиной роще – с медведями. Полно! Некогда!

О Жихареве напишу с удовольствием. Обними его. Чернышев помолвлен на меньшой княжне Белосельской, но свадьба через год.

467. Князь Вяземский Тургеневу.

12-го июня. [Москва].

Мою грамматику ругай,
Но друг будь грамотею,

то-есть, сделай милость, похлопочи о Валерио и раздай его «Грамматики»; выручаемые деньги отдавай а m-r Louis Bravoura, живущему в доме княгини Лобановой, у Исаковской церкви, который должен явиться тебе. Что за погода была у нас эти дни! Дождь непрерывный: на улице кошки не видать было. Хорошо должно быть твоему брату в деревне, а Кривцовым в Васильевском! Сегодня радуга спасения блеснула. Если хорошая погода простоит до конца недели, то поедем в Остафьево. Здесь говорят, а из Петербурга пишут, что ты по два и по три раза на день катаешь в Царское. Если, паче чаяния, Туркуля в Петербурге нет, а есть Шимановска, то распечатай пакет на его имя и отдай письмо Шимановской. Что значит, что сегодня полученное от неё письмо через тебя – от 30-го мая? На пакете, кажется, канцелярскою рукою выставлено, что какая-то посылка доставляется с Ершовой. Где мне ее искать?

Ты, говорят, от Карамзиных и прячешься в Царском Селе, но зашли им, по крайней мере, сказать, что мы живы и здоровы и на днях переезжаем в Остафьево.

Приписка княгини В. Ф. Вяземскай.

Voici le papier du quel votre fr?re vous a dеj? parlе: il s'agit d'aller aux enqu?tes, et de me faire savoir si ra-me Koltoyskoy peut payer l'argent de suite, alors je vous enverrai les lettres de change. Pardon et merci pour mes indiscrеtions si souvent rеitеrеes et pour Paimable complaisance que vous mettez ? m'obliger.

468. Князь Вяземский Тургеневу.

15-го [июня. Москва].

Поблагодари брата за письмо и добрую услугу. беспокойствия в деревне утихли и до насильственных мер укрощения не доходило. Обними его за меня дружески.

Поблагодари Булгарина за подарок; я читал с удовольствием его умную и благомысленную безделку.

Ты не сердишься на меня за мое письмо? Во мне работает желчь и проливается в одних чернилах. На тебя мой самовар все выкипает. Я сейчас читал книжицу Прадта о Греции: виды справедливые, но все та же песнь о России, горе-богатыре. И другую, о Москве в Двенадцатом году (почти все справедливо) какого-то немца, ancien officier au service Russe, перевод француза с немецкого в 1822 году.

Прощай, мой милый! Обнимаю вас всех, добрых и умных, а дураки и плуты и здесь мне надоели. Сестре мой поклон.

Ради Бога, «Пленника», на одну почту.

469. Князь Вяземский Тургеневу.

18-го [июня. Москва].

То ли дело, как задерешь тебя? С коих пор не получал я письма, подобного последнему! Ты, как Василий Львович: его арзамасскими гусяки защипали, и он в послании к Арзамасцам запел лебедем. Да и твое длинное письмо чуть ли не лебединая песнь. Впрочем, я рад, что ты рассердился. Гнев – признак жизни, а для меня ты уже давно был трупом, но только не смрадным, а благоуханным. Ты – египетская мумия, хранимая в царских подвалах, но бальзамированная в лучшие времена. А ты меня почитаешь мертвецом? Бог знает, кто мертвее? Сочтемся в день страшного суда. Но когда затрубит труба? Право, я её не испугаюсь и не пойду искать членов своих, разбросанных по полю: мое все при мне. Ни в Марьиной роще, ни на Саксонской площади варшавской я ничего не растерял.

Но примемся за твое письмо: перепалка продолжается. Облобызаемся перед сражением и обнимемся после. По местам!

Я неправ, потому что сержусь? Неправда! Я всегда, напротив, сержусь, когда прав, или почитаю себя правым, что одно и то же, разумеется, в этом отношении «Грамматические поправки!» У тебя только одна грамматическая поправка, а другие все самодержавные. «Вшей не должно впускать в слова.» У меня не вши, а вшись: это учтивее. Что за брезгливость смешная! Ты похож на того curе, который в каком-то романе Pigault-Lebrun исключал из слов похабные слоги и говорил: «Je suis tent» (pour tr?s content), и так далее. У французов слово pouvoir, хотя и тут есть вошь, не поражено проклятием. Что мы за царевны-недотроги, что от всего краснеем и от всего морщимся! К тому же, позвольте повторить одно замечание: в словаре Академии нет посвятит себя; нет, да и нет, потому что слог её на то и сделан, чтоб заменить себя. «Говорим правду вслух, да и не Гречу». Похвально, да хорошо говорить правду и Гречу, а если на то пошло, то Бог весть, какая правда более в цель попадает. Для совести своей вы чисты: вы запряжены в колесницу и брыкаетесь, но, между тем, все-таки табун ваших товарищей везет колесницу и вас с нею – к чорту. Напротив, может быть вы угождаете правительству, которое, указывая на вас, говорит: «Вот у меня всякие вони есть, и ослы тут с ними, а все везут, куда я понукаю». Правительство, как по маслу, катит по глупцам, по плутам и по Тургеневым. В чем вы ему помеха с вашею правдою?

«Полно хвастаться» – твое выражение; мне хвастаться точно нечем, да уж за то и вы не хвастайтесь. Во мне нет никакого хвастовства. Я и у врагов, и у друзей своих (да, у друзей) тем именно и теряю, что у меня нет ни одного свойства, ни одного поступка на показ. Обнажите всю жизнь мою наголо, и вы убедитесь в истине моего показания. Во мне это не порок, не добродетель, а свойство, как и все, что имею. Во мне нет ни хороших, ни дурных качеств. Хвастаться могут только те, которые отходят от дел, как ни будь им хорошо. Полно морочить! Гораздо будет полезнее для общей пользы, если все честные люди бросят бразды, которых они не держат, а которых придерживаются. В крутых болезнях прибегают и к крутым средствам. Лучше «сором порошить глаза», нежели гладить по усам, а вы что ни делайте, а все-таки окончательно по шерсти гладите.

20-го.

Иван Иванович едет: некогда продолжать. Итак, – перемирие! Обнимемся, только одно слово: «Говори так с цыганками, а не с читателями!» В уме ли ты? Да многих ли читателей предпочту я цыганкам?

«От цыганов легче перейти в Монтескье, нежели от князя Шаликова». Что кто значит? Ей Богу, не понимаю: растолкуй! «Ценсура была и при Монтескье». Полно говорить со мной оффициально-петербургским языком! Не совестно ли тебе? Такая ли ценсура, как наша? Да сколько у них было средств печатать и разглашать по вселенной истины смелые и мимо ценсуры! Вот теперь кстати сказать: «Не тебе бы говорить, не мне бы слушать!»

Но пора бить отбой! Дмитриев уедет, и я останусь с ответом на руках. Чтоб задобрить твой гнев, вот тебе портрет В[асилия] Л[ьвовича]. Мало ли? Вот тебе еще стихи Сверчка; только не говори Дмитриеву, что он их привез: он умрет со страха apr?s coup.

Обнимаю братьев. Сергею Ивановичу возвращаю его Тредиаковского.

Сегодня отправляемся в Остафьево. Посылка с Ершовой получена.

470. Тургенев князю Вяземскому.

19-го июня. [Петербург].

Сию минуту получил твою записку от 15-го Постараюсь выпросить для тебя оригинального «Пленника», но возврати с первой почтой. Скоро получишь и печатный. Прадта получил и прочел. Все одна песня. Он же и ошибся. Пришли прочесть немца о Москве: возвращу скоро. Твои письма разослал всем. Получил ли от Ершовой чрез почт-директора посылку?

Еду завтра в Царское Село встречать брата. У Карамзиных я почти всякий раз бываю, но Катерина Андреевна что-то суха со мной, и для того буду реже. Комеражей по сему случаю не делай. За «Грамматикой» никто не являлся, но давай объявления. Надобно сказать что-нибудь. Своего не прибавлю, но берегись претензий на либеральство более, нежели ценсуры, и не будь смешнее её.

Доложи княгине, что Колтовская никому не платит и по самым понудительным векселям. Я не думаю, чтобы она заплатила по отдаленному переданному векселю. Она живет, кажется, в Царском Селе. Если угодно, я спрошу у неё, но, вероятно, получу одно только пустое обещание. Кажется, на эту сумму считать нельзя.

Еду завтра встречать брата в Царском Селе и пробуду там среду. Авось, не приедет ли?

Сегодня день тяжелый: на похоронах у Путятина, в Совете, у Козлова и у каацлера. Прости!

471. Князь Вяземский Тургеневу.

25-го [июня. Остафьево].

У меня давно было приготовлено письмо к тебе для отправки с Иваном Ивановичем, но он мне возвратил его, верно от чутья. Я в нем отвечал на твой ответ на мой ответ на твою критику. При случае доставлю его.

Мы переехали в Остафьево. Пока хорошо живется. Хорошо ли ты знаком с князем Гагариным, сенатором, Тверским, Семеновским, как назвать его? У меня будет до него просьба посторонняя. Как доехал Сергей Иванович? Что делает Иван Иванович? Как нашли вы его: омосквичившагося или нет? Здесь как раз на Иверскую собьешься, или на цыганок: середины нет. Вели сказать Плетневу, чтобы он дал весть о издании Пушкина, который из Козельска мучит меня запросами. Ему все не верится, что он живет, и требует от других поручительства за себя. Жихареву я сказал о готовности твоей служить ему; он все возится с своими чирьями. Прости! Вперед буду писать более и умнее. Теперь еще и не обжился, и стол низок, и кресла высоки, и все не так.

Братьям и сестре мой поклон.

472. Тургенев князю Вяземскому.

27-го июня. [Петербург].

Сделай одолжение, доставь сию книгу Кривцову: я не знаю его адреса [9 - Эти строки в подлиннике зачеркнуты.].

Иван Иванович приехал, но я еще не видал его. Он переехал из трактира в пятую линию, к Смирновой. Бравура не являлся. Просил «Пленника» у Гнедича, но не дает, ибо список ему нужен. Авось, выпрошу на неделю. И за коляской не являлись во мне.

473. Князь Вяземский Тургеневу.

З-го июля. Остафьево.

Уж полно, посылать ли? Право, кажется, я дал честное слово, что посылать тебе ничего своего не буду. Но утерпеть не могу; м – моя не льется в другой у – ; жжет меня, колет, зудит, так и рвется в тебя. «Валерио» иначе исправить не в силах: и то довольно тебя потешил. «Сталь» отдаю на твое рассмотрение и исправление только в грубых ошибках против языка и её величества благочестивейшей государыни нашей (нет, вашей), законно царствующей грамматики и его высокопревосходительства Алексея Андреевича Синтаксиса. Но, ради Бога, не касайтесь мыслей и своевольных их оболочек; я хочу наездничать; хочу, как Бонапарт, по выражению Шихматова,

Взбежать с убийством на престол,