Старый дом под черепичной крышей

– Не твоё дело, наблюдай давай.

– А чё наблюдать, этот Тараканов приказал мордоворотам избить дворника, вот и всё, тут и валенку понятно. Видишь, какая у него презрительная мина, как он глядит на этого дворового.

....................

И действительно, улыбчивый глаз Фомы Фомича налился злобой, он кивнул двум молодым крепким парням, повидимому телохранителям, и те, взяв избитого Никиту за руки и ноги, отнесли и, раскачав, бросили под вишню, сказав напоследок: «Вот тут и лежи, спаситель отечества, знай своё место. А будешь плохо лежать, то мы вернёмся, а тебе это нежелательно. Если мы вернёмся, то будет больно и даже очень».

– Я тебя не боюсь! – выкрикнул Никита и плюнул в лицо верзиле. После чего последовал удар в лицо и Никита повалился под вишню. Из разбитых зубов его полилась кровь. Вдруг, откуда не возьмись, появился Антон, и, прыгнув на верзилу, вцепился ему зубами в руку. Верзила выдернул руку. «Сволочи,… Сволочи!!» – кричал Антон и бил кулачками верзилу по спине, голос его терялся в рёве моторов. Он заступился за дворника, но этот поступок ему даром не прошёл. После хорошей оплеухи он упал на Никиту, затем вскочил, но Никита удержал его за рубашку и, покачиваясь, встал сам.

Ах! Как бывает порой страшен тихий простой русский человек в гневе своём. Когда не очень крепкое тело его вдруг наполняют неведомые силы дикой ярости. Какие гены и почему, до селе молчавшие, вдруг заявляют о себе и руководят русичем? Откуда в нём берутся силы, смелость и решительность, чтобы с таким жертвенным отчаяньем сопротивляться злу? В это время в нём перестаёт работать внутренний закон самосохранения, а равно и другие законы выживаемости, потому как лопается с визгом и стенанием пружина терпения и миролюбия, заложенная в него творцом, и выходит русский человек из себя, а его миролюбивая и жалостливая душа летает в отчаянье по телу и ищет спокойного места, и не находит его. Или может быть это тёмные тайные силы, поправ закон Творца, перегрузили человеческую душу сверх меры пакостями, которые только они умеют творить над человеческим существом, а затем в испуге разлетаются, кто куда, не в силах контролировать зажжённое ими буйство. Велик кроткий человек в своей несокрушимой ярости праведного гнева.

Никита, поднявшись с земли и отерев тыльной стороной ладони окрававленный рот, вдруг как бы вырос, поднялся, а, может быть, его обидчикам это только показалось, только накачанные телохранители почему-то попятились, а дворник, отбросив в сторону метлу, схватил ближе стоящего к нему верзилу, легко поднял над головой, как поднимает весенняя волна в реке щепку и иной мусор, и бросил его в наполовину наполненный мусорный бак. Охнуло и выгнулось железо бака. Без злобы глядят Никитины голубые глаза на поверженного лиходея и искрящиеся лазоревые смешинки, мелькнув в их глубине, переходят и скользят в складках его губ. Минута и следом за первым верзилой место во втором баке занял другой и только четыре волосатые ноги в до блеска начищенных ботинках, торчащие из баков, напоминают видевшим, разрешившееся здесь справедливое возмездие.

И вот уже Никита поворачивается к Фоме Фомичу и синеволосой. Ужас исказил прелестное личико девицы, и проявилось на её лице внутреннее уродство, до селе прикрываемое маской добропорядочности, а оба глаза «добрячка» Фомы Фомича застыли в злом выражении. Новые хозяева дома впрыгнули в «шевроле» и застучала синеволосая в спину водителя маленькими жёсткими кулачками с одним требованием – немедленно уехать.

Фома Фомич из автомобиля махнул бульдозеристу рукой, дескать, начинай. Трактор тронулся, заклубилась пыль и скрыла Никиту и мальчишку, который бросился к парадному крыльцу дома, и скрыла эта пыль вышедшего из-за угла дома землемера, который никем не замеченный подошёл к мусорке, свалил набок баки с незадачливыми молодцами, затем поднял, вылетевший из мусорного бака мешок, подошёл сзади к Никите и ловко накинул его дворнику на голову, затем подставил ножку и толкнул. И сделал он это расчётливо, без суеты, как делают люди привычное им дело.

Никита упал лицом вперёд, во весь мах, как падает подкошенная трава, только охнула и глубоко вздохнула земля, приняв на себя живую тяжесть тела. И подалась от удара грудная клетка, и вышел из груди богатырский дух, и приняла его земля. Был богатырь, а стал просто человек. После совершонного, землемер тихо и незаметно удалился с довольной улыбочкой на лице, не поворачиваясь и не глядя как озверевшие охранники избивают ногами упавшего…

– Эй! Вы! Палицы захотели! – прокричал из слухового окна верзилам Заступник.

– За что? – проговорила, всхлипывая, Дуня, – Никита добрый, хороший…

– За это самое и получает, – выпустив когти, проговорил сквозь зубы Мурлотик, – шпана проклятая.

– Эй! Вы, сволочи! – закричал Пустолай, – зачем человека обижаете!! – только за шумом работающих двигателей его совсем не было слышно.

– Прощайте, братья и сёстры, пора мне в поход, за правду и справедливость биться, сказал Заступник, – моё время настало, пришёл час, – и он отвесил игрушкам поясной поклон, прижав одну руку к груди, а другую, опустив вниз.

– А как же мы? – проговорила Катерина.

– С вами Мурлотик останется и Пустолай. Они вас не оставят, а мне надо с супостатами драться и искоренять эту чуму из земли русской. Так делали наши отцы, деды и прадеды. Так защищали землю князья и богатыри в прошлом, так должно поступать и нам в настоящем. Простите меня, если я кого обидел. Пусть простит меня мамушкин бог и поможет нам – Он ещё раз поклонился и направился к чердачной лестнице.

И только он сделал шаг к лестнице, как раздался сильный треск и грохот, вылетела рама слухового окна, одна из стропил обрушилась. Игрушки в ужасе спрятались снова в ящик и сама собой от сотрясениия задвинулась за ними крышка. Один Заступник, перехватив поудобнее дубину, остался на месте и приготовился к сражению, а если надо, то готов был принять и смерть, как подобает настоящему воину.

Вот он увидел, как упавшая стропилина придавила крышку ящика. Заступник подбежал к ящику и стал спиной сдвигать с него стропилину. Почему стали падать стропила? он не знал.

А произошло это обрушение потому, что нож бульдозера протаранил стену старого дома. Вбежавший в это время в сенцы дома Антон упал, так как пол под ним зашатался. Выпавший из кармана Антона Свистопляс, тут же вскочил на ноги. Его не испугали пыль и грохот. Вот его копыта процокали по лестнице на чердак. Пыль заволокла чердачное пространство, покосились и кое где рухнули стропила, обвисла кровля, Свистопляс скакал перепрыгивая через какие-то коробки, стулья, стараясь как можно быстрее доскакать до ящика из-под мыла. Вот он видит около слухового окна Заступника, тот пытается поднять с крышки ящика упавшую стропилину. Свистопляс бросается к нему на помощь. Но не успел он сделать двух прыжков, как кровля рухнула, Заступник вывалился в слуховое окно, а Свистопляса спасла печная труба. Она на какое-то время удержала на себе часть кровли, как раз в том месте где находился Свистопляс, но и это длилось секунды. От нового удара дом закачался и как большое, но ещё живое существо, вздохнув осел, завалившись нелепо набок.

– Ребёнок в доме!!! – закричал, срывая с себя мешок, Никита и, держась обеими руками за голову, покачиваясь точно пьяный, превозмогая боль в избитом теле, не обращая внимания на работающую технику, пошёл к дому. Вот он дошёл до дома, стал подниматься на крыльцо.

– Туда нельзя! – услышал он крик бульдозериста, но не обратил на него никакого внимания, потому что знал, что если дом рухнет совсем то…

Никита вошёл в парадную дверь. Пыль застилала глаза. И тут он увидел Антона. Рухнувшая кровля закупорила вход на чердак и Антон силился сдвинуть перекрытие и освободить проход.

Никита взял Антона под мышку и пошёл к выходу, цепляясь одной рукой за рухнувшие балки, повторяя:

– Гат-паразит,… людишки-человечишки… Вот плюнуть-не растереть что делают…

Антон пытался вырваться, а самого Никиту душили слёзы. Вот они вышли на крыльцо, спустились и Никита понёс Антона к изгороди. Антон уже не пытался вырваться, он плакал. Никита донёс Антона до вишни и, не выпуская его из рук, стал смотреть на дом. Он смотрел отрешённо, не чувствуя боли, да и досады тоже, он просто стоял и смотрел как рушится старый дом, рушится его прошлое и настоящее, рушится с этим домом его внешний и внутренний мир, и он откровенно плакал, не вытирая слёз. Пыль покрыла его лицо. И слёзы, скатываясь по щекам, промывали в осевшей пыли на лице извилистые светлые полосы.

– Пусти меня!.. Пусти!.. – вдруг закричал Антон и хотел снова бежать к дому. Он даже хотел укусить Никиту за руку, но в этот момент Антон увидел, как вывалился из слухового окна игрушечный воин. Заступник упал на землю, но тотчас вскочил и, размахивая дубиной, бросился на бульдозер. Бульдозер в этот момент остановился, сдал назад, чтобы сориентироваться и обрушить свой страшный нож на ещё цепляющийся за жизнь дом.

Техника была с иголочки. Иностранная. Ревели мощные моторы, обрушивая историю, уклад, подминая под гусеницы не только разросшуюся крапиву, но и душу Никиты, которая, на время оставив тело, невидимая летала вокруг дома, ударяясь как птица в окна, а тело Никиты просто стояло, поджидая мятущуюся невидимку.

Антон, не отрывая глаз, смотрел на глиняного чудо-богатыря, который, размахивая дубиной, двигался навстречу железной громадине. Блестело на солнце лезвие бульдозерного ножа, из кабины смотрел на стену ухмыляющийся тракторист. В стороне, с подветренной стороны, где нет пыли, стояла чёрная иномарка и из её кабины смотрела на работу техники синеволосая Барби и маленький, толстенький в белом костюме господинчик с сигарой в зубах. Ему было приятно ощущать свою всевластность над этим старым домом, который через минуты превратится в кучу мусора. И если ему захочется, то он одним движением руки остановит всякое движение в этом дворе, и если ему надо, то даже отремонтирует этот дом на старом фундаменте, подведёт под него новые венцы. Но он не будет этого делать. Для него это просто старое с подгнившими нижними венцами строение, которое просто необходимо снести и делу конец.

Тараканов, увидев Никиту, что-то сказал охраннику, тот подошёл к дворнику и сунул ему в карман сторублёвую бумажку. Никита этого даже не заметил… Антон в это время видел, как крошечный богатырь, подступив к железному огнедышащему дракону, ударил его дубиной по блестящему ножу раз, другой, третий… Брызнули из-под кованых шипов дубины искры, но не покачнулся дракон и даже не остановился. Он только поискал фарами-глазами смельчака, который посмел проявить в отношении его дерзость, но, из-за малости последнего, не видел его среди мусора. Но это длилось недолго. Чудище поводило фарами–глазами и наткнулось взглядом на крошечного человечка с дубиной и захохотало сразу всеми двенадцатью цилиндрами чугунного мотора. «Ха!-Ха!-Ха!.. Ха!-Ха!-Ха!..» И запрыгала на выхлопной трубе закрывалка – заслонка, и засмеялись, пища и скрежеща, гусеницы, выбегая вперёд, чтобы посмотреть на удальца. «Хи-хи-хить, хи-хи-хить» – смеялись они. «Дайте мне посмотреть,… дайте мне посмотреть на этого храбреца», – громко говорила одна зубастая и особенно крикливая гусеница, протискиваясь вперёд и расталкивая подруг локтями.

Гусеницы, что достигли первого ряда наперебой удивлённо говорили одно и тоже: «Ах!.. какой он махонький, ха-ха,… а мы думали… Тоже нам герой…». «Дайте нам посмотреть,… дайте нам…» – доносилось с задних рядов. И тут увидел Антон Свистопляса. Он висел в воздухе, прямо над бульдозером на конце длинной жердины, зацепившись поясом за изогнутый гвоздь. «Я иду к тебе на помощь, брат Заступник, – кричал Свистопляс, дрыгая в воздухе ногами и размахивая трезубцем. – Сейчас мы покажем им кузькину мать!!!». Раньше это дрыгающее ногами существо на конце жердины, могло бы вызвать только ироническую улыбку, но не сейчас.

Впереди чудища была стена, именно на неё был нацелен нож бульдозера. Заступник пятился к стене, не зная, что предпринять против закованного в броню дракона, и всё бил и бил дубиной по его стальным клыкам. Вот над Заступником завис бульдозерный нож, он шевелился, выцеливая трещину между брёвнами. Нож на несколько секунд застыл и, примерившись, вонзил в трещину между рёбрами – брёвнами блестящее стальное жало. И посыпалась из смертельной раны засыпка, сохранявшая столько лет в доме тепло в жуткие январские стужи.

После этого удара, дом разом, обмяк, осел и уже не сопротивлялся. А с севера, вдруг надвинулась туча, налетел внезапно вихрь, Барби и Тараканов подняли стёкла в машине, а Никита, прижав к себе Антона, размашисто перекрестился.

И в этот ужасный момент, когда набегающие гусеницы страшилища уже стали накатываться на Заступника, жердина, на которой висел Свистопляс, покачнулась, накренилась и обломилась, кентавр, отцепившись от гвоздя, камнем полетел вниз, чтобы напоследок разделить участь товарища. И это падение Свистопляса для Заступника было спасительным, потому как Свистопляс угодил точно на крышку выхлопной трубы бульдозера и плотно её закрыл. Отработанным газам из мотора стало некуда выходить, мотор зачихал и тут же заглох, двенадцать хохочущих цилиндров испуганно замерли а, набегавшие на Заступника, сверкающие гусеницы остановились. Но дело было всё равно уже сделано – вместо дома во дворе высилась большая куча мусора с торчащими из неё переломанными стропилами, боем кирпича, опилками и отлетевшими к самому её основанию две фронтонные доски, украшенные, вырезанными и набитыми на неё деревянными голубками.

Всё было кончено. Старый, но ещё добротный дом прекратил своё существование. Где-то под кучей должен был находиться ящик из-под мыла, если, конечно, он уцелел. А что сталось с Заступником и Свистоплясом не мог сказать никто.

После того, как дом рухнул, за дело взялся погрузчик. Он вгрызался в кучу, выхватывал из него куски побольше и отправлял в кузова оранжевых самосвалов. Кучка любопытствующих, с подветренной стороны, наблюдала за работой техники. Люди вполголоса говорили кто о чём:

– Любил дворник покойницу, – со вздохом, налегая на «о» говорила женщина крупного телосложения и очень добрым лицом. – Я-то уж знаю.

– Знамо, что-то было, раз охраны не побоялся, – поддакнула худенькая.

– А новый хозяин с размахом, – проговорила Чугуниха, – Никита на них с кулаками, а он ему раз и сто рублей в карман, знай наших. А тот взял,… не побрезговал, а сделал вид, что не заметил,… хитрюга.

– Не брал он,… просто не видел как ему сотку охранник в карман сунул, – заметил сипатый.

– Понятно, что не заметил, кто ж от сотки откажется, – опять встряла Чугуниха. – И, поверьте моему слову, бабоньки, умершая хозяйка дома колдунья была, вот те крест. – И она мелко перекрестилась.

– Что-то не слыхать было, – засомневался обладатель сипатого голоса.

– Это вам не видать, а моему зятю, ой как видать, – пошла в атаку Чугуниха. – Как ни подъедет к дому, так два колеса обязательно проколят и никого… Вот так-то! Милиционер молоденький приезжал разбираться, на коленях с лупой землю рассматривал и никаких следов. А кто следов не оставляет, сами знаете… – и она подчёркнуто снизила голос, – только нечистая сила,… вот.

Спорить с ней никто не стал. Все смотрели на работу погрузчика и не заметили, как бесшумно выкатилась со двора чёрная иномарка.

Глава 24. Зыбкий след

Когда Белянка и Смуглянка ждали на склоне Белой горы Василия, Пегас с Мухой беседовали в Глебучевом овраге, капитан Сорокина молча пролистывала старые дела, пытаясь понять, кто из ребят может быть вовлечён в криминальный бизнес.

Неожиданно дверь открылась и вошёл возбуждённый Митин.

– Есть новости? – спросила капитан.

– По проколотым шинам новостей нет, думаю что и не будет.

– Что так?