Старый дом под черепичной крышей

– Вы что же, отказываетесь их купить? – спросил Фома Фомич, – или вы вдруг стали русским больше чем я?

– Нет, нет… я их, конечно, покупать, потому что, если их у вас не покупать я, то вы продадите их кому-нибудь ещё.

– А тут вы правы, – сказал Фома Фомич, – я с удовольствием обменяю кусок мятой глины на доллары и знаете почему? – и, не дожидаясь ответа, сказал, – потому что на западе они будут целее, чем у нас. Х-ха-ха-ха… А посмотреть на них можно и в ваших музеях. Это даже престижно для России – запад признаёт и так далее…. Оцените господа глубину мысли… Запад сохраняет наше достояние… а, каково!?

– А вы космополит, – сказал Батист.

– Я практик, господин Батист, и потому забочусь о национальном достоянии России по-своему.

– А вы, Зина, может быть, нам станцуете или споёте, – попросил Батист и этим перевёл разговор в другую плоскость. – Вы такая изящная…

– Я этим профессионально не занималась, – проговорила та жеманно.

– У вас обязательно получится, – настаивал Батист и даже привстал со своего места, устремив обожающий взгляд на хозяйку. Он был на вершине блаженства. Что было ему ещё надо? – игрушка найдена, купить её – нет проблемы… Только продавать её солидному ведомству Батисту совсем не хотелось. Во-первых, Батист согласился на продажу изделия, когда не видел игрушки, а во-вторых, только идиот может променять эту вещицу на деньги. Такие вещи не продаются.

Фома Фомич подмигнул Зине и та, включив музыку, стала кружиться по комнате, изображая из себя страстную, но несчастную танцовщицу. Иностранец ещё выпил раз, два и захмелел. Ресницы его стали тяжёлыми, он едва поднимал их, чтобы взглянуть на прелестную хозяйку, но они не слушались и снова произвольно падали. Горбатый нос Батиста ещё сильнее сгорбился и представлял из себя настоящий знак вопроса, топорщащиеся в волосяном пушке уши ещё сильнее оттопырились, а Зина кружилась перед ним в вихре танца, затем устав, села на соседний стул, взяла в руки бокал с шампанским и стала обмахиваться платочком.

– Вы сама граций, – сказал Батист, поднимая голову и растягивая губы в пьяной улыбке. Они чокнулись. Батист выпил фужер до конца, Зина отпила немного и поставила фужер на сервант, рядом с Васьком.

Ах! Какие запахи исходили из этого фужера. Васёк вдыхал их и чувствовал как сам понемногу хмелеет. Перед ним была, Она, его кумир…

Васёк вначале смотрел на Зину восторженными глазами, – а потом ему показалось, что дама его сердца слишком много внимания уделяет этому Батисту. Васёк вдруг ощутил, что его невероятным образом тянет к этой синеволосой красавице. Только вот этот Батист? В Ваське заговорила ревность и он решил чем-нибудь насолить иностранцу. Сколько бы он думал над этой задачей неизвестно, если бы… Впрочем, это было уже свыше его сил. Русалка вдруг обняла Батиста руками за шею и взяла его руку в свою.

– У вас обворожительна не только игрушки, но и женщины тоже, – сказал Батист. Он обнял хозяйку за талию и усадил рядом с собой. Этого Васёк уже стерпеть никак не мог и толкнул, поставленный Зиной на сервант бокал с вином. Бокал упал и угодил Зине на платье. Зина вскрикнула, вскочила и до того улыбающиеся и искрящиеся её глаза налились ненавистью. Её лицо сразу преобразилось. Оно вдруг стало точно таким же, как тогда, когда она увидела в старом доме паука Федю. Её, до этого очаровательных глаза, стали такими же, как злой глаз Фомы Фомича. Она попыталась замыть образовавшееся пятно, затем вышла, сняла испорченное платье и одела другое. После этого она вошла в залу и увидев игрушки, одним движением распахнула створку окна и выбросила их через окно на улицу. Но Батист и Фома Фомич этого уже не видели. Фома Фомич, откинувшись в кресле, спал, а Батист, уткнувшись носом в салат, довольно сильно храпел.

Глава 19. Неудачный маневр

Пегас и Муха с Сенного пришли на трамвайную остановку, сели во второй вагон и поехали в сторону Волги, к старому дому, чтобы забрать остальные игрушки. В трамвае Муха всё бухтел на Пегаса за то, что тот не разрешил ему поискать игрушки сразу и что в том ящике они были наверняка и что им из-за этого приходится тащиться туда ещё раз.

– Хватит действовать на нервы, – проговорил Пегас. – Искал бы… Чего не искал?

– Ты сам говорил, что они ничего не стоят, а вышло наоборот. Вон как доцент встрепенулся, когда увидел, а Червонец, аж позеленел весь, видя, что уплывает такой куш.

– Не боись… – подбодрил Пегас Муху, – будут тебе твои игрушки. Сейчас доедем до Радищевской, а там чуток пройдём и на месте.

– А дворник? – спросил Муха немного испуганно.

– А что дворник?.. Спит твой дворник под вишней…

– Тебе хорошо так говорить, а у меня спина и сейчас чешется, – и Муха для пущей убедительности подвигал лопатками.

– Не дрейфь, – подбодрил друга Пегас. – Вот игрушки сбудем и хоть на Канары.

– А если тебя опять доцент кинет?

– Не кинет,… меня жизнь тоже чему-то научила… Возьмём все до копеечки.

– А мы что, на Канарах жить будем? – спросил Муха.

– Ну, ты даёшь!.. – засмеялся Пегас. – На Канарах отдыхают, а дома покупают в Испании на берегу моря. А вот подданство желательно иметь английское – если что – не выдадут. Ну, а деньгу надо срубать в России, так все умные люди делают. Прессу надо читать, фильмы правильные и правильно смотреть.

– Как это правильно?

– А так. Вот ты, поди, в фильмах смотришь, кто кого и как ударил и далеко ли тот улетел, стрелялки всякие, ведь так?

– Так…

– А я не так. Я пытаюсь через фильмы проникнуть в психологию людей и иностранцев тоже, понять их мироощущение, реакции, философию…

– И что,… ты понял?

– Понял, что у иностранцев всё более упрощённо, чем у нас.

– Как это упрощённо?

– Ну, поверхностно, что ли. Мы в своей душе копаемся, а они в мыслях о душе. Это я у одного философа прочитал.

– У кого, у кого? – удивлённо переспросил Муха.

– Эх ты, дурка вяленая. У философа, балда, был такой человек. Умные книги надо читать, а ни хрень всякую… – и Лёня снисходительно улыбнулся. – Насмотришься телека и с обалделыми глазами ходишь. Надо на мир не через телевизор смотреть.

– А зачем тебе всё это? – спросил добродушно Муха.

– Что, «всё это»?

– Ну, душа, мысли? Философ этот?…

– Чтоб пешкой в чужой игре не быть.

– Сам не хочешь, а меня за пешку держишь, – обиженно сказал Мухаев.

– Рано тебе это знать, – нахмурился Пегас, – я тебе и так много лишнего наговорил. Топай, давай, немного осталось, в жизни всегда есть ведущие и ведомые, так мир устроен,… топай,… топай. Я в данном случае ведущий, а ты, со своими куцыми мозгами, всегда ведомым будешь. Для ведомого что главное – хорошего ведущего выбрать и служить ему верой и правдой, тут тебе и прокорм, и желания в стадии исполнения. Понял!? – Муха кивнул. – То-то.

Они подошли на этот раз к дому не со стороны оврага, а решили перелезть прямо через соседский забор, чтобы оказаться напротив выдавленного стекла в окне дома. Около забора густо росли сливы и компаньоны не боялись быть замеченными.

– Интересно, где сейчас дворник? – спросил шёпотом Муха.

– Под вишней дрыхнет, – проговорил Пегас, – где ж ему быть? С утра пораньше всё подмёл и в холодок. У меня мамка дворником, я знаю их распорядок, – и Пегас самодовольно хохотнул.

Ребята залезли на забор, тот оказался гниловатый, не выдержал, накренился и мальчишки кубарем полетели в молодую сливовую поросль.

На мгновение, после треска и стука от падения, наступила тишина. Затем раздался испуганный крик Пегаса: «Муха, спасаемся, кто как может!», а ещё через несколько секунд очевидцы видели как по двору, в направлении спасительного оврага, прихрамывая один на левую ногу, а другой на правую, бегут Пегас и Муха, а за ними, размахивая метлой, гонится, ругаясь и грозясь, дворник Никита. Оказывается, сегодня он сменил вишню на сливу, потому как солнечные лучи в этот час не достигали его только под сливой.

Как только компаньоны очутились в овраге, они стали примачивать раны водой и ворчать друг на друга.

– Зачем ты потащился через соседний забор? – спрашивал зло Пегаса Муха.

– Кто ж знал, что этот дворовый перекочует из- под вишни под сливу, – оправдывался Пегас.