Жена фокусника

Я зажмуриваюсь, тихо скулю и плачу.

Второй удар и полотно двери подбрасывает, словно снаружи взорвалась бомба – ярость очень сильная вещь. Ярость делает возможным абсолютно все. Ярость делает человека всемогущим. Петли сошли с посадочных мест и один из болтов выстрелил, пролетев мимо меня.

– Максим, пожалуйста! – кричу я.

Третий удар и дверь слетает с петель, вырывая куски дерева. Я с криком отскакиваю назад. Он выбивает дверь ногой, и она с грохотом рушиться на пол. Я кричу. Он переступает через неё и идет ко мне – весь в крови, синяках и порезах. Кожа лосниться в свете луны, и на ней, как узоры древних воинов, разводы и потеки крови людей, чьих имен он никогда не узнает. Я пячусь назад, врезаюсь в стену и сползаю вниз, рыдая во весь голос. Он подлетает ко мне, хватает за руки. Я кричу от боли, и лечу на кровать.

Сейчас будет больно, Марина.

Я кричу, я рыдаю, я отчаянно карабкаюсь назад, забиваясь в спинку кровати.

Он залезает на кровать и хватает меня за лодыжки, таща к себе. Его тело горит в предвкушении оргазма и моего ужаса.

Сейчас будет очень больно.

Он расстегивает ремень моих джинсов.

– Максим, – плачу я, – пожалуйста, только не так!

Он расстегивает молнию и стаскивает их с меня вместе с нижним бельем.

Будет о-о-очень больно…

Я выворачиваюсь, ползу назад.

– Никогда не закрывайся от меня, – рычит он, стаскивая с себя спортивные штаны, вместе с трусами и остается совершенно голым. Его возбужденный член едва заметно пульсирует в так разрядам пульса.

Я встаю на колени и выставляю руки вперед:

– Максим, только не так, прошу тебя. Не хочу боли! Не хочу крови!

– По-другому у нас не получается, – его голос звенит сталью. Он залезает на кровать и ползет ко мне.

Его руки хватают мои запястья, тянут к себе и я вцепляюсь ногтями в его плечи.

– Получиться, Максим, получиться, – плачу я, заглядывая ему в глаза. Он смотрит на меня, он гладит меня по заднице, спускается вниз и обжигает горячими ладонями внешнюю сторону бедра, внутреннюю. Его рот приоткрывается, а пальцы, скользят вверх по внутренней поверхности бедра. Я останавливаю её своей рукой:

– Дай мне время. Дай мне пару минут, – умоляю я, глядя в серые глаза. – Я все наверстаю, просто дай мне успокоиться, и получишь все, что хочешь, – я глажу его ладонью по лицу, он прижимается ко мне бедрами, я судорожно выдыхаю и всхлипываю. – Все что хочешь и как захочешь. Будет по-твоему, – я покрываю поцелуями его лицо и чувствую привкус железа на своих губах. Его член упирается в мой лобок.

– Да все итак по-моему, – и его пальцы снова скользят вверх, пытаясь забраться в меня.

Я с трудом сдерживаю его руку и киваю:

– Пару минут, – я смотрю в его глаза, я умоляю их, – пару минут…

Он смотрит на меня, он облизывает губы, а я все думаю, сможет ли он убить меня?

Он рассматривает меня, любуясь моими губами, глазами, скулами, носом.

Целую жизнь мы стоим на коленях, прижимаясь голыми телами друг к другу. Время летит мимо нас, отсчитывая секунды, превращая их в столетия. Мы с тобой единое целое.

Он шепчет:

– Ты будешь любить меня, – его рука высвобождается из моей руки. Его ладонь ложиться на мою спину, к ней присоединяется вторая, и они ласкают меня, от ягодиц, по позвонкам к основанию шеи, и вниз по плечам. – Я весь этот гнилой мир заставлю любить меня, – руки снова поднимаются вверх. – Они будут задыхаться подо мной и восхищаться. Восхищаться и любить. И ты будешь смотреть, как я убиваю их, как топчу ногами, и ничего не сможешь сделать.

Я закусываю губу, по моей щеке катиться слеза. Я киваю:

– Да.

– Ты будешь любить меня? – спрашивает он.

Жар заливает мое лицо, слезы катятся, я закрываю глаза и еле слышно отвечаю:

– Да.

Какой же ты страшный человек.

В голове вспышка воспоминания – отрывок из научной передачи. Один из способов утилизации твердых радиоактивных отходов, чей период полураспада далеко за границей средней продолжительности жизни человека. Их смешивают со стеклом. Сплавляют, спаивают вместе, превращая в единую субстанцию – твердый стеклянный куб наполненный радиацией и сдерживающей её внутри себя. Я – твое стекло. Я здесь, чтобы спрятать в себе твою мерзкую сущность, чтобы держать тебя в своих руках, пока сумасшедшие частицы твоей души не перестанут отравлять все живое.

Мы с тобой единое целое.

Он опускается вниз, он целует мою грудь, живот, лобок. Я останавливаю его. Он смеется, и его горячее дыхание, сладкие губы покрывают поцелуями мои бёдра.

Он ложится на кровать, поворачивается на спину:

– Иди ко мне.

Я подползаю и ложусь рядом. Моя голова ложиться на его грудь. Мое тело начинает неистово трястись.

– Ну, тише, тише… – шепчет он, и его рука, с разбитыми костяшками, в засохшей крови, нежно гладит меня по спине. – Напугалась?

Я отчаянно киваю, думая, что же твориться в его безумной голове?

– Хочешь, я расскажу тебе, как я провел этот год?

Я не хочу, но говорю «да».

– Вспоминал мгновение, когда впервые тебя увидел.

Я все еще трясусь, его рука ласково гладит меня.

– Знаешь, как это бывает – видишь человека и – бах! – сразу понимаешь, что он особенный. Намагниченный. К нему так и тянет прикоснуться. И ведь еще ничего о нем не знаешь, и даже сообразить толком не успеваешь, нравиться он тебе или нет, а магнит чувствуешь. Он светиться внутри человека и тянет.

Его рука замедляется, дыхание становиться глубоким, ритмичным как приливные волны. Вдох – выдох, вдох – выдох. А я все никак не могу унять свое тело.

– У тебя внутри магнит, Кукла.

Его голос ленивый и тихий: