Жена фокусника

А потом он пошел мне навстречу, оставляя за спиной ликующую стаю. Я завизжала. Я попыталась встать, попыталась выбежать, но ноги не слушались меня – они, словно ватные не желали работать, и я, как загнанный в угол кролик смотрела, как на меня идет зверь. Он подошел ко мне, опустился на колени и взял меня за руки. От него пахло кровью, яростью и смертью. Я зарыдала, закричала:

– Не трогай меня! НЕ ТРОГАЙ МЕНЯ!!!

Ему было плевать на мою истерику – он ничего не понимал. Сейчас он был животным, бешенной собакой. он взял мой свитер, потянул на себя, а затем, глядя мне в глаза вытер, окровавленные руки и мою одежду. Я взвыла, я закричала, я зарыдала, но даже не попыталась остановить его. Я слишком хочу жить.

– Теперь Кукла, – сказал он голосом, в котором уже не было ничего человеческого, – ты со мной заодно. Теперь и ты, принцесса на горошине, по шею в крови.

Я смотрела на свои руки, свою одежду и скулила – я была вся в чужой крови. За спиной Максима послышался хохот – подлетели Белка, Низкий и Егор – я впервые увидела, как он улыбается. Они орали мне что-то, но я ничего не слышала, я смотрела на Максима.

Максим не улыбался. Он внимательно смотрел в мои глаза.

Ты все поняла?

Поняла!!!

Хорошо запомнила?

Хорошо!!!

Кто хозяин?

ТЫ!!!

Умничка…

– Идем, моя кровавая королева, – стеклянные глаза обвели меня ледяным взглядом, он облизнулся, и его губы разошлись в нечеловеческой улыбке, – нас с тобой ждет коронация.

Нет ничего страшнее, чем человек, который ведет себя как зверь.

***

В машине хохот и гам – Белка, Низкий и Егор, который теперь сидел на переднем сиденье в машине с нами, орали, крыли черным матом и несли полную чушь. Голос Максима, который вопреки его обычному поведению, орал, хохотал и матерился вместе со своей сворой, звучал прямо под моим ухом – он самым первым забрался на заднее сиденье чего-то большого и вместительного, затащив меня следом, посадив к себе на колени, и вцепился в меня мертвой хваткой. Но мне было плевать – со мной случилась атрофия эмоций. Я превратилась в огромную куклу, которая перестала существовать. Этот безумный кошмар, эхо реальности – лишь декорации для картины, что творилось внутри меня – там ужас и паника доедали друг друга. Правда, сперва они чуть не подавились моим инстинктом самосохранения, но как только с ним было покончено, и он перестал подавать признаки жизни, они принялись жарть друг друга. Я ничего не слышала, я ничего не понимала, я покорно сидела на коленях Максима, тряслась и смотрела в одну точку. Я перестала воспринимать окружающую реальность. Мой мозг отказывался принимать то, что выдавали ему глаза, уши, нос, кожа. Такого не может быть. Это все неправда. Вранье! Я чувствовала, как засыхает на моих руках кровь, и думала, что никогда не узнаю имя человека, которому она принадлежала.

Его руки сжимают меня, его губы впиваются в мою шею и он дрожит от возбуждения. Он что-то говорит мне, но ничего не понимаю, я лишь чувствую, как сжимают меня горячие ладони, как горячее дыхание горячими волнами обжигает мою шею.

Я никогда не видела, как убивают людей.

Я закрываю глаза.

– Макс, королеве-то херово, – хохочет Белка.

Максим отрывается от моей шеи, хватает меня за лицо и поворачивает к себе. Он улыбается и целует меня.

Мне больно.

– Ничего, – смеется он, – дома реанимирую.

Его рука сжимает мою грудь.

Мне больно…

Я поворачиваюсь и наклоняюсь к его уху:

– Кто были эти люди? – шепчу я и заставляю себя посмотреть в его глаза.

Он смотрит на меня, он любуется мной.

– Это? – он смеется, потому что не может сдерживать очередной приступ исступленного восторга. – Это были оппозиционеры.

Я смотрю на него. Я не понимаю, о чем он говорит.

– Помнишь, – каскад горячих букв разбивается о мою шею, – ты спрашивала, сколько времени нам понадобилось, чтобы понять некоторые истины?

Я киваю.

– Что я ответил тебе тогда?

– Много, – шепчу я.

– Не совсем так, моя королева, – его рука лезет под свитер и больно сжимает мой бок. Я закусываю губу.

– Непростительно… – рука ослабляет хватку, давая мне договорить. – Непростительно много, – поправляюсь я.

– Верно, – говорит он и дикая улыбка растягивает его губы, обнажая звериный оскал, – А непростительно это потому, что ты была далеко не первой, и будешь не последней, кто покинул «Сказку» живой, и любой болван должен был догадаться, что это ведет только к одному логическому завершению.

– К какому?

– К восстанию. Под боком у города безнаказанно убивают людей. Они возвращаются и кричат об этом. Так неужели ты думаешь, что их никто не слышит? Люди слышат, и они решили взять правосудие в свои руки. Я должен был подумать об это заранее, но… – он невинно пожимает плечами, мол, что есть, то есть, а затем снова этот счастливый оскал. – Эти люди собирались сегодня напасть на «Сказку». Уничтожить все, что я сотворил, убить нас всех, в том числе и тебя, Кукла. Так что, они первые начали, – засмеялся он. – Я их просто опередил.

Как мы оказались дома, я не помню. Но помню, как включилось сознание – грохотом закрывающейся входной двери.

Он толкает меня, припечатывает к стене. Я взвизгиваю. Он прижимается ко мне всем телом, и чувствую стоящий член, который трется о мою промежность. Он стоял всю дорогу домой, и теперь от возможности быть во мне его отделяют несколько кусков ткани. Быстрое дыхание, горячим пламенем по моей шее – от него нестерпимо пахнет кровью.

– Нет, – шепчу я.

Он не слышит меня. Стаскивает с меня свитер. Я вижу разбитые руки, с разодранной кожей и запекшейся кровью.

– Я не хочу, – скулю я.

Он расстегивает молнию спортивной куртки, снимает с себя, бросает её на пол. Горячие ладони ложатся на мое лицо, губы впиваются в мои, его язык у меня во рту – я чувствую вкус железа.

Я толкаю его руками, пинаю ногой в живот:

– Я не хочу! – кричу я ему в лицо.

Крепкое тело легко выдерживает удар, ему не больно – тело под завязку напичкано адреналином – он под плацебо собственного изготовления. А еще ему плевать, чего я хочу, а чего нет. Он бросается на меня, но я чуть быстрее. Я бегу к лестнице, я лечу через три ступени, я слышу хохот за моей спиной. Забегаю в комнату, хлопаю дверью и подпираю её стулом. Сердце – отбойный молоток, пытается взорвать мое тело, кишки заворачиваются в узел – сколько же во мне еще осталось ужаса! Я – комок страха. Я – сплетенный в узел, ужас. Я наваливаюсь на передние ножки стула, судорожно думая о том, убьет ли он меня?

Дикий грохот сотрясет дверь.