– Мы людей не чураемся, атаман, а людей новых и правда, страсть как много – попробуй, уследи. Мы уж нахватались и армянских, и греческих словесов. Все путается в голове, прямо и смех, и грех – ей богу.
– Атаман! Иди к нам!
На поляне боролись казаки.
– Всех Матвей положил на землю и скрутил в бараний рог.
– Не всех, не бреши. А Грыцько?
– Грыцько – хват.
– Куды ему супротив Матвея – это ж медведь.
– Грыцько тэж нэ бэрэзка.
Грыцько и Матвей облапили друг дружку – и давай топтаться, и мять кости молодецкие. У обоих жилы вздулись, кряхтят, норовят хребет супротивнику сковырнуть.
Грыцько подсел под крестьянина, а Матвей рад стараться – навалился на плечи казаку и замычал, вдавливая его в землю.
– Не садись под него, сто чертив тоби в печинку. Грыцько, шо ты робышь?
– Дави, крестьянская твоя душа, вымай дух казачий, ломай его, окаянного.
Грыцько схватил за кушак Матвея и, упираясь ему в грудь другой рукой, поднял крестьянина над собой и бросил на землю.
– Шось голова болыть, – проговорил Грыцько и сел рядом с Матвеем, – воздуха как-то не хватает, и плывет все перед глазами.
– Так я тебя по голове кулаком огрел, когда ты меня над собой поднял. Славно вышло, как не сломал тебе шею, ума не приложу. Хорошо, что череп не расколол.
– Гудит, шо тот колокол на праздник. А шо ты лежишь?
– Так спину не согнуть, наверное, сломал, чертов бугай.
Ватага засмеялась, глядя на помятых богатырей.
– Вы бы татар так били, как друг дружку мутузите.
– За нами дело не станет, атаман, охапками вязать басурман будем.
– Я часто, хлопцы, думаю, чому нашим панам и помещикам не встать супротив татар разом?
– Хватит, казаки, воду в ступе толочь, мы на порубежье земли русской стоим. Паны и князья русские по другим законам живут, нежели крестьяне и казаки, а из этого следует, что мы в разных государствах живем с ними, – разозлился Явор.
– Как так?
– Каждый в своем мире проживает, во как, и ходу, друг к дружке – мы не имеем. Мы защищаем не панов и князей, а народ православный от рабства поганого.
Когда солнце окрасило небосвод малиновым цветом, и жаворонок запел нежную песню проснувшейся жизни, а роса серебряным покрывалом заиграла всеми красками лета, девушки вышли собирать лечебные цветы и травы.
Олэнка пришла на лесную поляну, где рос желтый горноцвет, и остановилась. На склоне горы у ручья сидел русский витязь и нежно гладил вороного коня, лежащего перед ним. Олэнка не раз слышала от батька росповидь о русском князе, хотя самого князя она никогда не видела, но девочка заставила отца несколько раз повторить рассказ о красивой и непривычной одежде князя. И вот теперь перед ней, словно из сказки, явился прекрасный витязь.
– Будь здоров, добрый человек.
– Здравствуй, красавица.
– Не чаяла здесь русского молодца увидеть, а ты, наверное, князь и никак не ниже?
– Конь пал подо мной, а я ногу повредил – и теперь стану добычей разбойников, что в лесах прячутся.
– Кто ж тебе, княжич, сказал, что в лесах разбойники обитают? Не о татарах ли часом мне говоришь?
На поляну вышли Явор и Грыць. Олэнка обернулась на звук голоса и побежала к лесу.
– А ты пригожий, князь! – выкрикнула девушка и засмеялась.
– Сиди, княжич, мы не разбойники для людей православных, но предателей не пощадим, а пуще – катов, которые своих же единоверцев в рабство продают. Сказывай, кто ты, откуда, куда путь держал и что делаешь здесь на земле басурманской?
– Не князь я, а толмач у визиря, понимаю италийский, греческий, татарский и турецкий языки. Зовут меня Степан. Я к морю еду, письмо должен доставить к русскому царю, а писано оно его посланником, что у визиря во дворце живет. На море галера ждет, что посла визиря на Русь доставить должна – вот ему и везу письмо для государя нашего.
– Русский царь ведет переговоры с татарами, которые его страну грабят, а его подданных в рабство уводят?
– Я толмач, атаман, и не дави на меня своей правдой, служу отечеству по мере сил своих и разумению.
– Хочу письмо прочесть.
– Твоя воля, атаман, но если догадаются, что письмо вскрывали, тогда смерть мне, и обещай, что отпустишь меня сегодня. Завтра утром галера уйдет в море.
– Олэнка ногу твою подлечит, а я письмо прочту – да так, что ни одна бисова душа не поймет, что его вскрывали.
Письмо.
«Великий государь, опишу тебе, какие они есть, эти ханы и визири: жестоки, хвастливы и невежественны. О том судить по множеству примеров можно.
Хан бранится с человеком своим из-за каждой капли дешевого масла, израсходованного на освещение дворца своего. Второй пример, государь: задумал хан поставить на входе во дворец свой ворота железные. Нашел венецианского мастера, так самолично уменьшил, из-за расходов – эти ворота и до таких пределов, что они превратились в калитку.
Сей правитель из рода Чингизидова, чем он непомерно гордится, зело не любит золотоордынского хана Ахмата и непрестанно с ним враждует, для того и вступил в союз с польским крулем Казимиром, сие можно использовать в нашу пользу.
Также хочу поведать, что распря татарских ханов нам также выгодна, и нужно распылять сию вражду непрестанно.
Прошу твоего, государь, соизволения, выйти на согласие с моим жадным ханом, а ты, государь, подпиши грамоту о дружбе с Ахматом.
Крымский хан очень любит русских рабов, а Ахмат, по словам моего татарского благодетеля, желает пограбить мать – землю русскую и говорит мой хан о золотоордынских воинах, как о разбойниках и грабителях. А придется им сразиться с настоящими витязями, так они сразу и побегут.
Здешние татары, может, они и все такие, батюшка государь, все со своим оружием: колчаном со стрелами, копьем, саблей и кинжалом; добывают все грабежом, то бишь не куют железа и не имеют оружейных мастеров.
Лошадей много и наездники вельми искусные, но когда в поход идут, то пустые кони численность орды увеличивают, хотя те кони и бегут без седоков, тогда сотня в две сотни со стороны, кажется.
Пленных мучают голодом, бьют плетьми, продают иноземцам.