– Поблагодари своего государя за предложение, но дочь свою я пока не готов отдать в жены его сыну.
У пещеры – тишина, пропал атаман, неделю нет от Явора никаких вестей. Ватага угрюма и зла, охота не идет в руку, казаки перессорились из-за пустяков, по злобе и по безделью.
Однажды ватажники вышли на большую дорогу, просто ушли на разбой. Много добра принесли и вина греческого. Пили, пели, танцевали, а женщины попрятались по норам, потому как началась драка кровавая.
В пещере тихо и темно, злой праздник и похмелье – тяжелое и опасное, как для разбойников, так и для всей ватаги, братства того уж и не стало.
Явор вернулся как раз под утро после учиненного разбоя. На поляне вещи разбросаны, пьяные казаки валяются, многие в крови. Явор умылся в ручье – и горько ему стало, обидно, и такая злость одолела, что хоть криком кричи.
– Круг! – закричал Явор во все горло.
Ватажники хранили молчание.
– Собрали мы тут силу немалую, по всему краю о нас слух добрый идет среди православных, среди угнетенных побратимов ваших. А вы? Караван, что разграбили, чей был? Кто его вел, я вас спрашиваю? Грыцько, отвечай.
– Турецкий караван, его аскеры охраняли.
– Значит, в Кафку на галеры людей гнали, а вы добро, значит, прикарманили – и деру? А что с рабами будет, которых вы бросили, вы подумали? Сами от рабства спаслись – и айда грабить, да убивать. Аскеров хоть перебили?
– Да, атаман.
– Всех?
– Всех, атаман.
– Может быть, вы тем самым хоть кому-то жизнь спасли. Хан крымский о нас знает, царь московский о нас знает, ему посол русский отписал о ватаге нашей. Уж больно мы не по душе хану, и он хочет к нам заслать своего человека – шпиона. Есть, стало быть, в рабском крае не только плаха и плеть, но и вольное казачество. Мы для братьев – родной дом здесь, бегут в этот дом от горя и неволи, от страха и беспросветной униженной жизни рабской, от смерти люди бегут к нам, чтоб жить по-человечески, а не как скоты бессловесные. Не будем омрачать их надежды, а караваны щупать нужно, но разбазаривать добро я вам не позволю, насиловать и издеваться над слабыми не позволю. Этим добром мы могли накормить людей, выкупить из неволи человека. Не гоже, браты. Соберите все добро и сложите здесь на поляне.
Грыцько, Матвей, Иванко и Никола, берите все это – и айда в аул. У татарина выкупите рабов православных. Покупайте так, чтобы не продешевить.
Хонька, хлопцев на кони, и тихо, чтоб турок не почув и айда за ватагой, на случай, если турки погоню учинят или захотят перерезать казаков. Из виду Грыцька и хлопцев его не теряй. Аул не жечь, женщин не убивать, добро обратно привезете, если бой будет. Самое главное, без православных не возвращайтесь.
Многих тогда спасли хлопцы. Изможденных русских людей, искалеченных селян Украины, греков. У всех, кого привели казаки, спрашивали, согласны ли они принять законы ватаги? И отвечали люди, что побои и гнет, голод и страх смерти, а больше мечта вернуться домой и огромная благодарность за избавление от ненавистной рабской жизни, которую и жизнью то назвать нельзя – причины, по которым с радостью примут законы ватаги.
– Много людей у нас, Грыцько. Надо думать, как жить дале. Тут оставаться не можно. В Кафке стоят русские корабли, купцы товар привезли на продажу. Я встречался с приказчиками, они в Бахчисарае были, ждали решения хана: разрешит ли начинать торговлю в Крыму. Хан заключил договор с московитами, чтоб их руками от католиков избавиться, но враки все это. Одначе, москавитам нужны вои, и они готовы нашу ватагу взять на службу.
– Гарна мысль – под видом воев вернуться домой, но куда детей и женщин денем, а, атаман?
– Еще вопрос, атаман.
– Говори, Матвей.
– До Кафки дорога дальняя, людей много, тихо пройти не получится, а супротив двух туменов аскеров не выстоим – все поляжем, а женщин и детей под смерть подведем.
– Думайте, хлопцы, турок хоть и получил добро за рабов, но все едино побежит к татарам, вы же его не убили.
– Да, черт с ним, с турком этим. Нужно решать, куда путь держать будем, ты что, атаман, хочешь в Москву податься, а там на тебе – батоги от князюшки; на Украину – так там паны, чтоб им повылазило; на Дон може, так единицы дойдут.
– Нам бы …, Матвей, через море перейти, а там вернемся в свою станицу. казакувать не передумали, мабудь. Ну, думайте, хлопцы, думайте.
– Атаман, выслушай и меня, старика. Среди ватажников ты бываешь мало, разговариваешь с ними только на кругу, многого не знаешь. С народом неладное творится, ватажники меж собой разговоры ведут о разбое. Иона шуткой умы казаков подтачивает, алчность разжигает, человек не от добра.
– Как отсюда людей увести, турок аскеров приведет, тогда всем смерть.
– От пещеры, атаман, нужно в лес уводить женщин и детей.
– Слышал о кораблях?
– Да, но не дойдет ватага. Зиму нужно ждать, гнилое море замерзнет – и перейдем с божьей помощью по льду к Дикому Полю.
– Помрем в дороге, дед! Померзнут, говорю, люди!
– Готовиться нужно, на то и время пока имеется. Татары вон – зимой в теплых, укрытых шкурами повозках по степи разъезжают. До начала холодов запасемся шкурами, лошадьми, насушим мяса, подгребем под себя добро татарское, кремний, оружия всякого. Казаков – в дело, и спуску им не давать, без головы ты сам видишь, что может получиться. Не дело атаману от ватаги уходить надолго.
– Круг!
– Уходим. Казаки дозором пойдут – за ними женщины, дети и покалеченные, апосля старики, замыкают казаки. Собрать пожитки, утром уходим. Грыцько, коней вести по лесным тропам, на дорогу не выходить, аулы обходим стороной и тихо. В лесу не шумим и костры не разжигаем, птиц и зверей стараемся не тревожить, а не то татары нас враз засекут. Матвей, пойдешь за солью, на озера. Возьми с десяток казаков, и чтоб ни один татарин не ушел от вас. Никола, коней напоить и накормить до отвала, подготовить к дальнему походу. Иванко, провизию – в мешки – и на коней. Женщинам собирать орехи, коренья, грибы, варить яйца, печь хлеб, варить кашу. Ночью, перед рассветом, чтоб все спали, нужно отдохнуть перед походом и набраться сил.
Явор в сумерках вышел к большому костру. Иона толчется среди ватажников и женщин. Все при деле, а грек вроде как помогает, но при этом ничего не делает, а лишь суету создает. Казаки раз сказали, чтобы под ногами не вертелся, два сказали, а ему все нипочем.
– Шел бы ты, Иона, от греха, иди, вари шамовку, а нам не мешай.
– Слышал я, что ты, Иона, не только чумичкой, но и саблей владеешь?
– Я, дорогой атаман, не всегда кашеварил, а и дружину водил. Сабелькой помахал, да и воев в бой водил. Грыцько взял за локти кашевара, а Матвей отобрал саблю.
– Откуда у тебя тыква, а, кашевар? Откуда хамса и сладкий перец? Молчишь, так я скажу: у татарина берешь. Что приказал тебе хан?
– Говори, ирод!
– Сблизиться хан с тобой желает и использовать твою ватагу против друзей своих. Ты нужен ему.
– Говори яснее, каких таких друзей хан решил ограбить моими руками?
– Хан Кафки ему поперек горла стал. Хан этот богат и жаден, изворовался до того, что из казны хана крымского золото тянет. Войско у него только на бумаге, стражники наемные, да и тех мало. Грызется с сановниками аки волк. Крымский хан желает бунт учинить в городе, а золото хана, что в Кафке сидит, себе забрать. Аскеры должны тот мятеж подавить, конечно, но хан Кафки погибнет случайно во время мятежа.
– Кто ж этот отчаянный дурак, что в Кафке мятеж учинит против хана? Я представляю татарина, поднявшего меч на хана.
– Ты, атаман.
– У тебя, стало быть, и план готов?
– Только татарину сигнал дам, а бумага, что вы наемники, и направляетесь в Кафку по приказу хана, уже написана.
– С нами женщины, калеки и дети малые, как же они? Неужели ты мог подумать, что я их брошу?
– Я же не дурак, понимал, с кем дело придется иметь. В бумаге отписано, что поведешь ты в Кафку рабов на продажу.
– Хорошо, грек. Ты сам давно был в городе? Не знаешь, русские купцы уже приехали в город?