Тайны лабиринтов времени

Ну, рыбак и гуторит змее:

– Кусай теперича меня.

А змея ему отвечает:

– Поверю тебе, рыбак. Буду платить тебе добром за твое добро.

Привела его змея до того камня, залезла под камень, дала мужику немного золота и наказала ему:

– Приходи до меня каждый раз, как деньги нужны будут.

Взял золото рыбак и ушел.

С того золота стал жить всласть, а работу совсем забросил. Протранжирил золото рыбак – и идет до змеи, а змея взяла – и еще отвалила денег мужику. И эти деньги прожил он – и в третий раз идет до змеи. Змея снова денег дала ему. Рыбак и думает: «Чего это она мне помалу дает?». Ну, прожил он эти деньги и идет опять до змеи. Идет и думает про себя: «Чего это она дает помалу, пойду я до нее и убью, да все деньги заберу. Будет у меня много золота – и заживу хорошо». А змея-то слыхала его мысли. Пришел рыбак до змеи, а та его укусила. Рыбак и помер.

Выходит, права оказалась змея. А может, нет? Как думаете-гадаете, казаки?

* * *

«Нет народа в великом племени славянском, более способного и готового к самопожертвованию ради свободы; готового, как народ казачий, открыть в себе смешные и слабые стороны, осмеять их самым беспощадным образом и не жить, если жизнь становится рабством. У казаков никогда не было и не будет подневольных, крепостное право – не само обошло этот край стороной, его не пустил к себе народ, самый свободолюбивый на этой земле – казаки…», – писал Гоголь о казаках.

Казаки Причерноморья с удивительным терпением несут свое бремя, тяжелое бремя защитников рубежей Украины. За товарища, оплошавшего в бою, умирают, не колеблясь, и, скрываясь от взоров людских, горюют по гибели друга или брата.

Казак, вне военного времени был табунщиком, охотником и рыболовом. Эти промыслы питали и снаряжали воинственного сына степей черноморских на ратные подвиги и, вместе с тем, служили ему подготовительными упражнениями для его казацкого военного призвания. В поисках зверя, без дорог и в ночь, и в день; в непогоду, когда головы коня, на котором сидишь, и то не видно – казак становился хорошим следопытом и разведчиком-пластуном.

От степного одиночества приобретал терпение и чуткость, которые нужны для военных засад и самостоятельного поиска противника; от рыбачьего промысла казаку приходят навыки опытного моряка.

Разрядив ружье и снарядив плуг, казак не успевал иногда дотянуть плуг до конца борозды, как тревога отрывала его от мирного труда и переносила от пахотного поля – на ратное. Так что в летние и осенние месяцы все полевые работы в крае приходилось делать женщинам-казачкам.

Свадьба.

Если в Риме воздвигнут памятник женскому счастью, то в Причерноморье такой чести заслуживает женское трудолюбие.

Грамотность довольно обширна между казаками, и все дети казаков в Причерноморье получали начальное образование, но казак – не писака и не делец, он воин. Писаки – это когда чернильная ржавчина точит булат, когда-то наводящий ужас на татар и османов. Вершиной грамотности среди казаков считалось пройти три поприща: грамотка, часослов и псалтырь.

Школяр, изучивший псалтырь, является к учителю в кафтане и с огромным горшком каши, приготовленным с роскошью. На поверхности каши лежат подарки наставнику: кусок материи, медный ключ к дверям грамотности и гривна денег. Соблаговолив принять дары и совершив обряд поднятия за уши, с пожеланиями радости всем ученикам своим, наставник повелевает детям закрыть книги, что они проделывают с явным удовольствием. Учитель ставит на стол кашу и отодвигает ее на край, а на другой край кладет учебники и приговаривает: «После невкусной, но полезной умственной пищи я выбираю вкусную, но отягощающую мое тело и брюшную полость пищу – и погружаю ее в недра своего естества».

Учитель погружал ложку в горшок с кашей, а его птенцы следовали примеру наставника. Явство сие снедалось столь благоговейно, но каждая оброненная из ложки крупинка – призывала на голову неряхи удар ложкой по лбу. Ложка, которая служила орудием возмездия за вертлявость и дырявый рот, была огромного размера и возвышалась над головами питомцев как Дамоклов меч.

По окончании трапезы наставник возглашал: «Пусть едят убогие и пусть насытятся они», – и выходил из «храма Минервы». Ученики с шумом и визгом выносили пустой горшок и вешали его на кол плетня, охранявшего школу от нашествия невежественных животных и нелетающих домашних птиц. Учитель указывал перстом на горшок, а бывшие школяры, вооружившись палками из этого же плетня, разбивали сей сосуд, еще так недавно являвшийся вместилищем вкусной пищи. После совершения такого неблагодарного поступка будущие казаки бросались подбирать черепки, и кто большее число черепков поднимет, тот удостаивался одобрения педагога. Черепки летели в воздух, один выше другого, звучало дружное «ура!» – и на этом заканчивалась школа. Теперь будущих казаков ждал последний экзамен на зрелость, и этот экзамен каждый сдавал в одиночестве.

Василько встал до рассвета. Ему нужно было собраться в поход, пока не проснулся дед. И вся его детская душа радовалась, что, как и хотел с вечера, он встал раньше деда и успеет собраться, удивив и обрадовав сурового старика. Он вышел во двор, стараясь не скрипеть половицами, и налил в рукомойник холодной, как лед, воды. Долго плескался, обливаясь до пояса. Затем воротился в свой закуток, стянул через голову холщовую свитку и неспешно облачился в широкие казацкие шаровары темно-синего сукна, белую сорочку-вышиванку, перетянул себя широким ярко-алым поясом – крайкой. Обернув ноги онучами, натянул сладко пахнущие дегтем мягкие сапоги и вышел на двор, где его уже ожидал дед, сидя верхом на Орлике. Не дав внуку прийти в себя от изумления, дед протянул ему руку – и Василько ловко взобрался на круп коня, усевшись позади деда. Старик тронул поводья, и Орлик легким наметом поскакал в степь.

Василько знал, что ему предстоит. Сегодня ему исполнялось двенадцать лет, и в этот день предстояло пройти последнее, решающее испытание. Если ему удастся пройти его, он примет новое имя – тайное, которое не должны будут знать даже отец с матерью. Имя его Духа, которым наречет его атаман.

Шесть долгих лет дед готовил его к этому дню. С шестилетнего возраста Василько вместе с другими казачатами обучали военным играм, владению саблей и луком, скачке на лошадях. Дед научил его письму, вычислениям, способности находить дорогу по звездам, по мху на деревьях, по солнцу.

Особое место в учении деда занимала Вера. Он втолковывал внуку, что казаки, воспитывая характерников в своем товариществе, следуют заповедям Божьим. И хотя, ляхи и их униатские священники – ксендзы считают их чаклунами, галтовниками, казаки – характерники, бьются за волю и веру своего народа. А само это слово происходит из древнеславянских слов «ха», что значит «добро», и «ра» – «свет», то есть характерство – это «Свет Добра» или «Сила для Добра».

Последнее испытание.

Василько уже прошел четыре обряда посвящения: «огненную реку», когда нужно было неспешным шагом и босыми ногами пройтись по раскаленным углям; «ясновидение», когда казачок с завязанными глазами должен дойти до родового дуба; «головоломку», когда старшие задают казачку каверзные вопросы с подвохом, на которые он должен дать верные ответы, и решающий обряд – венец науки, когда казачок должен был уйти от погони, скрыться в степи и, преодолев засидки и сторожи, добраться до родового дуба, прикоснувшись к его листве. Но дед приготовил для него еще и это, сегодняшнее, испытание. Что заключалось в дедовом слове – этого Василько не знал, но ничуть не боялся, а только голову сломал в догадках да раздумьях.

Они ехали долго, не останавливаясь. Солнце уже клонилось к закату, когда дед, наконец, остановил коня у края глубокого оврага, густо поросшего терновником. Из мрачного зева оврага тянуло сыростью и тленом.

– Тут и заночуем, – сказал дед, – это вот и есть, Волчий Лог.

Василько спрыгнул с коня и потянулся всем телом – до хруста в костях, разминая затекшие члены. Ему было немного страшновато около оврага с таким жутким названием, но он старался перебороть в себе страх.

– Диду, а вогнище запалим? – спросил Василько.

– Не будем мы палить. Я дажить люльку с собою не брал. Волк чует сторонний запах здалеку. Он не придет, коли запах вогнища почует. Все, сынку, лягай спать. Тоби тяжка ничь предстоит, а я покараулю, доки не заснешь.

Василько улегся на прогретую летним солнцем землю, подложив под щеку сложенные вместе ладошки, и мгновенно уснул, измученный дальней дорогой.

Проснулся Василько от леденящего душу звука, он проникал ему прямо в мозг, возвестив приближение, чего-то доселе, неведомого, пугающего, рвущего ужасом каждую жилу.

Мальчик резко привстал: ни деда, ни Орлика рядом не было. Правая рука Василька уперлась в какой-то сверток из холстины. Он лихорадочно развернул его, и обнаружил в свертке нож в мягких кожаных пихвах и кремень с кресалом. «Как же так?! – подумал Василько. – Дед бросил меня здесь одного и даже не предупредил?!»

Вновь раздался этот душераздирающий звук. К нему присоединился еще один, еще, еще… Звуки доносились с противоположной стороны оврага, но вскоре стали приближаться к Василько. И вдруг мальчик понял, что это – волчий вой, изрыгаемый из десятка голодных волчьих глоток. Василько окаменел, не в силах пошевелиться. Ужас сковал его тело, лишив разума и воли. Он сидел, уперев руки в землю, бросив нож и кресало, ибо знал, что не помогут они ему в борьбе с волчьей стаей. Эта обреченность и это немыслимое состояние, когда ты оставлен один на один со смертельной опасностью, и тебе не поможет никто – заставили его обратить свой взор в небеса, чтобы исполнить последнюю молитву: «Господи, Иисусе Христе! Сыне Божий! Помилуй и спаси меня, грешного!».

И вдруг он увидел, как над Чумацким шляхом поднялся звездный ветер, расшвыривая звезды, как песчинки, и закручивая их в хоровод. Из земли, в которую крепко упирались его руки, вдруг стала вливаться в тело неимоверная сила, наполняя все естество мальчика спокойной и твердой уверенностью. Он почувствовал, как звездное небо и степь сливаются воедино в его теле, и эта связь длилась долго, очень долго. Пока в душе у Василько не проснулся волк.

Из-за пологого ската оврага вышли волки. Они шли медленно и осторожно, как будто сами боялись казачка. И Василько понял причину этого дикого, жуткого воя. Волки предчувствовали появление в степи нового казака и шли изъявить покорность ему, изливая свой страх в песне смерти.

Василько встал во весь рост, ожидая приближения стаи. И когда звери окружили его полукругом, вдруг высоко поднял голову в небо и… завыл. Это был победный вой. Это был гимн Господу, степи и небу, разуму и воле, добру и свету. Он понесся далеко по степи, всколыхнув ковыли! И их серебристо-голубые метелки, как сотни тысяч, миллионы казацких судеб волнами помчались к морю. И только восход солнца оборвал эту торжественную песнь казака, нового защитника степи.

Трое суток шел Василько домой, а стая неотступно следовала за ним по пятам. Дважды волки приносили ему дичь: сперва зайца, потом дрофу. Мальчик высекал кресалом огонь и запекал дичь, и эта пища поддерживала его силы в пути. К исходу третьего дня вдали показались крытые соломой крыши родного куреня, и Василько остановился. Волки выжидательно смотрели на него, сверкая лютыми очами из-под крепких лбов. Василько поднял голову и завыл. И волки, вторя ему, вдруг взвыли, торжествующе взлаивая, оповещая степь о своей силе и могуществе во главе со своим братом казаком.

Услышав торжествующий вой стаи, дед лихо, несмотря на свои годы, вскочил на коня и помчался в степь. Он уже понял, что все свершилось! Что внук его пришел домой новым воем и характерником. Что степь приобрела нового защитника, который пронесет казацкую славу через свою жизнь! Спустя день Василько вошел в воду Нижней Крынки на перекате у водопада. Вслед за ним шагнул атаман и, взяв мальчика за плечи, с головой окунул его в быстрые воды: «Смывается с тебя, отрок, детское имя, даденное отцом с матерью. Нарекаю тебя именем воя – Явором. Имя сие в глубокой тайне храни. Ибо, дается тебе Сила для Добра с новым именем. Крестись, Явор, и иди с Богом. Служи народу нашему казацкому!».

Стоящий поодаль суровый дед отвернулся – и украдкой смахнул слезу из края глаза.

Когда годы школярства и годы возмужания были позади, казак, по желанию своему, мог продолжить образование. В Черноморском войске была гимназия, где изучались военные науки, фехтование, верховая езда, плаванье, стрельба – все для казаков. В гимназии были классы и для девочек, называвшиеся благородными пансионами для будущих казачек, ставившие целью воспитать благоразумно просвещенных жен и будущих матерей, которые бы в детях посеяли семена христианского смирения – по той простой причине, что смирение придавало силы.

Когда казачка, проводив мужа на службу, оставалась одна на хозяйстве, то всегда пребывала в опасении остаться вдовой, а дети – сиротами.

– О чем печалишься, атаман?

– Мысли – как вольный ветер в степи – детство вспоминал, как дед породнил меня со степью. Ты-то чего не спишь, Онопко, гуляешь все…

– Сколько мы захватили у турок крепостей, а не удерживаем их за собой, не обживаем. Сегодня курень тут, завтра с татарами схлестнемся, переберемся отсюда на сотню верст – и на тебе, снова копать ров и строить. Березань, Хаджибей и Измаил отобрали у турка, а все одно – ушли, бросили станицу между этих трех крепостей, что поставили, бросили, и про селян не вспоминаем, которые к нам пришли, а турки в тех крепостях татар поселили, данников своих. Вот и получается: вроде, на своей земле живем, а не мы хозяева тут. Говорят, на этом самом месте, где мы с тобой сейчас сидим, город в старину стоял, и звался он Одессос. Явор, казаки говорят, что ты летопись всех походов казачьих имеешь?

– Я помню то, что дед мой мне рассказывал о походах казаков с пятнадцатого века и далее, а что раньше было, не ведаю.

– Сколько веков существует казачество?

– Я же сказал, не знаю. Дед сказывал, что в 1492 годе войско казаков в поход на Тягинь ходило, с моря осман атаковали. Морские походы регулярного казачьего войска 1502-го, 1504-го, 1516-го, 1574-го годов – это Очаков, Белгород-Днестровский, Тавань, а вот в 1560-ом годе казаки сожгли Кафку, в 1575 году сожгли и разграбили сам Стамбул, зашли в Синоп и Трабзон (турецкие города так зовутся), в 1576-ом пограбили и побили турка в Варне и выгнали оттудова турок, одержали победы над армиями паши в Килии и Силистрии. Всего двадцать пять опустошительных набегов совершили казачьи ватаги на турецкие крепости и порты Причерноморья. Дед рассказывал о славной победе черноморского войска казаков над турецкой эскадрой в 1602-ом году. Тогда казаки, захватив несколько галер, атаковали транспортные суда султана, потопили их, развернулись – и дали бой подошедшей эскадре адмирала Гасан-Аги. В том бою адмиральская галера стала казачьим кораблем, адмирал тот погиб. Султан послал вторую эскадру на армию казаков, так казаки взяли на абордаж десять турецких галер и захватили в этом походе и того адмирала-султана. Славный поход тот был в 1606-ом годе. А уже в 1607-ом годе казаки разгромили турецкий флот под Очаковым, в 1609-ом был захвачен Измаил и Аккерман.