Вкус утекающей воды

– Скажите, Семён – обратился я к привидению, чтобы разрядить обстановку, – будут ли женщины будущего носить лифчики?

Призрак подскочил на кровати так, что его образ даже слегка трансформировался. Но моя кровать-батут даже не шелохнулась. Все-таки Семён – не физическое тело, понял я.

– Откуда я знаю? – выразил он словами своё удивление после приземления.

«А возможно мат и подействует, если даже от такого простого вопроса он взвился к потолку».

– Скажите, Семён, а в Раю? Женщины носят бюстгальтеры? – продолжил я гнуть свою линию.

– Я не знаю, – спокойно ответил Семён, – для решения этого вопроса я тебе и явился.

Пришёл мой черед подпрыгивать. Я сел на кровати и порадовался, что не потерял способности двигаться.

– Вообще-то, принято полагать, – продолжил Семён, – что в раю все ходят голые.

– Что, все нудисты попадают в рай? – возмутился я. – Тогда даже для них никакого кайфа. Прийти на пляж и раскрепоститься, слиться с природой – это одно, а ходить все время без одежды – это обыденность, привычка, это превратиться в свинью. И никакого кайфа. Уж я-то знаю толк в извращениях.

– Про нудистов не слыхал, а про баню знаю, – сказал Семён. – Когда тепло и голый, это Рай. А когда перетопил, да ещё и трубу рано закрыл, вот тебе и Ад.

– Однако, жалко, что вас не похоронили в кедах. Вы этого, Семён, явно заслуживаете, – похвалил я его гибкий взгляд на вещи. – Но баня – это тоже не сексуально. Если все женщины голые, это совсем неинтересно. Одежду придумали специально, чтобы её снимать. Правда, по-моему, слегка переборщили. Некоторые элементы, на мой взгляд, придумали зря. Стянул, к примеру, футболку и вот оно счастье (я изобразил руками весь процесс). А тут ещё и рюкзак надо отстёгивать. Или стринги. Стринги придумали зря. Вы знаете, Семён, что стринги придумали для танцовщиц канкана? До этого под юбками ничего не было. Представляете, какой это был зажигательный танец! А стрингами убили весь изначальный смысл, совершенно гениальную идею.

– Подожди, подожди, – засомневался Семён, – это же ракета для сбивания воздушных целей на низкой высоте? Такими наши вертолёты в Афгане сбивали.

– Нет. Стринги – это трусики, – пояснил я. – А вертолёты сбивают «Стингером». Что-то типа гранатомёта, только дальность больше. Но суть одна: стоит эта штуковина 3 рубля вместе с душманом, а крушит многомиллионное чудо военной техники. Суки! Лучше бы ещё одни трусики придумали. Или танец круче канкана.

– Понимаете, Андрей, – сказал Семён очень проникновенно, – когда в моем возрасте попадаешь на тот свет, вопрос лифчиков и трусиков уже становится старомодным.

– Я уже догадался, что военная тематика вам ближе. Но вы же сами хотели обсудить со мной вопрос профицита лифчиков? Мол, типа за этим и явились?

– Я не это имел в виду. Мне нужна твоя помощь. И тогда я, возможно, сумею ответить на твой вопрос, – Семён явно перешёл на официальный тон. – Только давай поторопимся, июньская ночь очень коротка, и я буду краток. После смерти я никуда не попал. Я завис между этим миром и другим. Так бывает достаточно часто: нас здесь таких много. Я не обрёл покой. Моя душа мечется: я не могу оставить Агафью Ивановну одну и уплыть за моря один. Мы с ней прожили вместе целую человеческую жизнь. Она должна была последовать за мной, но не получилось. Она колдунья. И пока не передаст свой дар Другому, её не отпустят. У нас нет родственников. Прими у неё этот дар и дай нам успокоиться.

– То есть ко мне начнут являться бесы и мертвецы и тупо меня есть? – предположил я.

– Все не так страшно, – попытался успокоить меня представитель кладбища, но его голос перестал быть сладким. – Как видишь, мертвецы к тебе уже и так приходят. И мы с тобой мило побеседовали, и про танки, и про жопы. Возможно, ты даже не начнёшь видеть ничего лишнего. Будешь только чувствовать ярче и пронзительнее. Захочешь, будешь лечить людей, не захочешь – не будешь. А уж я тебе потом, даю слово, обязательно расскажу как у них там, в раю, с лифчиками и планами на будущее.

– Что, снова будете являться по ночам? Не надо! Пусть я лучше останусь в неведении, – категорически отказался я. – А кандидатура Кукушкина на замещение вакантной должности вам не подходит?

– Нет, – отрезал Семён, – у Вольдемара нет Эгрегора.

«Господи! У Кукушкина нет, а у меня есть, а мне-то он зачем?» – подумал я про себя. Но трусливо решил не вникать в подробности и тянуть время, пока не наступит рассвет. А он уже наступал.

– Хорошо, я подумаю, – пообещал я. – Мне надо пообщаться по этому вопросу с Агафьей Ивановной.

Мой ответ устроил Семена. Мы перекинулись с ним ещё парой незначащих фраз. Он начал растворяться в предрассветном сумраке, а я погружаться в сон. Как он исчез в своём чёрном раструбе, я уже не видел. Меня разбудил стук вёдер.

В выпиленное отверстие двери вошла кукла с коромыслом на плече. Благодаря очкам, которые я больше не снимал в эту ночь, я сразу понял, кто это, и притворился спящим. Чуть приоткрыв веки, я видел, как кукла раздулась до нормальных размеров и превратилась в Агафью Ивановну.

– Спишь что ли? – небрежно спросила колдунья. – Ну, спи. А я пойду коз подою.

Она снова уменьшилась до размеров куклы и вышла в отверстие двери. Когда заунывный скрип вёдер удалился, я рванул к двери. Дверь в клеть не была заперта, она просто открывалась в другую сторону. Я выскочил на улицу и полетел к моему любимому Кукушкину. В тот момент я никого не любил сильнее, чем его.

К моему удивлению, старика, несмотря на раннее утро или позднюю ночь, в доме не оказалось. Я удивился, но не расстроился, и завалился на его диван в центральной комнате. Утопив свою голову в подушку, пропахшую махоркой, печным дымом и ещё какой-то дрянью, я почувствовал себя настолько защищённым, что уснул мгновенно и без сновидений. Норма сновидений на эту ночь была и так перевыполнена с лихвой.

Глава 13. Новая работа

Было уже позднее утро, думаю, где-то около десяти, когда Васильич с выпученными глазами и брызгая слюной, затряс меня:

– Ты, что, Чума-Аспид, со старухой сделал? Ты за что её убил?

– Эй, дядя, яблони не тряси, – бормотал я спросонья. – Это не мы. Это Семён.

– Какой, нахрен, Семён?!

– Её Семён. Пролетая над гнездом… – я понял, что излагать свою версию будет слишком долго, а спать так хочется! И сменил тему на философскую. – Убьёшь старуху-процентщицу – станешь главным героем, а если ведьму – тебе перепадут золотые башмачки и попадёшь в красивую сказку.

– В тюрьму ты попадёшь, сказочный герой! – заявил Васильич. – И я вместе с тобой, как подельщик.

– И правильно. Справедливо, – поддержал я его мысль, – нечего было меня в рабство колдунье отдавать.

– Эх, – сокрушался Васильич, не обращая на меня внимание. – Я, когда в тюрьме сидел, все силы жизненные берег. Вот, дескать, выйду, в конце концов, на волю и поживу нормальной человеческой жизнью.

– Ну не только ты один силы берег. У нас каждый бережёт силы и бабло. Для пенсии. Вот, мол, выйду на свободу и заживу нормальной человеческой жизнью, – передразнил я Васильича.

– А тут из-за какого-то фраера снова такое попадалово! – старик продолжал меня игнорировать.

– Только никто не доживает: средняя продолжительность жизни мужчин в стране 56 лет, а пенсия в 60. Вот это попадалово, так попадалово! Так что тебе ещё повезло – не зря берег силы и дрова.

– Вольдемар! Ты откуда узнал, что Агафья Ивановна померла? – спросил я, окончательно просыпаясь. – При мне пошла коз доить.

– Да к ней в дом толпа, как в мавзолей, с самого утра стоит, – Васильич отреагировал на моё дерзкое обращение.

– И всё?! Может она лечит? – предположил я, садясь на диване, – От водопроводных лямблий, например. Такие, я тебе скажу, зверюги! Так просто не выведешь. Ты, Васильич, никогда не пей водопроводную воду, и зубы чисти только кипячёной водой.

– И всё, – передразнил меня Васильич и удалился в поисках суицида в свою оружейную комнату.

– Вольдемар Васильевич Кукушкин! Слушай сюда! – скомандовал я таким прапорским голосом, что Кукушкин должен был присесть на своей кухне. – Мне дочь, в своё время, рассказала. Когда они учились, у них одноклассницы с катка возвращались. Весёлые, распаренные, хи-хи, ха-ха. Стали переходить дорогу в неположенном месте. А там отвал снежный вдоль дороги в лёд превратился. Ну и поехали они с него как с горки прямо на проезжую часть. А там грузовик большой ехал, вроде МАЗ, может КАМАЗ. Водитель по тормозам, но кругом – лёд, и он не успел вовремя остановиться. Двух девочек он успел объехать, а третья влетела ему между колёс. И вылетела с другой стороны, живая и невредимая. Водитель по газам и уехал. А через несколько месяцев, девчонки случайно прочитали заметку в районной газете. Что на улице Дураков, повесился мужчина стольки-то лет. При нем нашли предсмертную записку, где он признается, что зимой задавил девочку и скрылся с места преступления. И что больше не может жить с таким грехом и просит его простить.

Наступила тишина. Васильич перестал шуршать, а потом пулей выскочил из дома. А я с чистой совестью снова улёгся спать. И больше меня никто уже не беспокоил, даже сны.

К обеду я проснулся. Из кухни доносились чарующие запахи готовой еды и мурлыканье Васильича. У меня тоже было прекрасное настроение. Я встал с нужной ноги, даже не успев опустить ноги на пол. Про трусливую ночь даже не вспоминалось – всё заспал и всё неправда.

– Ага, проснулся. Молодец! – приветствовал меня Васильич. – Давай быстренько обедаем. В два часа у нас с тобой собеседование.

– И о чем это мы с тобой будем собеседовать? – меня очень удивило подобное заявление

– Да не со мной. Со Швиндлерманом, – продолжал Васильич, с видом небрежного достоинства, – я тебе новую работу нашёл. Будешь теперь работать учителем в школе.

– Интересно девки пляшут, – вспомнил я поговорку любимой тёщи, – по четыре штуки в ряд.