Конфликтологическая культура специалиста: технологии формирования

Окончательно разрешить межэтнический конфликт непросто. Пока существуют этносы, будут возникать противоречия в их взаимодействии. И все же определенные шаги в снижении межэтнической напряженности разрабатываются и используются на практике.

Для того чтобы контакт и знакомство этносов действительно ослабили напряженность, необходимо, пишет Н. И. Семечкин, наличие нескольких условий [292].

Согласно первому условию, в процессе знакомства должна обнаружиться такая информация, которая бы опровергала уже имеющиеся у групп предвзятые представления. Для того чтобы группы узнали друг друга «с хорошей стороны» и убедились в ошибочности своих прежних представлений, взаимодействие между ними должно быть достаточно долгим, всесторонним и глубоким. К сожалению, ситуация конфликта подталкивает обе стороны, скорее, к поиску не положительных, а отрицательных характеристик в облике противника.

Второе условие заключается в том, что контакты и взаимодействие не должны ограничиваться на уровне отдельных членов одной группы с членами другой, а осуществляться в масштабе «группа-группа». Так, например, мнение о россиянах за рубежом складывается из знакомства с теми нашими соотечественниками, которые выезжают за границу, и если это «новые русские» в своем великолепии, искательницы «легких денег» на ниве сексуальных услуг и порнобизнеса, «челноки» или «шоп-туристы», то у зарубежного обывателя формируется соответствующий «образ русских».

Третье условие: необходимо, чтобы члены групп, вступающих во взаимодействие, имели примерно одинаковый социальный статус или обладали одинаковым уровнем влияния [121]. Так, когда после открытия границ во Владивостоке появились первые китайцы, искавшие работу, кое-как одетые и голодные, то у многих жителей города по отношению к гражданам соседней страны сформировалась пренебрежительная установка. Взгляды на соседей начали претерпевать изменения, когда в город стали приезжать не безработные, а настоящие китайские туристы – солидные и обеспеченные люди.

Четвертое условие: межгрупповые контакты способны ослабить напряжение лишь в том случае, когда имеют официальную поддержку и располагающее к взаимодействию освещение в СМИ. Например, если в СМИ сообщается не просто о совершенном преступлении, но акцентируется внимание на национальности преступника, это способствует не снижению эмоциональной напряженности, а ее усилению [292].

Следует отметить, что исследование кросскультурных аспектов конфликтного взаимодействия сталкивается со значительными трудностями, связанными в частности с языковыми, психологически и политическими барьерами, но это не снижает их значимости и актуальности. В России проблема кросскультурных аспектов конфликтного взаимодействия стала актуальной в последние десятилетия, что связано с экономическими и политическими процессами в обществе.

Как отмечает Д. И. Фельдштейн, межэтнический конфликт возникает на базе противоречий внешних по отношению к каждому из этносов. Глубинные причины межэтнических конфликтов нужно искать в социально-политических сферах. В противодействие вступают именно этносы, которые в ситуации социальной фрустрации ищут виновного, каковым оказывается чаще всего этнос, проживающий на данной или соседней территории (или легко выделяемая «виноватая часть собственного этноса» объявляется «переродившейся»). В глубине этнического разделения лежит позиция, формирующая этническое сознание и самосознание от состояния «мы – не мы» к «мы» и «они» на основе идентификации и самоопределения. В сложной структуре этнического самосознания позиция «мы» и «они» является наиболее чувствительным психологическим моментом в формировании этнической напряженности. Именно на ней играют силы, организующие эмоционально возбужденное состояние народа [324].

Дело в том, отмечает Д. И. Фельдштейн, что в позиции «мы» и «не мы» изначально заложено формирование своего особого положительного, утверждающего момента – это наше, свойственное нам, любимое нами и т. д., и отрицательного – это не свойственно нам, поэтому это чужое или это чужое принадлежит другим, поэтому нам не свойственно, или это чужое, поэтому враждебное. То есть, в характеристике своего, принадлежащего этносу, именно свое является самым хорошим: свои порядки, обычаи, законы – самые лучшие, самые справедливые, а свои потребности – самые актуальные. Но ведь чужие могут быть не обязательно только плохие, а просто другие, причем другие – интересные. И не только в отличие от чужого, но и в отличие от своего, формируется понятие о себе, самоопределение [324].

И хотя возможным источником собственного этнически характеризуемого конфликта является объективно заложенная в этническое сознание позиция «мы – они», однако такая позиция не развязывает сама по себе конфликт, особенно в наши дни. Для возникновения реального конфликта нужна соответствующая ситуация, особого рода «проблемная ситуация». Такая ситуация возникает под влиянием разных и многих причин. Одним из важнейших показателей в этом плане является политическая основа возникающих напряжений. В процессе формирования конфликтной ситуации определяется объект конфликта – оспариваемое явление, состояние, предмет, т. е. то, на что претендуют обе конфликтующие стороны. При обострении конфликтной ситуации конфликт входит в следующую фазу своего развития – фазу активного противодействия сторон, предполагающего использование соответствующих средств и связанного с наибольшим эмоциональным напряжением [324].

В отечественной психологии М. Г. Леонтьевым впервые предпринята попытка экспериментального сравнительно – культурного исследования влияния особенностей культуры на предпочтение индивидами способов разрешения межличностных конфликтов. Теоретически и эмпирически обосновано, что индивидуализм/коллективизм, патернализм, отношение к неопределенности выступают регуляторами поведения индивидов при разрешении конфликтных ситуаций, при этом обнаружены различия между представителями русской и английской культур. В частности, несмотря на то, что русская культура априорно воспринимается как более коллективистская, чем английская, в ситуации трансформации ценностных структур, затронувшей современную Россию, представители русской культуры в большей степени, чем представители английской культуры, предпочитают способы разрешения межличностного конфликта, отражающие высокую заботу о собственных интересах. Как русские, так и англичане, при разрешении межличностных конфликтов чаще используют способы урегулирования конфликтов, характерные для «западных культур», – соревнование, сотрудничество и приспособление, и реже – избегание [188;189].

Посредничество как способ разрешения межличностного конфликта больше характерно для представителей русской культуры с их склонностью к патерналистским установкам и иерархичности («вертикальности») отношений, чем для представителей английской культуры. Консультации как способ разрешения межличностного конфликта больше характерны для представителей английской – более «горизонтальной» – культуры. Тип взаимодействия (деловое или дружеское общение) влияет на предпочтение способов разрешения конфликта. У представителей русской культуры это влияние проявляется сильнее, чем у представителей английской культуры.

Подготовка будущих руководителей к профилактике и разрешению конфликтов, имеющих в своей основе межнациональные различия, сегодня является наиболее актуальной в менеджменте. Знаменательной в этом плане являются работы С. М. Мясоедова. Рассматривая проблемы управления персоналом, он подробно останавливается и на кросскультурных конфликтах. Согласно автору, любой кросскультурный конфликт базируется на двух основных проблемах: первая – нарушение эффективных кросскультурных коммуникаций; вторая – столкновение поведенческих стереотипов [224].

Причем, именно нарушение кросскультурных коммуникаций обусловливает 60-70 процентов межкультурных конфликтов на предприятиях. Люди говорят и не слышат друг друга. Под одними и теми же терминами подразумевают совершенно разные вещи. Подчиненные не возражают, потому что не считают нужным это делать, а руководители считают, что с ними согласны. Наконец, переводчики переводят не то, что сказано, а то, что они поняли. В итоге наступает развязка, когда стороны вступают в конфликт.

Свою специфику имеют и поведенческие стереотипы представителей различных культур. Так, что касается стратегической цели, то руководители, ориентированные на англо-саксонскую культуру, а также молодая генерация менеджеров в крупнейших российских городах, исповедуют принципы рациональной культуры, в основе которой – протестантская этика Макса Вебера. Эти люди считают, что необходимо активно работать, и что результатом их работы должны быть их личные достижения, а также достижения их предприятия. Это рациональные люди, с рациональными целями и поведением. Для них личные материальные цели (заработать больше) и цели нематериальные (сделать карьеру и самореализоваться) вполне рациональны. Не менее рациональны для них и цели предприятия: достижения предприятия изменяются через прибыль, прибыль изменяется через продажи. С этой точки зрения стратегия должна подсчитываться и переводиться в деньги.

Культура восточноазиатских народов или культура традиционного российского менеджмента характеризуется несколько иным восприятием перспективы. Ориентация на зарабатывание денег, на достижение определенной материальной цели здесь очень часто оказывается вторичной. Люди вдохновляются дальносрочными и неясно сформулированными целями, готовы работать во имя «града грядущего». Для них зачастую важнее что делать, чем как делать. Кардинальные различия целевых и мотивационных стереотипов – наиболее частая сущностная причина кросскультурных конфликтов. Другими наиболее частыми поведенческими стереотипами, которые конфликтуют и вызывают напряжение при реформировании российских предприятий, являются стереотипы, связанные с чрезвычайно высокой дистанцией власти и различиями в скорости и порядке принятия решений. Так, если для одних культур заявления типа: «решение должно созреть», «это надо провентилировать «наверху», «обсудить с коллегами», вполне оправдано, то в других (в частности, в англо-саксонской культуре) зачастую действует положение о том, что «лучше слабое решение, но быстрое решение, чем долгое отсутствие решения вообще» [224].

Исследование кросскультурных различий конфликтного взаимодействия сталкивается со значительными трудностями, связанными в частности с языковыми, психологически и политическими барьерами, но это не снижает их значимости и актуальности. Хотя культуры выработали свои модели поведения в конфликтных ситуациях и предпочитают различные способы их урегулирования, любой межличностный конфликт между представителями разных этнических общностей и культур должен и может быть разрешен. Причем стремиться необходимо к тому, чтобы каждая из сторон осталась удовлетворенной принятым решением, вне зависимости от того, на основе какой модели конфликта оно достигнуто [375].

Каждому человеку важно осознать и осмыслить свои культурные и социальные архетипы, лежащие в основе национальной психологии, с тем, чтобы не отвергать их, а разумно и бережно встроить в бурно идущий процесс общественного развития, а может быть, в критические моменты и выверять по ним этот процесс [260].

Из вышеизложенного следует, что проблемное взаимодействие с соответствующими ему противоречиями, противодействием и негативными эмоциями представителей различных этносов по отношению друг другу обусловлено различиями:

– в языке, религии, нормах, ценностях, традициях, стереотипах;

– в решительности и скорости принятия решений;

– в ориентации на успех;

– в стратегиях поведения в конфликте;

– в степени открытости, прямоты в отношениях;

– в характере улаживания внутрикультурных и межкультурных различий и др.

Существующие между этносами различия приводят к формированию в этническом сознании позиции «мы-они», создающей напряженность в отношениях этносов, которая легко переходит в фазу активного противодействия, особенно в ситуации спора по поводу какого-либо объекта.

Взаимное неприятие хотя бы одного из названных различий может в любой момент спровоцировать конфликт, преодоление которого может быть очень сложным, так как еще более усугубляет взаимное негативное восприятие этносами друг друга.

3.2.2. Пространственно-временной контекст

Пространственно-временной контекст конфликта составляют его временная протяженность и местонахождение/расположение в пространстве.

Как уже было отмечено ранее, Н. И. Леонов определяет конфликтное поведение как пространственно-временную организацию активности субъекта, регуляция которого опосредована образом конфликтной ситуации. В этой связи автор говорит о пространственных и временных границах конфликта. Пространственные границы конфликта определяются территорией, на которой происходит конфликт. Временные границы – это продолжительность конфликта, его начало и конец, которые также могут быть представлены субъективным переживанием времени протекания конфликта [182].

Под пространственными характеристиками конфликта понимаются сферы его действия, возникновения и распространения. По сути дела, это своеобразная «география охвата» конфликта, то есть где он протекал, кто в него был включен. В качестве примера может служить типичный случай конфликта между конкурирующими организациями. Пространством конфликта являются рынки сбыта продукции, которые могут быть как местными, так и региональными. Пространством являются и судебные инстанции, разбирающие конфликт, и средства массовой информации, освещающие ход конфликта, и пр. В случае победы одной из сторон происходят изменения в экономическом и психологическом пространстве региона, где был конфликт [145].

Знание структуры окружающего пространства и понимание своего места в нем поможет человеку более грамотно реагировать на любые предконфликтные ситуации, жить масштабнее и интереснее. Причем, чем шире пространственные границы мировосприятия человека, тем реже он испытывает стресс и менее склонен к конфликтам. Соответственно, если ежедневно по 3-5 минут утром наблюдать Солнце, вечером – Луну, планеты, звезды, стараясь наглядно представить расстояние до них, если во время этих наблюдений мысленно путешествовать по своему городу, району, России, Земле, Солнечной системе, Галактике, то через три месяца таких упражнений не только исчезнет стрессовое состояние, но и потеряют остроту многие межличностные и внутриличностные конфликты [20]. В этом случае, по-видимому, лучше осознается мелочность переживаемых человеком проблем по сравнению с космическими масштабами Вселенной.

Как известно, конфликты отличаются друг от друга средой, в которой они протекают. В этой связи различают организационные, производственные, семейно-бытовые конфликты, конфликты в условиях изоляции, конфликты в условиях школы и других образовательных учреждений и др., каждый из которых характеризуется своей спецификой.

Например, конфликты в школе: «это и конфликты с нарушителями дисциплины, и конфликты по поводу «несправедливо» выставленной оценки, и конфликты между школой и родителями, и конфликты с подростками, стремящимися с помощью демонстрации своего «бесстрашия» перед учителем завоевать себе положение среди сверстников, и конфликты между учащимися класса, и даже между враждующими друг с другом группировками» [324, с. 111].

И если для руководителя на предприятии психологические последствия конфликта выступают лишь второстепенной задачей, а главным является использование конфликта для диагностики недостатков в производственных отношениях, то в учебно-воспитательном процессе руководителя школы, прежде всего, должны заботить психологические последствия конфликта для его участников [324]. Конфликты в студенческой среде исследует Т. В. Черняева, уделяя основное внимание индивидуально-типологическим особенностям конфликтных и неконфликтных студентов [347]. Расположение субъектов общения по отношению друг к другу в пространстве рассматривают специалисты в области проксемики (А. Пиз, 1992; Дж. Фаст, 1997; Э. Холл, 1997; Е. В. Доброва, 2007 и др.).

Изучая личное пространство человека, Э. Холл ввел термин «проксемика» для описания своей теории и своих наблюдений относительно территориальных зон и того, как мы их используем. Автор считает, что использование человеком пространства имеет решающее значение для человеческих взаимоотношений, и прежде всего для выяснения степени близости между людьми. Он выделил четыре ярко выраженные зоны, внутри которых действует человек. Он назвал их зонами: 1) интимной близости; 2) личной близости; 3) социального контакта; 4) общественной дистанции.

Особое значение фактору пространства придается при проведении переговоров. Исход встречи во многом зависит от того, какую позицию за столом по отношению другу к другу займут собеседники. Существует четыре основных положения: угловое, положение сотрудничества, оборонительно-соревновательное и независимое. Их выбор определяется целью беседы или переговоров. При этом немаловажен факт характера отношений общающихся. Если разговор предстоит с человеком, с которым вы находитесь в дружеских отношениях, то следует выбрать угловое положение. Расположившись на углу стола, можно беспрепятственно смотреть в глаза собеседника, совершать всевозможные жесты и улавливать все сигналы, которые он будет демонстрировать. В случае возникновения спорной ситуации угол стола превратится в своеобразный частичный барьер, за которым можно укрыться. Кроме того, угловое положение исключает возможность разделения поверхности стола на свою и чужую территорию. Если собеседники полностью разделяют точки зрения или же нужно вместе работать над одной проблемой, то при разговоре можно расположиться рядом, на одной стороне стола. Такую позицию называют положением сотрудничества. В том случае, если собеседники садятся напротив друг друга по разные стороны стола, они занимают оборонительно-соревновательную позицию. Поскольку стол представляет собой надежный барьер, переговоры наверняка будут проходить в духе конкуренции, и каждый из участников попытается доказать собственную правоту, опровергая точку зрения своего оппонента [96].

Что касается временных границ конфликта, то согласно Е. Н. Богданову и В. Г. Зазыкину, временными характеристиками конфликта являются его длительность, время развертывания, повторяемость, протяженность отдельных стадий, продолжительность участия в нем разных оппонентов, длительность разрешения, продолжительность постконфликтной ситуации [44].

Временные характеристики конфликта представлены также Б. И. Хасаном Конфликтная ситуация интерпретируется им следующим образом: 1) как уже существующая действительность, т. е. как событие, разворачивающееся одновременно с его восприятием и описанием; 2) как прошедшее событие; 3) как предстоящее событие. В первом случае высока степень неопределенности, и не все параметры ситуации могут быть достаточно подробно и качественно описаны. Во втором – учитываются не только факты, но и результаты и последствия свершившегося события. При этом завершенность может быть кажущейся и всякий раз ставить вопрос о возможности латентного (неявного) продолжения события. В третьем – конфликтная ситуация описывается как возможная, исходя из конфликтогенности ситуации, содержащей предпосылки будущего конфликта [336].

Началом конфликта, согласно Б. И. Хасану, является момент переорганизации действий и приобретение ими конфликтного характера. Моментом окончания конфликта служит появление автономной организации бывших в столкновении действий. Внешнее прекращение конфликтного взаимодействия вовсе не обязательно означает окончание конфликта и завершение конфликтной ситуации. Конфликт может перейти во внутренний план, а затем развернуться и продолжиться в другом месте и в другое время [336].

Выбор стратегии, предпринимаемой для разрешения конфликта, также зависит от того, в каком именно времени осуществляется работа с конфликтом – в прошедшем, настоящем или будущем.

Для работы с уже завершившимся конфликтом (с учетом того, что конфликт, скорее, преобразовался и принял латентную форму) используются психотерапевтические стратегии. Психотерапия, как известно, имеет дело с феноменом индивидуального переживания события, уже свершившегося и имеющего для индивида негативные последствия. Вмешательство специалиста может касаться только психического состояния и персонального отношения клиента (пациента) к случившемуся. Такое подключение специалиста используют хорошо известные в психотерапии и консультировании подходы и соответствующие им техники (Фрейд З., Хорни К., Пезешкиан Н. и др.). Они направлены на снижение плохого самочувствия, восстановление самооценки, отреагирование негативных эмоций, освобождение от чувства вины и др. Послеконфликтный подход в свою очередь освобождает ресурсы для работы с актуальным конфликтом.

В последние года активно развиваются варианты работы с актуальным конфликтом. В этом случае деятельность специалиста направлена на урегулирование отношений между конфликтующими сторонами. Исследования в этой области и практика посреднической деятельности позволяют рассматривать данный подход как конструктивный, позволяющий формировать установки на продуктивную функцию конфликта и создать предпосылки его адекватного разрешения. При этом, как отмечает Б. И. Хасан, посредничество ни в коем случае не претендует на стратегию разрешения конфликта. Эта работа направлена на организацию процесса, ведущего к разрешению, процесса, для которого неприемлемыми являются насильственные действия [336].

На различия в длительности конфликтов в зависимости от того, какие стороны в нем участвуют, указывают А. Я. Анцупов, С. В. Баклановский. Выявлено, что большинство конфликтов по вертикали (более 78 %) длится не более трех месяцев; половина из них (55,8 %) продолжается до одного месяца. Тогда как 71 % конфликтов между руководителями первичного и среднего звена завершается в течение трех месяцев; до одного месяца продолжается – 49 % подобных конфликтов; в то же время только 65 % конфликтов между госслужащими разрешается в течение полугод [21].

В экстремальных условиях конфликты развиваются в ускоренном темпе: в течение одной недели завершаются около 70 % конфликтов, происходящих в экстремальных условиях; более 55 % разрешается в течение первых трех дней. В длительных конфликтах уменьшается деловая и увеличивается эмоционально-личностная основа конфликта. При длительном противоборстве объект, по поводу которого начался конфликт, отходит на второй план, борьба идет по поводу претензий, оскорблений, грубости, которые были допущены в ходе конфликта, происходит замена деловой сферы конфликта личностной.

Фактор времени, согласно А. Я. Анцупову, С. В. Баклановскому – объективная характеристика, которая не просто сопровождает нас на протяжении жизненного пути или любого взаимодействия, но и, как показывает практика, оказывает значительное, порой решающее, влияние на развитие событий. Особенно показательны в этом плане результаты исследований, позволяющие рассмотреть и сравнить частоту возникновения конфликтов на протяжении года, для разных коллективов, при осуществлении разных видов деятельности [21].

Например, наиболее «конфликтным» временем года для офицеров является весна (29,7 %), а месяцем – май. Основными причинами колебания частоты конфликтов являются: цикличный характер воинской деятельности; особенности психических состояний офицеров, связанные с весенним и осенним периодами – подведением итогов за полугодие. Наибольшее число конфликтов среди госслужащих характерно для февраля (17,8 %), марта и сентября (по 12,3 %). Это обусловлено: возрастанием рабочей нагрузки, связанной с распределением ресурсов; исполнением бюджета в организациях; завершением периода массовых отпусков [21].

Анализ межличностных конфликтов учащихся закрытых учебных заведений показывает, что основные тенденции распределения конфликтов в течение года могут быть объяснены спецификой основного вида деятельности – учебы. Наиболее конфликтными является первый семестр учебного года и особенно период сдачи зачетной и экзаменационной сессии. Частота конфликтов в этот период возрастает примерно в 1,5 раза по сравнению со среднемесячным уровнем. Для конфликтологов подобные показатели конфликтного взаимодействия представляют широкое поле деятельности. Прежде всего, их анализ способен повысить уровень управляемости самых различных организаций.

Рассмотрение конфликта в континууме от будущего к настоящему характерно для решения задач образования. Подготовка человека к продуктивной жизнедеятельности, личностной самореализации, несомненно, связана с овладением им системой знаний, умений, а также развитием аналитических способностей и качеств личности, необходимых для предотвращения возможных деструктивных последствий конфликта и максимизации конструктивных эффектов. В этой связи Б. И. Хасан считает необходимым обучение продуктивному конфликтованию: конструирование продуктивно-ориентированного конфликта должно выступать в образовательном процессе не только средством, но и содержательным компонентом. Тем самым можно формировать специальные способности к разрешению конфликтов [336].

О необходимости расширении временных границ мировосприятия, которое обогащает человека опытом многих поколений людей, живущих до них, также говорит А. Я. Анцупов. Знание истории цивилизации неизбежно дает понимание того, что абсолютно все несчастья и проблемы, возникающие в нашей жизни, уже миллионы раз случались у других людей. Они эти конфликты и стрессы как-то пережили. Значит, переживем и мы. К тому же, даже ориентировочное знание истории развития на Земле показывает исключительную краткость нашего собственного существования. Если условно представить сегодня, что жизнь на Земле возникла всего год назад, то россиянин живет последние 3,8 секунды этого года. Поэтому вряд ли стоит тратить ее на мелкие ссоры, интриги, обиды и другие мелочи. Расширение временных границ заметно повышает общую культуру человека, значительно усиливает философский компонент его мировоззрения [20].