Конфликтологическая культура специалиста: технологии формирования

Кросскультурный контекст конфликта – совокупность факторов, характеризующих этнокультурные особенности конфликтующих.

Стремительный процесс глобализации характеризуется тем, что в сфере просвещения, бизнеса, досуга и общественных отношений значительно растет число контактов между представителями различных культур. Однако результаты исследований иммигрантов и временных переселенцев свидетельствуют о том, что в ближайшем будущем не предвидится смешения культур. Более того, этнографические описания изобилуют забавными примерами коллизий, возникающих между исследователями и местными жителями на почве несовпадения их культурных обычаев, норм поведения, ритуалов и т. д. Все это свидетельствует о необходимости более тщательного выявления особенностей взаимодействия различных культур, а не просто сравнения их отдельных представителей.

Психологи всё больше осознают потребность кросскультурного подхода в изучении особенностей индивида. Одна из причин этого состоит в том, что наука стремится быть универсальной, и нам необходимы кросскультурные исследования, чтобы выяснить, верны ли наши открытия для других культур. Другая причина – желание избежать предположения, что если что-то распространено в нашей культуре, то оно является «нормальным» и типичным для всего человечества. Третья причина связана со значением культуры: ведь и наше поведение и наши мысли подвержены её влиянию, а кросскультурная психология и ее исследования помогут определить, до какой степени психологические процессы меняются под влиянием разных культур [359].

Как уже было отмечено ранее, Ф. Тромпенаарс [315] определяет культуру как «способ, посредством которого группы людей решают проблемы». Отсюда следует, что, если культуры сильно отличаются друг от друга, различается и их поведение относительно того, какие проблемы и каким образом их следует решать. Соответственно, у разных народов существуют свои сложившиеся предпочтения решения проблем.

Так, североамериканский подход делает акцент на решительности, скорости и индивидуальном выборе альтернативных решений. Другие культуры уделяют индивидуальному процессу решений меньше внимания, чем практическому претворению работающих решений. Они начинают с того, что способно лучше работать, а не с классического и бихевиористского сравнения текущей ситуации с неким идеалом [358].

Как отмечает Н. В. Гришина], когда человек «определяет» ситуацию как конфликтную, он начинает вести себя в соответствии с этим определением по «законам» конфликта, имеющим определенный культурный контекст [80].

Психологическая самозащита личности, выбор того или иного поведения тесно связаны с психологической самозащитой того этноса, с которым у нее есть положительная самоидентификация. Каждая этническая группа предпочитает пользоваться определенными стратегиями поведения и защитными механизмами в зависимости от своих «я – мы – концепций» в ситуациях конфликта, фрустрации или стресса, т. е. систем представлений о себе и самооценок, как на индивидуальном уровне, так и на уровне всего этноса. Этнозащита имеет избирательный характер, вследствие чего поведение различных этносов в одних и тех же ситуациях различается, нередко самым поразительным образом [179]. Находясь в одной и той же стрессовой, конфликтной, фрустрирующей ситуации, различные этносы выбирают разные защитно-адаптивные стратегии. Именно отсюда вытекают также некоторые различия национальных характеров народов.

И здесь, в первую очередь следует отметить М. Мид, которой принадлежит идея о необходимости различать среди культур следующие три типа: сотрудничающие, соперничающие и индивидуалистические [389]. При этом, «культура сотрудничества» свойственна замкнутым группам, в рамках которых человек обладает определенной позицией и гарантированной безопасностью, а его положение не зависит от его инициативы и личных притязаний. В других же типах культур человек не чувствует себя в безопасности, пока не убедится в своем несомненном превосходстве [238].

Индивидуализм/коллективизм рассматривается в большинстве работ как наиболее значимое измерение культуры, объясняющее способы поведения в конфликтах. Результаты многих исследований свидетельствуют, что представители индивидуалистических культур предпочитают те подходы к разрешению конфликтов, которые характеризуются первоочередным вниманием к достижению собственных интересов, такие, как соревнование. Для них характерны прямые стратегии управления конфликтными ситуациями; при необходимости подключения к разрешению конфликта третьих лиц «индивидуалисты» обращаются за консультацией. Представители коллективистских культур, стремясь сохранить гармонию в группе, либо уклоняются от конфликта, предпочитая избегание, либо уступают.

В эмпирических исследованиях в качестве модели стратегий конфликтного поведения, которые выбирают представители коллективистских и индивидуалистических культур, часто рассматривается модель двойной заинтересованности: заинтересованности в собственном успехе и заинтересованности в успехе другого. Результаты множества исследований свидетельствуют, что представители индивидуалистических культур предпочитают те подходы к урегулированию конфликтов, которые характеризуются первоочередным вниманием к достижению собственных интересов, тогда как коллективисты, стремясь поддержать гармоничные отношения в группе, не вступают в открытую конфронтацию с противной стороной – либо уступают ей, либо уклоняются от конфликта [260]. Например, американцы, ориентированные на индивидуальный успех, прибегают к активным способам разрешения конфликта – сотрудничеству и конкуренции с их непосредственным воздействием на противника. А японцы стремятся избежать конфликта, используя обходные пути (пытаются внушить определенные мысли, снискать расположение, произвести впечатление, умиротворить противную сторону).

Культурная специфика модели конфликта в китайской культуре связана с понятиями сохранения гармонии и спасения лица. Стратегию разрешения конфликтных ситуаций китайцами продолжают определять традиционные конфуцианские ценности. Европейцы и американцы, взаимодействующие с китайцами, свидетельствуют, что они испытывают страх перед возникновением межличностного конфликта и используют различные способы, чтобы уйти от проявлений противоречий в открытой форме. Этот страх становится понятным, если принять во внимание, что с точки зрения взаимозависимости личностей в китайском обществе конфликт есть ее неизбежное последствие, поэтому он не может быть разрешен окончательно, а лишь на какое-то время сглажен или притуплен. Даже в том случае, когда у представителей других восточных культур (корейцев, японцев) не было выявлено более выраженной стратегии избегания конфликта, чем у американцев, жители КНР и Тайваня проявляли ее [376].

Для китайцев наиболее характерная стратегия, как уже было указано выше, – избегание конфликта. В том случае, если уклониться от конфликта им не удается, они, как правило, используют пассивные способы его урегулирования, уступая его противной стороне, соглашаясь с ее предположениями, или идя на компромисс. Китайцы широко используют и еще одну стратегию выхода из конфликта – привлечение к его управлению третьей стороны (посредника). Они полагают, что посредники, прежде всего влиятельные лица, снижают уровень враждебности, существующей между спорящими. В отличие от представителей западных культур, которые привыкли рассчитывать на собственные силы, китайцы возлагают на посредника контроль за выполнением решения, даже если оно связанно с принуждением.

Коллективистские культуры исходят из того, что открытый конфликт наносит ущерб общности. Однако следует заметить, что если механизмы выхода из конфликта, позволяющие сохранить гармоничные отношения, не имеют успеха, и дело доходит до прямой конфронтации, случается наблюдать яростную схватку противников. Это объясняется тем, что в таких группах, в отличие от индивидуалистических, слабо разработаны стратегии, позволяющие справиться с открытым конфликтом. Особенно эта специфика проявляется при межкультурных конфликтах.

Впрочем, необходимо учитывать, что стремление сохранить добрые отношения члены коллективистских культур проявляют, прежде всего, при взаимодействии с представителями своей группы. Есть данные, что в случае конфликта с членами других этносов коллективисты зачастую проявляют даже большую склонность к конкуренции, чем индивидуалисты. Причина этого лежит в том, что в коллективистских культурах при возникновении конфликта между членами своей группы важнее всего избежать дезинтеграции, поскольку разрыв связей между членами группы всегда имеет болезненный характер и особенно проблематичен. В случае же конфликта с представителями «чужой» группы проявлять заботу об их интересах нет необходимости, так как отсутствует и необходимость поддерживать с ними длительные отношения. Индивидуалисты пытаются разрешить конфликт, прибегнув к открытой дискуссии и прямой конфронтации, т. е. к действиям, которые коллективисты воспримут как прессинг. Ощущение несправедливости может возникнуть у тех, чья ментальность предполагает сотрудничество, если они находятся в конфликтной ситуации с теми, кто стремится избежать конфликта. Первые в этом случае, скорее всего, воспримут уход от конфликта как неприятие их стремления к открытому обсуждению проблем, и будут чувствовать разочарование из-за того, что конфликт не разрешился [376].

Определяя направление, в котором ожидается развитие кросс-культурных исследований и культурной психологии в начале нового тысячелетии, Г. Гарднер [74] называет его контекстуализация, «или представление о том, что поведение не может быть в достаточной мере изучено или понято вне контекста». При этом отмечается, что контекстуализация и признание важной роли влияния культурных факторов на развитие ни в коей мере не являются новыми подходами.

Обзор кросскультурных исследований поведения людей в конфликте сделан также Питер Б. Смитом [303]. Приведем некоторые из них в качестве примера.

Прежде всего, отмечаются различия в стратегиях поведения в конфликте у представителей коллективистических и индивидуалистических культур. При этом сравниваются использование пяти широко известных стратегий-подходов. Сотрудничество – подход, предполагающий как высокий уровень озабоченности собственными интересами, так и интересами противной стороны; состязание – высокий уровень озабоченности собственными интересами и невнимание к интересам другой стороны; компромисс – сдержанное отношение как к собственным интересам, так и к интересам другой стороны; примирение/уступка – первоочередное внимание уделяется интересам противной стороны, уровень собственными интересами низкий; избегание – низкая озабоченность как своими интересами, так и интересами другого.

Так, Трубински, Тинг-Туми и Лиин обнаружили, что тайваньские студенты при разрешении конфликтов между собой чаще прибегают к «уступкам», «уклонению», «компромиссам», «интеграции», чем это свойственно имеющим более высокий уровень индивидуализма американцам. Моррис и его коллеги сравнивали предпочтения студентов в отношении соперничества и избегания конфликтов в США, на Филиппинах, в Гонконге и в Индии. По сравнению с представителями других культур, у американцев были более высокие показатели стремления к соперничеству, а у китайцев – избегания конфликтов.

Несочетаемость подходов к разрешению конфликтов иллюстрируется переговорами между израильтянами (индивидуалистическая группа) и арабами (коллективистическая группа) в ходе которых обе стороны обвиняют друг друга в недобросовестности. Согласно Грифату и Катриэлю, подход арабов к межличностным отношениям предполагает взаимозависимость, сотрудничество, уважение, участие, использование обходных путей, хитрость, экспансивность, намеки и метафоры. Израильтяне же, в отличие от них, часто используют подход к межличностным отношениям, предполагающий прямые, без обиняков, убедительные, настойчивые, не приукрашенные заявления. Столь разные подходы, возможно, являются помехой для переговоров и ведут к неудовлетворенности как процедурой, так и результатами ведения переговоров.

Когда американские бизнесмены пытаются быстро договориться о чем-либо со своими китайскими партнерами, они часто ставят перед собой цель заключить четкое соглашение. Однако этому может воспрепятствовать культура. Типичный китайский подход к ведению переговоров подразумевает более медленное развитие событий, требует установления хороших межличностных отношений до заключения какого-либо соглашения, демонстрирует нежелание письменно протоколировать все происходящее и предупреждает, что любое достигнутое соглашение подлежит модификации, если этого потребует дальнейшее развитие ситуации. Это противоречит установкам участников переговоров с американской стороны, принадлежащих к индивидуалистической и краткосрочно ориентированной культуре [358].

Есть множество оснований полагать, что люди, взаимодействующие с представителями чужой культуры, ведут себя с ними иначе, чем с представителями собственной группы. Показано, что группа, которая состоит из 10 человек, представляющих 10 разных культур, значительно отличается от группы, которая включает по 5 человек из двух разных культур, так в этом случае группа будет поляризованной. Разнородные по составу группы в итоге вырабатывают определенные модели совместной деятельности. Поляризованным группам угрожает возможная несовместимость и противостояние двух фракций. Изучая 47 групп студентов в школах бизнеса в Великобритании и 5 групп в многонациональной американской организации в Юго-Восточной Азии, Эрли и Мозаковски обнаружили, что группы, работавшие более эффективно, были однородными или разнородными, но не поляризованными.

Кроме индивидуализма/коллективизма при изучении моделей конфликта рассматриваются и другие измерения культур. Данные исследований свидетельствуют, что функции третьих лиц при разрешении конфликта – посредников и консультантов – связаны с уровнем дистанции между индивидом и властью. В культурах с ее высоким уровнем вмешательство в разрешение конфликта третьих лиц, обладающих широкими полномочиями, представляется более обоснованным, чем в культурах с низким уровнем подобной дистанции (Лейнг, Стефан, 2003; Bazerman, Neale, 1992).

Американский антрополог Э. Холл сравнивает культуры в зависимости от их отношения к контексту, под которым понимает информацию, окружающую и сопровождающую событие, т. е. то, что вплетено в значимость происходящего. При высококонтекстуальном общении большая часть информации уже известна человеку, и лишь незначительная часть представлена в словах, являющих собой внешний, закодированный способ коммуникации. Прямую противоположность этому представляет низкоконтекстуальное общение, в котором большая часть информации передается звукобуквенным кодом. В силу устойчивости традиции и преемственного исторического развития высококонтекстуальные культуры мало меняются со временем, поэтому у их представителей при взаимодействии с окружающим миром один и тот же стимул всегда вызывает одну и ту же реакцию. В таких условиях большая часть ежедневного общения является предсказуемой и не требующей наличия подробной информации о происходящем. Так, для деловых представителей высококонтекстуальных культур (Япония, Китай, Корея, арабские страны Ближнего Востока) многое бывает сказано и определено неязыковым контекстом, иерархией, статусом, внешним видом офиса, его расположением и размещением.

В низкоконтекстуальных культурах, характерных, например, для Скандинавских стран, США, Германии, Канады большая часть информации содержится в словах, а не в контексте сообщения: люди, как правило, выражают свои желания словесно, не предполагая, что это будет понятно из ситуации общения. Преимущественное значение в таких обществах придается устной и письменной речи, в процессе которой обсуждаются все детали с тем, чтобы ничего не осталось не названным и недоговоренным. Для представителей этой культурной группы важны письменные договоры и контракты, а также всевозможные документы. Известные своей педантичностью немцы, занимают самое верхнее положение в шкале низко контекстуальных культур.

Сравнение двух крайних степеней высоко- и низкоконтекстуальных культур, данное Э. Холлом, дает следующую картину. Высококонтекстуальные культуры (Восток) отличает:

– невысокая, открытая манера речи, многозначительные и многочисленные паузы;

– серьезное значение придается невербальному общению и умению «сказать глазами»;

– избыточность информации излишня, поскольку все и так ясно;

– конфликт разрушителен (представители этих культур не любят напрямую выяснять отношения и обсуждать проблемы);

– открытое выражение недовольства не приемлемо ни при каких условиях, предпочитают непрямые способы разрешения конфликтов.

Низкоконтекстуальные культуры (Запад) отличает:

– прямая выразительная манера речи, недоверие к молчанию;

– невербальное общение менее значимо;

– все должно быть выражено словами и всему должна быть дана ясная оценка;

– конфликт созидателен, так как обсуждение выявленных проблем и трудностей помогает принять правильное решение;

– в отдельных случаях возможно проявление открытого недовольства, используют открытые, директивные способы разрешения конфликтов.

Зачастую при межкультурном общении в бизнесе и менеджменте высококонтекстуалы считают низкоконтекстуалов агрессивными, наивными, нетерпеливыми и заносчивыми. Последние, в свою очередь, могут полагать, что первые сложны для понимания, неуверенны, нерешительны, уклоняются от прямого ответа [226].

Существует ряд исследований, посвященных проблемам совместной деятельности руководителей и подчиненных, принадлежащих к разным культурам. Петерсон, Пенг и Смит обнаружили, что когда в США открылось японское предприятие, служащие поначалу более позитивно реагировали на нажим со стороны начальников-японцев, нежели начальников-американцев. Позднее это разграничение исчезло. Смит, Ванг и Лейнг изучали китайских менеджеров, работавших в Китае на совместном предприятии в сфере гостиничного бизнеса, начальниками которых были не китайцы. Самые большие проблемы возникали, когда начальниками были японцы, а минимальные трудности отмечались при работе с начальниками из Гонконга или Тайваня. Подчиненные-китайцы говорили о том, что оптимальный уровень эффективности в ходе непосредственной коммуникации отмечается при работе с управляющими из западных стран.

Группа авторов собрала отчеты китайских и американских менеджеров, касающихся случаев межкультурных и внутрикультурных разногласий, имевших место на совместных предприятиях на территории Китая. По материалам этих отчетов были выявлены типичные случаи разногласий и предъявлены другой выборке китайских и американских менеджеров, которые попросили рассказать, как они будут преодолевать проблемы такого рода. Было обнаружено, что китайцы и американцы по-разному подходят к улаживанию внутрикультурных и межкультурных разногласий. О внутрикультурных разногласиях американцы обычно докладывают начальству, а межкультурные разногласия игнорируют или стараются воздержаться от вмешательства. Китайцы стремятся пристыдить своих коллег, принадлежащих к их культуре, и преподать им урок нравственности, а в случае конфликта между представителями разных культур стараются выправить ситуацию, используя обходные пути.

Специфические формы разрешения конфликтов, принятые в одних культурных группах, могут оказаться малопонятными и даже несправедливыми с точки зрения представителей других групп. Примером может служить корейская циклическая структура разрешения конфликтов, которая описана Хо и Парком [260]. Она представляет собой сочетание стремления к сохранению гармонии и конфронтации. Цикл состоит из четырех стадий: выстраивание контекста, сглаживание, принуждение и снятие напряжения. Задача выстраивания контекста состоит в поиске точек соприкосновения конфликтующих сторон: происходит обмен информацией и создание эмоциональных связей. На этапе сглаживания основное внимание уделяется поиску решения, которое не оскорбит чувств противоположной стороны. Этап принуждения предполагает использование официальной и неофициальной власти, чтобы заставить другую сторону подчиниться. На этом этапе принято обращаться к влиятельным лицам, что связано с высокими показателями дистанции по отношению к власти в Корее. И, наконец, в ходе снятия напряжения основной задачей является восстановление отношений между участниками конфликта. Обычными средствами достижения этой цели являются совместная выпивка и хоровое пение.

Такая циклическая структура разрешения конфликта существенно отличается от состязательного подхода, к которому в конфликтных ситуациях прибегают американцы, и который, как правило, не предполагает совместных действий, обращения к влиятельным лицам для того, чтобы заставить противную сторону подчиниться, и снятия напряжения после того, как конфликт улажен. Соперничество и конкуренция являются основополагающими принципами жизни западной цивилизации: ее динамизм и силу обеспечила, по мнению многих обществоведов, именно конкуренция.

Обыденное мнение, согласно которому, если народы, расы, религиозные группы и т. д. будут больше знать друг о друге и взаимодействовать, то существующие между ними подозрительность и враждебность исчезнут сами собой, верно лишь отчасти. Контакт между группами не всегда приводит к разрядке конфликта, а в некоторых случаях даже усиливает враждебность.

В основе этнических конфликтов могут лежать различия в языке, религии, нормах, ценностях, обычаях, традициях, стереотипах, национальных символах, способах мышления и поведения и т. д. Каждое из этих различий в определенных условиях может стать поводом или причиной возникновения межэтнического конфликта.

И. Е. Лысихин выделяет понятие «мифологическое мышление», феномен которого проявляется в социокультурных конфликтах. Суть феномена заключается в том, что память сохраняет различные факты прошлого, «а интеллект дорабатывает возможные варианты успешных деталей»: в результате создается модель того, «что могло бы быть…, а может и было». В результате создается «фантомная модель», которая может превратиться в программу действий [199].

Народная память в своих мифах, легендах, фольклоре, памятниках истории, литературы, культуры хранит победы и поражения, обиды и «образы врагов», стереотипы конфликтного взаимодействия этносов. Весь этот груз может быть использован для разжигания ненависти в межэтническом противостоянии. Особенно дестабилизирующим фактором этнические особенности становятся в условиях экономической и политической нестабильности и кризисных состояний общества, когда все прежние регуляторы межгрупповых, межэтнических отношений подвергаются разрушению и девальвации, а новые складываются не сразу.

Межэтнические конфликты, как никакие другие, отличаются остротой противоборства и жестокостью форм ведения борьбы. Начавшийся конфликт вызывает цепную реакцию, вовлекая все новые и новые людские и иные ресурсы. Согласно В. А. Михайлову, межэтнический конфликт развивается по принципу «воронки»:

– на первом этапе происходит образование «воронки противостояния», начинается накопление обид, формируется «образ врага»;

– на втором этапе стороны плодят своих антидвойников (закон «заразного» причинения), одномерных человеков» или «недочеловеков»;

– на третьем этапе противостояние перерастает в антагонизм и события отныне разворачиваются по принципу «зеркального отражения», когда практически все твои дела и поступки бумерангом возвращаются [217].

Принцип «зеркального отражения» впервые был исследован американским ученым Ю. Бронфенбреннером на примере взаимного восприятия американцев и русских 60-х гг. Затем был подтвержден другими аналогичными исследованиями и, в частности, при анализе сообщений в армянской и азербайджанской прессе по поводу конфликта в Нагорном Карабахе. Во всех этих исследованиях были получены фактически одни и те же результаты: каждая сторона обвиняла противника в тех же грехах, в которых противник обвинял ее.