Запах теней

Алиса замолчала, её мысли сопротивлялись реальной действительности – одновременно она понимала всё и ничего; странное чувство существующей необходимости поселилось внутри. Ей хотелось спрашивать, требовать и в то же самое время не хотелось делать этого, ничего не хотелось. «Спать» – вот что волной равнодушия окатило её с головы до ног, но какое-то острое ощущение собственной потребности не позволяло девочке поддаться слабости и уснуть.

– Где я? – очнулась Алиса. – И всё-таки, кто ты?

От этих последних слов Свету вдруг стало жутковато, но в то же время в душе закипал неминуемый восторг.

«Не может быть!»

Такую силу Свет не встречала никогда – тысячелетия чужой прожитой жизни не могли побаловать её столь яркими впечатлениями. Девочка не только не уснула, не только не позволила чужой сущности властвовать над собственным телом, она понимала происходящее и, похоже, видела Свет. Видела её такой, какая на самом деле она есть.

«Но как такое может быть? Неужели пришёл … её час? Час Света?»

– Ты знаешь… – спокойно вымолвила Мита, – … знаешь!

– О чём ты? – не унималась девочка. – Где я? Что происходит?

Свет смотрела на неё, и грудь переполняло счастье. Настоящее живое и только её счастье. Чужие жизни, чужое счастье каждый раз безжалостно разбивались на глазах, разрушали её пусть такое ненастоящее существование; и каждый переход отнимал частичку живой сущности, разрушал собственное «я». И сейчас она, наконец, испытала своё счастье, настоящее живое счастье.

– Ты знаешь, Алиса, – с непоколебимым спокойствием повторила Мита, – ты всё прекрасно понимаешь. – И, будто сомневаясь в собственных выводах, Свет с незаметной ноткой надежды в голосе спросила, – да? Алиса?

– Откуда ты знаешь, как меня зовут? – настойчивость девочки восхищала Миту.

«В ней столько силы, она …»

Дикая мысль пронеслась в голове Миты, полностью охватила удивительной несуразностью появления, и Свет улыбнулась:

– Я знаю много, очень много. А ещё я знаю, что ты … бесподобна!

– Ты что несёшь, Мита? Говоришь как-то странно… – глаза девочки заблестели, Алиса опустила голову. С минуту она молчала, потом посмотрела на Свет и прошептала, – родители… мама… папа… они здесь, я чувствую…

«Она просто великолепна!»

Улыбка на лице Миты растянулась ещё больше и она слегка отстранилась, позволяя неясной и расплывчатой картинке реально происходящей действительности озарить лицо напуганной Алисы. Девочку потянуло вперёд, от мириады ярких цветных вспышек безумно закружилась голова, глаза накрыла ослепительная пелена, а в голове неожиданно возникли нарастающие доносящиеся издалека звуки. Алиса ощутила неприятный щекочущий зуд в по всему телу, лёгкость исчезла – её место заняла тяжесть, странное ощущение собственного тела. Пробуждаясь от внезапно набросившегося на ослабленный организм ребёнка обморочного состояния, тысячи малюсеньких иголочек впились одновременно в безжизненное тело.

Алиса услышала тревожные голоса родителей и настойчивые требования кого-то ещё, увидела расплывчатые силуэты родных. И наряду с тонким хрупким пробуждением, почувствовала сзади себя великое превосходство огромнейшей силы. Силы, которая могла не только раздавить её волю, но и при желании – уничтожить. И в этот миг Алиса всё поняла, стремительным неиссякаемым напором позволила правде влиться в разум. Громадное множество разных судеб непосильной ношей нависли за спиной, миллионы голосов переплелись в адском оркестре, миллиарды лиц замелькали перед глазами.

И только великая сила, лучистая живая энергия – сущность, имеющая душу – не позволила Алисе навсегда утонуть в безумном танце сумасшествия чужих воспоминаний. Свет вырвала девочку из тугих объятий собственной силы и погрузила в сон.

Но только сейчас и как никогда Свет была счастлива.

«Она проснётся! Уж я то знаю это наверняка!»

***

За дверью послышался слегка уловимый, но достаточно знакомый звук, затем – щелчки поворачивающегося в замке ключа. Дверь со скрипом отворилась – давно уже необходимо смазать петли, но Алексей всё никак не мог сделать этого. То ли забывал, то ли – после тяжёлого трудового дня уставший и голодный просто не мог и не хотел. Возможно Настя вполне в состоянии была исполнить столь несложную процедуру, но вот только как? Женский разум, впрочем как и мужской, наряду с логикой, не совсем горел желанием заходить на территорию материальных условностей противоположного пола. Поэтому всё шло по чётко запланированному и довольно-таки глупому плану повседневной жизни.

Дверь вновь скрипнула, и заскрипел закрывающийся замок. Настя сидела в небольшой комнате и работала. Почти всё время она проводила дома, правда не только в качестве домохозяйки. Профессия жудожника-иллюстратора вполне могла прижиться и в домашних условиях, поэтому почти вот уже два месяца ей приходилось работать на дому. И дело не в том, что ей так хотелось, просто так получилось. Студия, в которой она трудилась не первый год волею судьбы, а скорее – по закономерной прихоти времени, просто развалилась. Старое ветхое деревянное здание с достоинством пережило свой век и последнее время, словно больной раком, медленно умирало. Наконец, наступил такой момент, когда находиться в нем стало просто опасно для жизни сотрудников. И всё бы ничего, но незадолго до сего дня внезапно наступившая «долбанная перестройка» навсегда изменила политическую структуру государства, что не могло не отразиться, причём в худшую сторону, на бюджетных учреждениях России. Таким образом, чуть менее половины сотрудников издательства оказались без непосредственных рабочих мест. С тех пор Насте приходилось трудиться дома. Благо хоть так, а то могло быть и хуже – остаться и вовсе без работы. Конечно, эта перспектива ужасно пугала её, поскольку в трудный для страны период творились просто немыслимые, а порой – даже страшные вещи.

И всё же она была рада, что так вышло. У неё появилось больше времени проводить с сыном, тем более, что сейчас как никогда она чувствовала потребность в общении с ним, необходимость присутствовать рядом. У мамы и сына есть несколько часов побыть вдвоём, что в последние шесть лет происходило довольно редко, можно даже утверждать – никогда.

Она заставила себя отвлечься от упрямо нескладывающейся в необходимый на бумаге образ фигуры человека, отложила карандаш и, устремляя сладкий громкий голос в нужном направлении произнесла:

– Привет, милый сын!

– Привет, мама! – охотно ответил из коридора юношеский голос.

– Ты сегодня припозднился, – она вышла к нему. Мальчик снимал намокшую от надоедливого трёхдневного дождя куртку. – На продлёнке задержали?

– Не-ет, – с лёгкой искренностью протянул мальчишка, – мы с пацанами поиграли немного.

– В мяч что ли? – спросила Настя и с укоризной добавила, – я же тебя просила не играть в мячик в брюках. Пришёл домой, переоделся и – гоняй сколько влезет. Не надо портить одежду.

– Не мама, не в мяч. Так просто походили, поиграли, – оправдывался Дима.

И в этих словах была правда – он старался не расстраивать маму, поэтому беспрекословно выполнял её требования, и уж тем более понимал, что в случае порчи, ему как минимум в ближайшее время не видать новых штанов – с деньгами в семье был характерный для того времени напряг. Вот только некоторый момент он всё-таки постарался упустить из разговора, а точнее – попросту умолчать. Вдохновившись китайскими фильмами про Шаолиньских бойцов и всемогущих неуязвимых ниндзей, они с Костей просто не смогли пройти мимо хозяйственного магазина. И в кармане, как на удачу, оказалось целых двадцать копеек. От радости такой мальчики устремились в хозтовары и, конечно, купили долгожданные бойцовские палки, которые в простонародье попросту имели название «черенки». Но для будущих вершителей справедливости во всём мире такой термин не подходил для оружия, да и не был известен вовсе. Счастливые дети выбежали на улицу и побежали в ближайший пролесок – только там они могли полностью погрузить себя в мир всепоглощающих боевых фантазий и вдоволь потренироваться. С трудом уничтожая воображаемых злодеев, они били палками сухие деревья. И когда все вредители на планете были повержены, подростки показывали друг другу чудесным образом возникший в голове крутой и очень сложный приём, не упуская возможности отбить палец товарищу. Так мальчики играли не долго, поскольку палки, не выдержав очередной виртуозный приём, неожиданно сломались. Разочарование продолжалось секунды, так как Костя в миг нашёл выход из сложившейся ситуации, пообещав, что завтра обязательно попросит у родителей мелочь и купит новое оружие.

– Ты проголодался, наверное? – она вышла к нему в коридор. Мальчик сидел на корточках и с усердием ковырялся в ботинке – боролся с запутавшимся в клубок шнурком. – Как дела в школе?

И по обыкновению – стандартный вопрос рождает стандартный ответ:

– Нормально! – Он уже закончил возиться с непослушным шнурком-недругом и поднялся. Красное вспотевшее лицо, взъерошенные выцветшие на солнце волосы, перекрученный воротник рубашки – всё свидетельствовало о том, что после школы мальчик хорошо провёл время и нисколько ни удручал себя житейскими заботами, забыв на миг проблемы и став тем, кем он на самом деле является – ребёнком.

– Опять бегал с Костей? – Настя взъерошила сыну волосы и нежно обняла, – Ну весь красный как помидорка!

Дима улыбнулся и охотно ответил на материнские объятия, обхватив женщину за талию.

– Да, с Костей, – легко признался он, – мы так … в лесочке побегали.

– Ты кушать будешь? – спросила мама, когда уже мальчик бежал к себе в комнату.

– Попозже, мам!

Что ни говори, но работа на дому была совсем не такой, какой вообще в действительности должна быть её деятельность. Ей приходилось не только прибираться в квартире, мыть посуду и тому прочее; конечно нельзя утверждать, что раньше она не делала этого. Просто до перехода на домашний вид работы Настя делала это реже – физически не успевала. Каждый вечер, словно выжитый лимон, приходила домой, в котором её с кривой злорадствующей улыбкой ожидала домашняя рутина. Конечно, приходилось заниматься и домашними делами – никуда не денешься. А сейчас, когда она чуть не лишилась работы, уже дом занимал большую часть её жизни. И почему-то Насте ужасно хотелось прибрать в квартире, изменить обстановку мебели. Привычные вещи, которые как ей казалось ранее занимали вполне подходящие места в интерьере, вдруг стали раздражать женщину. Они находились не там, где им необходимо быть. Полы, стены, мебель и даже потолок в одночасье из привычных нормальных превратились в грязные и неухоженные.

«И как это я раньше не замечала такую грязь. Ого… а здесь вообще жирные пятна! И ковры пора постирать, и стенку тщательно протереть, и потолок побелить… А это что за бардак!? Почему здесь валяется одежда?» И так далее и тому прочее.

И наряду с обыкновенными бытовыми проблемами, материнский инстинкт срабатывал моментально, когда сын приходил со школы. Каждый день густым сладким мёдом ничем не обременимая материнская забота покрывала мальчика. Внутренняя женская природа толкала ее – хотелось ухаживать за сыном, хотя в действительности она понимала, что совсем недавно буквально несколько месяцев назад, он вполне самостоятельно делал всё сам и не умер. Но каждый раз невидимая нить тянула её совершать, может быть то единственное, что человек делает без даже самой маленькой, мизерной, микроскопической доли корысти.

Настя прошла в комнату: Дима лежал на диване, подложив руки под голову. Красные румяные щёки и мечтательный упёршийся в потолок взгляд читались на лице плавно переходящего во взрослую жизнь подростка. Всем своим видом он невольно демонстрировал счастливый миг жизни, такой простой и лёгкий день.

Не проходя в комнату, она немного полюбовалось собственным дитя и, решив не отрывать его от явно искрящихся и блуждающих в подкорке сознания грёз, пошла за рабочий стол. Как ни крути, но работать всё-таки необходимо.

Уже тридцать с лишним лет рисование занимает основную часть её жизни. Порой ей казалось, что карандаш она взяла в руки с самого рождения. Сколько она себя помнит – всегда перед лицом возникали ожившие на бумаге образы. И не важно, каким образом возникал творческий всплеск, будь то пролитый на стол кетчуп, в красно-сером пятне которого под тонкими линиями пальцев неожиданно оживал прекрасный цветок, или непонятно каким образом выложенная на столе аппликация из картофельных очисток, поражающая превосходной и абсолютной идеальностью совпадения граней, в которой каждый элемент находился именно там, где ему положено – без лишних деталей; главное – она творила всегда и везде.

Поэтому её родители, не пренебрегая талантом маленького ребёнка, всеми силами старались проложить перед Настей именно эту тропинку развития, в последствии отдав дочку в художественную школу. С тех пор она не представляет себя без карандаша и красок. Правда, за годы обучения в школе рисования, а потом – в художественном училище, формировалось предпочтение старому доброму другу, простому карандашу. Именно это и послужило основой её творческих заданий на работе – по большей части все они были лишены цвета, составляли графические образы, состоящие из тонких и толстых чёрных линий. Насте безумно нравилось работать таким инструментом – серым не навязывающим цветные вкусовые вспышки другом.

С самого утра она работала над картиной двух людей, которые упрямо не желали вписываться в подходящий графический образ. Она мучилась около пяти часов, сотни раз стирала с бумаги нестерпимые и как ей казалось уродливые формы, в порыве раздражения разорвала несколько листов, а ненасытные её неудачами образы никак не хотели оживать.

Она подошла к столу и, не взглянув на бесполезные труды прошедшего дня, села на стул. Ужасно не хотелось вновь возвращаться к работе, но, в конце концов, она из тех людей, в которых пусть даже такие мелкие неудачи зажигают некий спортивный интерес. Поэтому художник-иллюстратор вполне привычным способом моментального включения самообладания взяла себя в руки. Она посмотрела на картину, и по коже пробежал холодок.