Мечты иногда сбываются

Дядя Митя перекрестился, Вова стоял рядом столбом, Николай приложился губами ко лбу отца. Остальные поклонились.

После этого забили крышку гвоздями, опустили гроб в могилу, каждый бросил по горсти земли на крышку гроба, копщики быстро закидали землей, утрамбовали холмик, возложили венки.

Поставили на место разобранную часть ограды, завинтили.

– Все, Николай Дмитриевич, спи спокойно.

– Прощай, друг, – мужики перекрестились, они все-таки больше веровали в бога, чем в пространные речи президента, особенно в такие минуты. Молча доехали до дома Ледяевой М.Д.

Николай все это время находился словно в прострации, будто во сне, хотя ясно видел все и вся вокруг, говорил о чем-то с кем-то.

Прошел следом за дядей с братом в дом, все чинно расселись за столами, кто на стульях, кто на лавке. Приступили к трапезе: сначала кутья, блины с медом, потом разлили водку по стаканам.

– Помянем моего брата Николая, фронтовика, художника, – оглядел дядя Митя всех по очереди, выпили.

– Да, Димитрий, без Николая тебе скушно будет, – покачал головой Виктор Шереметьев, – да и нам всем тоже.

Володя Рыбаков, человек верующий, хотя и пьяница, истово перекрестился на иконы в углу: – Добрая душа у него, не жадный, кампанейский, а художник какой, талант от бога, помянем тебя, Коленька, – и прослезился, выпил водку крупными глотками, словно путник в пустыне, измученный жаждой.

Мария Дмитриевна с Людмилой принесли жаркое, мясо с картошкой, пшенную кашу с топленым маслом, пироги, компот.

– Кушайте, поминайте Николая Дмитриевича, пока душа его с нами, пускай порадуется.

Напротив дяди Мити сидел местный дурачок, с аппетитом уплетая все подряд. Так принято. Какие поминки без дурака.

– Ваня, тебе налить еще стакан водки, или ты больше не будешь? – решил подначить его дядя Митя, хитро подмигивая племянникам, Володя даже есть перестал, интересно, Николай улыбнулся, дядька и тут в своем амплуа.

– Конешно буду, – подставил свой стакан Ваня, плотоядно облизываясь, – я што, дурак разве, от водки отказываться.

– Конечно не дурак, – налил ему дядя стакан до краев, и Ваня с удовольствием выпил его до дна, рыгнув в ответ.

– Ты закусывай, Ваня, не стесняйся, пироги ешь.

– Я ем, пироги я люблю, – отвечал тот набитым ртом.

Мужики вокруг заулыбались, глядя на них, и потянулись на выход, перекурить, передохнуть.

– Пойду и я курну, – глянул на старшего брата с дядей Володя, вылезая из-за стола, – вы ведь не курите.

– Сходи, чего там, а мы с Колей пока по стаканчику компота ахнем, – расслабился дядя Митя, изрядно подустав от похорон, поминок, подвел его брат, помер так некстати.

Николай понимал своего дядю, как никто другой, но не осуждал, так как и отца знал не хуже. Только дядя Митя мог терпеть своего брата, да и то не всегда.

Эх, отец, всего 61 год сумел прожить, больше не захотел.

Пришли помянуть своего наставника и друга Слава Лоскутов, Валера Киняшов, одноклассники Николая и хулиганы, которых знал весь город. Они давно не виделись, были рады друг другу.

– А Коля Васильев где, не знаете?

– Уехал на шабашку с малярами, говорят, в Канаше крышу с куполами красят в местной церкви, – хмыкнул Лоскут.

– Был бы в Алатыре, сразу прибежал. Николай ведь и его научил рисовать, как и всех нас. Теперь мы все художники, спасибо ему за это, – выразил свои чувства и Киняш.

– Да, свойский был мужик, и художник божьей милостью, такого у нас в Алатыре больше не будет.

– Мы и Юру часто вспоминаем, какой авторитет был, а умер в больнице. Один ты теперь, Митя, остался.

– Почему один, у меня вон племянники какие, – хорохорился Дядя Митя, глядя, как они выставили на стол еще батарею бутылок:

– Это от нас, помянем нашего учителя и шефа!..

Поздно вечером Николай проводил повариху Людмилу до дома, она боялась идти одна, еще прищучат где, не вырвешься. Жила она со своей семьей в пятиэтажке за гостиницей «Заря».

– Спасибо Коля, что проводил. Ты правда в Москве живешь?

– Давно уже, скоро 20 лет будет.

– А я никогда там не была, интересно посмотреть, может, соберемся когда, приедем с детьми в гости.

– Побегу, спасибо тебе за помощь, – пропустил он мимо ушей намеки смазливой поварихи, не дай бог незваных гостей.

Когда вернулся, дядя Митя с Вовой еще не спали, ждали его. Мария Дмитриевна прибиралась на кухне, мыла посуду, после таких поминок есть чем заняться, навести порядок в доме.

Прощание. Отчий дом

Рано утром братья пришли в отчий дом, прибраться.

– Нам с тобой надо еще в нотариальную контору зайти, на станцию за билетами, завтра уезжаем, – пояснял Николай Вове, открывая замок на двери. Тот молча радовался, кивая, недолго осталось потерпеть, скоро домой. В этом они были единодушны.

Войдя в пристройку, он осмотрелся: вроде бы все как было, совсем недавно он выпивал здесь с отцом, разговаривал, и тут он осознал, что дом их осиротел, отца больше не будет здесь никогда, сколько бы он не приходил в их отчий дом. Никогда.

– Ты чего задумался, пора убираться, – осерчал вдруг Вова, и Николай выдохнул, приходя в себя: – Да, за дело!

Для начала он схватил за дужку переполненное помойное ведро, Вова взял за ручки кастрюлю с дерьмом, отворачивая лицо, и они торопливо отнесли все это на помойку за уборной, сбросили вниз с откоса, и пошли обратно.

– Ничего Вова, не брезгуй. Больше не придется за отцом убирать, один раз можно и потерпеть.

– Почему один, мы уже убирались с тобой здесь, полы мыли, обои клеили, фуфырики ведрами выбрасывали, я помню, – перевел дыхание Вова, перхая с непривычки.

– Ну и молоток, не забывай, родителей не выбирают, какие есть, тем и дороги. Ты чего дохаешь, простыл?

– Поспи-ка сам на полу, не так дохать будешь.

– Это ты загнул, братец. Я всю ночь на сквозняке промаялся в плацкарте на верхней полке, возле туалета, и ничего. Не жалуюсь.

Затем они молча вымели мусор, прибрались напоследок, все, пора уходить. Николай взял стоявшую в углу свою детскую удочку, хранимую отцом, осмотрел такой знакомый поплавок с крючком и грузилом на леске, привязанной к гибкому пруту-удилищу, который он отыскал в саду и срезал ножиком, поставил обратно.

– Это моя удочка, когда-то я пескарей и ершей на нее ловил, пусть стоит на память. Потом заберу.