Мечты иногда сбываются

– Сходите на станцию, может там есть, – посочувствовала им продавщица, глядя, как задыхающаяся женщина кладет под язык таблетку валидола, еще одну.

– Марь Дмитриевна, идите домой, я сбегаю, – и он со справкой о смерти в руках побежал по улице прямиком до станции.

Там, на привокзальной площади, в магазине «Ткани» ему отпустили наконец красной материи «Кумач» положенные метры, и ни сантиметра более. С этим тоже было строго.

Еще купил новые носки, вспомнив про босые ноги отца.

«Соберись Николай, раскисать нельзя, держись», – бормотал он про себя, подбегая к дому. Дверь открыта, в комнате знакомые мужики, готовый гроб с крышкой стоял у печки, дядя Митя, рассчитываясь со столяром, вручил ему литр водки:

– Спасибо, Степа, выручил ты меня.

– Чево там, ради Николая поди, – столяр был явно доволен, и поспешил на выход, мужики понимающе усмехнулись, с литром водяры в кармане ему сам черт не брат.

– Кумач на станции купил, на рынке не было, – сообщил Николай дяде, и тут же приспособился обивать гроб материей на кухне, это оказалось не так просто, но он недаром слыл хорошим декоратором, и через пару часов гроб с крышкой были готовы, даже красная подушечка, набитая стружками, в изголовье.

– Молодец, Коля, – дядя Митя был доволен. – Прямо как из магазина. Учись Володя, у брата, как руками надо работать.

Тот молчал, чувствуя себя не в своей тарелке.

Мужики разошлись, попрощавшись: – Завтра с утра пораньше явимся, все сделаем как полагается. Не беспокойся, Димитрий.

– Поминки будут у Маруськи, она договорилась со знакомой поварихой, Людкой, все приготовят как следует, – планировал дядя, – а завтра ребята подойдут, отца оденут и в гроб положат, пойду машину в гараж поставлю, – и он захромал к выходу, Вова за ним следом: – Я с тобой, помогу, уж в машинах я разбираюсь.

Оставшись наедине с отцом, Николай надел на его ледяные ноги новые носки. Подошел к изголовью. Пьяненькая улыбочка сошла с его лица, оно стало спокойным и умиротворенным.

Отец часто мечтал в последнее время о том дне, когда он купит ящик водки, выпьет ее всю, и уйдет из этой проклятой жизни. Хватило и одной бутылки.

Он смотрел на отца, словно запоминая на всю жизнь. Не прошло и месяца, как он видел его живого, разговаривал с ним.

Вернулись Вова с дядей Митей, приоткрыли створки окна пошире. – Ну, теперь пошли. Маруська уже заждалась нас.

– Она совсем плохая стала, через квартал все останавливалась, и валидол глотала, задыхалась.

– Ничего, она майор, орден Ленина имеет, такие выносливые, просто так не сдаются, поняли дядю?

Ночевали братья так же, возле печки: старший на диване, младший на полу. Непривычно, тут еще и дядька с женой бубнят, никак не угомонятся на своей кровати. Оно и понятно, похороны дело нелегкое, надо все заранее обговорить.

Наутро дядя Митя с племянниками пришли к себе, поглядывая на отца, лежащего на столе под образами.

Вот он, момент истины, налицо. Только дядя приготовил пиджак, рубашку, штаны с ботинками, как пришел Слава Юматов, с ним Валерка и Ленька Маркины.

Подошли к отцу на столе, оглядели.

– Ну што, Николай Дмитрич, пора одеваться да в колыбель укладываться, – грубовато, в алатырском духе пошутил Юматов, взял одежду. – Давай-ка ребятки, берите его под микитки, – затоптались они возле отца, по комнате распространился острый, тошнотворный трупный запах, Николай даже отшатнулся к кухне, а Вова убежал на лестницу, нечем дышать, дядя Митя стоически покашливал неподалеку, мало ли что пригодится может.

– Ничево, дело привычное, – подбадривал Юматов своих помощников, те терпели, деваться некуда: взялся за гуж, не говори, что не дюж. Худо-бедно, но одели быстро.

Николай поднес гроб к столу, и вскоре отец лежал в нем, скрестив на груди руки: в рубашке с пиджаком, в штанах с ботинками, все как полагается.

Дядя Митя раскрыл окна пошире, вынес литр водки.

– Спасибо ребята, без вас мы бы не справились.

– О чем разговор, чай Николай нам не чужой, только он закоченел на столе-то, еле одели. Покойника надо сразу одевать и в гроб класть, как положено.

– Так праздник, пока столяра нашли, гроб сделали, – развел руками дядя Митя, – завтра приходите помочь, учтем, сочтемся.

Только за ними закрылась дверь, вошел Венка Пигусов с венками в руках: – Вот, Димитрий, сделали как договаривались. Два венка с лентами, от родных один, и от друзей.

– Положи на кровать, венки что надо, и ленты, молодец, – дядя был доволен, сунул Венке деньги. Тот принял их, пересчитал. Дружба дружбой, а работа должна быть оплачена. Постоял возле гроба, посмотрел на покойника. Вздохнул.

– Эх Николай, еще недавно выпивали с ним, он радовался, говорит, скоро с Митей в Москву поедем, к сыну. Вскрытие-то не делали? В Алатыре нет сейчас патологоанатома.

– А зачем, доктор освидетельствовал, написал заключение, и так все ясно, – рассердился дядя Митя, еле сдерживаясь. – В Шумерлю надо ехать для этого, машину заказывать, там пару дней, назад везти, а хоронить когда?

– Да ладно, Димитрий, не кипятись. Это я так, вон вижу, ссадина на темени, лицо побито, переносица. Неспроста это все.

Николай с Володей переглянулись, а ведь дело говорит Венка, да и дядька перепугался, с чего бы это?

– Ну ладно, Вениамин, приходи завтра помогать, нам идти надо, дела, – выпроводил его за дверь хмурый дядя Митя. – Вот балабол, язык без костей, стоит, мелет им как помелом.

– Не обращай на него внимания, ты все правильно сказал, мы с братом тоже так думаем, – поддержал дядю Николай.

Тот приободрился, и стал рьяно собираться, гремя ключами:

– Тогда поехали к Маруське, обедать давно пора…

Похороны

Этот день, 10 ноября, Николай не забудет никогда.

Не успели они уйти к себе, как прибежала повариха Людмила с помощницей, и они вместе с хозяйкой принялись за дело: поминать отца придут человек под 30, если не больше, придется готовить на славу, с запасом.

Около дома на Куйбышева 14 уже толпились мужики, многие хотели проститься со своим другом, товарищем, художником, фронтовиком, кто звал его Николаем, кто шефом, кто Шмагой, или же Николаем Дмитричем, но его в ту пору знавали многие в городе, и хотели проводить в последний путь.

Подъехал автобус, остановился на Комсомольской, подошел фотограф из фотоателье. Выносили гроб с телом отца на улицу лучшие его друзья, Виктор Шереметьев с братом Владимиром, Володя Рыбаков с Венкой Пигусовым, рядом еще человек шесть. Слава Юматов вынес табуреты на улицу, на них поставили гроб с телом. Слов на ветер не бросали, почтили отца молча, с уважением. Погода морозная, снег устлал землю, но алатырцы народ привычный, и зима в ноябре их даже радовала, грязи меньше.

– Вова, ты хотя бы перчатки снял, неудобно перед людьми, вон, косятся на тебя, – сделал Николай замечание брату, тот не снял, отмолчался, стоя рядом с дядей Митей.

Фотограф сделал снимки отдельно родных у гроба, общие вместе с друзьями, крупный план усопшего, и саму процессию:

Впереди Венка Пигусов нес венок от друзей, за ним сосед с венком от родных, приятель отца нес на голове крышку гроба, ну и братья Шереметьевы вместе с Рыбаковым и Юматовым несли на полотенцах через плечо сам гроб с усопшим, следом за гробом брата хромал дядя Митя, сыновья Николай с Владимиром, и все остальные. Несли гроб целый квартал, до автобуса.

Народу собралось много. Поставили гроб с отцом в автобусе, вокруг уселись те, кто уместился на сиденьях, дядя Митя с племянниками сидели в изголовье. До кладбища доехали быстро.

Вынесли из автобуса, с трудом пронесли между оградами, наконец, поставили возле отрытой могилы, устланной лапником.

– Ну вот, Николай, ты и дома, – отер пот со лба Виктор Шереметьев, – давайте прощаться.