Сказания о недосказанном. Том I

Улетееели.

… И те, кто в небе, и, эти подранки.

Снова курлычут, поют, зовут. Сделали круг, над головами стариков.

Дед замахнулся на бабулю.

Палка, она ведь как жезл регулировщика на дорогах прошедшей войны, как палочка дирижёра, как смычёк для скрипки, а ты, дурёха, на меня, зачем шумишь?!

Мог.

Смог пока ещё, думать и действовать дед.

… А они, ожившие и спасённые, летели на озеро в горах, в другое село, а может чуть подальше, в большое Соколиное озеро.

А завтра снова в путь. На юг. Домой. На Родину.

*

А в соседнем дворе, через дорогу гуси, важные, откормленные, бродили по травке. Вокруг стены,– большие заборы, высокие – из литых бетонных плит. Гуси бродят, гуси видят, гуси слушают и слышат, клич в небе своих собратьев. Заволновались. Замахали крыльями… обрезанными.

… Крайний дом в посёлке, а чуть выше огромная скала, живёт, поживает, бывший военный, уважаемый, старики величают его Мироныч, по отечеству. У него на окраине свобода.

Целая птицеферма, но, и радость живота, вес набирают, гуси, да и курочки, даже цесарочки, фазаны – красавцы, радовали местных жителей и приезжих гостей, своей сказочной, но уже другой сказкой, – красотой- сиянием цветастых перьев, и царственными гордыми прогулками по зелёной травке.

А, над самой рекой, ходят, ваажничают гуси.

И вот, один,…взял, не долго думая, а может тоска по дому – небесам, запела и его душа, зарыдала, – разогнался, взмахнул крыльями …и улетел. Взыграла кровь свободы, диких, свободных гусей – журавлей. Пошшёл вдоль речки, по коридору огромных крон деревьев. Люди радовались, потом рассказывали, как он летел, любовались, теперь свобода, полёт, почти под облака.

Подрезанные крылья подвели. Он упал, как пьяный мужик, на берег, где так много камней, щебёнки и сухих обломанных веток.

Трудно поднялся.

Лететь, даже ходить уже не смог.

Хозяину, потом, соседи, и прогуливавшие своего барбоса древние старики, рассказали, – видали, как гусь летел вдоль речки туда, – белый, красивый, летел, на юг, куда ушли клинья журавлей, в ту сторону держал свой путь.

Хозяин ходил и день и два, – искал.

И.

Только на третий день нашёл, увидел… перья на полянке, где и окончился его путь к свободе, куда звали его память и клич пролетающих и улетевших братьев.

И, он ушёл.

… Ушёл навсегда.

*

… А там.

Во дворе.

Мирно прогуливались оставшиеся. Довольные сытые. Они поворачивали и тянули свои головы, – смотрели в небо.

… Журавлиные мелодии, снова и снова, сияли и звучали эхом тоски и радости, с Небес. Они трогали, волновали сердца людей, а эти, сытые, только смотрели, помахивали останками, обрезками своих, когда то чудо крыльев, и снова подходили к сытной кормёжке. И, и ничего то, им теперь не увидеть. Ни стран далёких, ни встречи с Домом. Осталась тоска, разлука с Родиной, где появились на свет Божий. Они за высоким забором – стеной – тюрьмой, из дорогих, красивых, узорчатых бетонных плит.

… Их уже ждал праздник. Они будут на этом торжестве.

На празднике, – музыка, танцы, песни…

Но не за столом…

На, праздничном столе – с, яблоками.

И.

Вот их путь.

Последний.

Вот их небо.

Поёт, зовёт, клич журавлей, улетающих домой, на Родину.

Они этого уже не увидят, не услышат.

И

Не почувствуют.

Гррр, Аау…

… Мне повезло. Натура появилась, как говорят художники, когда в толпе или среди друзей находят интересного человека, типаж. Пиши. Рисуй. Лепи. Пиши портрет маслом, на холсте…

Натура колоритная, яркая. Уникальная… Немного веселее с такими работать, которые позировали студентам.

И вот.

… Иду себе, покоряю хоть и небольшую высоту своей улицы Подгорной, глянуть с высоты, оценить как всегда, необычный закат над «Семью братьями», а скалы эти, скорее каменный тюльпан, гладят тучи, да ещё алое, горящее в полнеба солнышко. Пока смотрел, думал, о композиции этюда, его колорите, не заметил, не услышал, как за зелёными, вечно зелёными самшитовыми кустами и стальной сеткой в роли забора, лают собаки, ну почти церберы. Две. Дуэтом. На два голоса, как и положено первый и баритон. Но кантилены не получается, первый – теряется. Видимо он, самодеятельный солист, а баритон профессионал, да еще со званием. И поэтому получилась песня – лай, но ближе по настроению душевному, когда у волков, лунные ночные серенады, в пору свадеб, в глухом лесу.

Иногда оттенки напоминали лирическую грусть, или неразделённую любовь, хоть и волчью. Такое я слышал в детстве в Ростовской области… Волки «доставали» моего дедушку, чабана, а ночью, в базу-загоне, где овцы мирно дремали на утренней зорьке, приходилось даже стрелять, отпугивать волков.

А один наглец, может вожак, пробрался и дал маху через плетень, двухметровой высоты, схватил ягнёнка за шиворот и таким же образом ушёл. Дедушка, конечно, сделал выстрел из своей берданки, но волка и след простыл. И еще долго потом, в памяти, блеял ягнёнок, которого волк унёс навсегда от маминого теплого вымени. Так в эту ночь, они, стая волков, до рассвета выводили рулады.

А здесь. У нас…

Выли, точнее пели, но по собачьи.