– Это тебе не приговор.
– Школа.
– Она тебя должна была научить, а не размазать как слизняка, как дерьмо на дороге.
– Приедешь. Посидите все вместе. И дети пусть слушают и услышат каждого, вас, взрослых. Переживших, и не сломившихся. Поговорите. Расскажите каждый о своей судьбине – не малине. И все решайте, и благодари, что вырастили твоих детей. И, что жена твоя не пошла по рукам.
… Молчание.
Открытые глаза.
Молчание.
И,
Надежда…
Тебе не кажется, что в твоей душе произошёл процесс самоотвержения? Ты сам себе вынес приговор! Стань в сторону и посмотри на себя.
Ты меня понимаешь? Я говорю с разумным, очень разумным че ло ве ком. Понимаешь? Ты ослеплён. Ты залепил свои глаза кизяком – злобой.
– Сталин умер, а злость осталась. За отруби – 15 лет. За макуху и колоски…тоже судили. Колоски собрал, после комбайна, – не сдал в колхозную кладовую. Воор!
– Пройдут годы, уйдёт злость, но ты будешь верить и любить…
–Ты будешь жить.
–И, если подумаешь, ты её поймёшь. По крайней мере, подумай о том.
– Пустая бочка катится вниз с горы, гремит, вот, там твоя слепая злоба – она гремит и громит. Сокрушает себя и тебя. Расслабься. Успокойся. Оставь там, в бочке свою черноту.
– Ты видел, как бьются шмели и бабочки в окне, между стекол.
Весной, открой окно…
Они высохли.
Они в пыли валяются на подоконнике. Их нет. А те, которые огляделись, шли, искали, а не бились головой в неведомое, невидимое их глазами, они нашли форточку и улетели. Ты же гремишь, бьёшься лбом о стекло. Остановись. Выбрось из сердца злобу – слепоту.
– Раскрой глаза. Посмотри на травку, солнышко. Открой окно, посмотри, вдаль там всё живое…
А вон, рядом, они, шмели и бабочки,– сухие. Мусор.
Шаткие сходни, пассажиры, мешки, сумки. Пошли, поползли на берег. Студенты потихоньку двигались по трапу.
– Брат, подожди.
– Почему ты со мною заговорил?
…Теперь я знаю.
– Дай краба.
– Я пожму твою руку.
– Я живой.
– Я буду жить.
– Скажи…
– Скажи твоё имя. Я буду молиться за тебя. Я не тупой я выучил молитву и помню её.
Скажи.
*
– Почему так всё сложно?
– Почему так всё просто?
*
– Слушай и запомни.
– Никогда.
Ни теряй.
Свою
Голову.
Станционный смотритель.
Товарный состав шёл гружённый и очень громко шумел.
Гремели рельсы, и сигнал, тревога. Крутили вихри снега.
На платформе, мимо которой шёл, паровоз, тогда ещё ходившие по северной дороге навевал совсем не радостные нотки в душе станционного смотрителя. Но сигнал был грозный, – шёл дым, прямо из под платформы, на которой он стоял.
Это не был смотритель. Так он сам себя величал, что бы тоскливо не было от такой работы. Лопата и метла в его руках, а снег и мусор на платформе, окурки и т. д. и т. п. ему нужно убирать.
Электрички с пассажирами, ходили, и на станции они быстро, быстро, спешили домой, скорее домой.
Работали многие в Москве, а жили здесь в посёлке Хотьково, станция величалась как Абрамцево, знаменитое место музыкантов и художников.
И, вот там, этот смотритель, размахивал метёлкой или лопатой, правда фанерной, отойдя в сторону, чтобы не мешать и не показывать своё лицо, хотя совсем не такое, как у бурлаков на Волге, в картине Репина.