Сказания о недосказанном. Том I

– Ой, слышь, Серёж, что – то не так работает мотор. Что совсем плохо? Послушай, рычит как дог, и гавкает. Нужно повеселее, он тоже живой, слышит эту операционную страсть…

– Ладно, перепрыгну, операцию. Пойдём в палату.

– Ну вот.

– Лежу себе в палате – обход. Моя врач, с ней медсестра, – перевязку надо делать. Она нагнулась, моя умелец, резчик только не по дереву, – по живому, спрашивает. Не беспокоит? А я ей встречный вопрос, шепчу…

– Мужики говорят, что у меня после такой операции, детей не будет.

Она засмеялась и говорит, завтра сам почувствуешь, что всё будет. Не будет только налога за бездетность…

– Не плачь, это пройдёт и не больно…

Посмеёмся потом вместе. Ага. Кому смеёчки, а мне смегуёчкии… Завтра обход. Посмотрим. Ну, думаю, поведут в проце дурную, где молодые нянечки брить помогали, ядрышками играли…

– Надо же, какие реабилитационные процедуры, сказал сосед по кровати.

… – Завтра началось, – ой, ой. Болело, не сильно, но как – то непонятно. Поболело, потом затихло. А она, улыбнулась и говорит.

– Ты ещё не понял, отчего? На утку по малой нужде было?

– Да всё хорошо, и сразу прошло…

– Объясняю, у мужчин, которые ещё молодые, утром бывает пробуждение. А там всё заклеено. Он, твой дружок, который будет малышей делать, инструмент твой, имеет привычку утром оживать, увеличиваться. А там всё заклеено, и волосики уже появились, пришло уже время. Проросли. А мужикам, скажи, будут болтать, мозги коптить ребятам, касторкой вне очереди и бесплатно угостим.

*

– Весёлая у тебя была операция, от скуки не умрёшь.

– Да, вот, тебе и про касторку, нет, другое. Слушай.

– Деду пожилому сделали клизмочку, и сказала сестрица, юмористка, юмор на свою голову.

– Идите, погуляйте.

– А он, старый, с усохшими мозгами, и пошёл по длинному коридору, потом оглянулся и спросил, когда это, ну, это, самое, прийдёт, нужно, в туалет…

Она.

– Прийдёт и уйдёт.

– Не скоро…

–Успеешь.

– Иди, иди, пройдись милый…

– Сергей, понимаешь. Коридор длинный почти квартал. Везде ковры от палат до самой операционной. Тогда модно было ещё и цветы, но не в горшках, а в квадратных и круглых бочках. Пальму или лимонное дерево можно вырастить. И холодок и лимончики к чаю, ан нет, розы были в моде – цветы как дерево с большими листьями. Фикус, кажется. Мы его дразнили,– фигус, ни петрушка, и не клубника, лучше бы лимон, кислый, польза. Модно, престижно. И вот эти бочки расставили вдоль дорожки. Такие зимние сады, помнишь Серёжа в парке Мон Репо, в бывшей Финляндии, финской Ялте,– Виппури. Зимние сады и вишни на крайнем севере, а мы сегодня никак с тобой не пришвартуемся, там в таких бочках, правда, выращивали вишни. А зимой в бочки и домой. Чтоб не вымерзли. Весной в землю. В парк. Вооо!

– Так вот, дедушка этот в ту степь дошёл почти строевым шагом, видимо бывший военный. А таам, дошёл и атомный реактор, ускорителя, медвежьей болезни…проснулся, сработал.

– И…

– Сжался как инфузория туфелька. Ладошкой укрыл своё междометие, это меж двух половинок – выхлопная труба устроена и сказал скромно, тихо, ма…ма… пошло. И, куда теперь мне это всё?

– А, юмористка, которая проводила его в дальний, тернистоцветущий путь, хорошо не в последний, стоит, руки в брюки, ой, нет руки в боки, кренделем таким.

И хохочет.

Отхохоталась, на целый месяц вперёд.

Виражам с поворотами, да между фикусов и лимонников, старается бегом, скользит путём, такой славы.

В туалет прибыл, а бурдюк уже пустой. Махнул рукой, матюкнулся и, и пошёл в процедурную, а там сообразил, что не тот кабинет. Хорошо хоть не в хирургии материализовался. Смеялись все, кроме шутницы. Она стометровку по нейтрализации, вредных не ископаемых продуктов, бывших ещё вчера…

… Она, шутница чистила почти две смены, свою и того парня, ой, дедушки, явные следы, – оплошность, которую она превратила прогулку с медвежьей радостью с наглядными поблёскивающими последствиями. Ему чуть не отложили операцию на другой день. Но постарались. Отмыли. Успели. Помогала, безвозмездно, шутница. А ему ведь ещё полежать на столе, не посидеть, а, может и, поседеть,…и, не, за праздничным вкусным столом.

– Ну, давай, давай, милая, скоро вот уже дом. Не чихай и не пускай газы, как, как… таам, в далёком и прошедшем…

– А ты, чёё, затих. Да, вот, интересно, почему ты там, у Николы, в Финляндии, ничего такого никогда не выдавал?

… Как, и когда, от восьми и до двадцати и далее, ночи трудились, не до того было. Да и вы вечерами такое шурудили, теперь вот Лёшка сидит и поёт песни в финском изоляторе. Попался, – моторы, лодки. Запчасти. И накрыли его К.П. Финны, погранцы, дошурупили, что это железяки от финских лодок в Россию везёт… Лодки то стоят, на берегу, а моторы уплывают. Нет, уезжали в Лёшкин гараж.

– Да, он вам не успел рассказать, вот тоже достойная рыбалка, подлёдная. Мне как то поведал, тогда, помнишь, я был с ним, был пассажиром, просил никому не говорить, а то скажут, дурачёк, ваш Лёша, вот он никому тогда об этом не хвалился.

– У нас в Выборге на своём тракторёнке угодил под лёд.

– Да, правда, не знал?

– А там хвалиться было нечем. Что там. Ну, поехал, только купил, там же в Финляндии, чудо техники, – море по колена. Говорит, взял снасти и, на залив, шпарит по льду, как по асфальту. Еду, говорит, и рад, такого у нас ещё там не было – теехника. Почти вертолёт. И вдруг, как в лихорадке, лечу во все лопатки, вижу, рыбаки сидят на льду и дёргают своими верёвочками с крючками. А около них, пескари и не большие, у нас около замка и то крупнее. Я рванул дальше, подальше во все лопатки, как заяц от огня. Вдруг, вижу, недалеко блестит вода. Промоина! Рванул руля. Круто взял, резко, и очнулся от того, что мой проходимец – бегающий финский вездеход, по любым дорогам, урчит. Ревёт и пускает пузыри, а я стою в воде по самое де де, и ору, помогите, помогите…

– Стою на тверди земной. Под ногами скала. – Мой дрыгнажёр уже затих, а я стою вода, кругом вода, я не туда и не сюда. Ору. А какого хрена, кричи не кричи, рыбаков и не видно. Долго стоял, звук свой выключил, охрип и подумал, хороша купелька, но не для здоровья, моего. Кашель будет от такой сауны потом…

… Трудно. Очень трудно, но выбрался. Как потом его, своего утопленника, и меня тащили не помню. Очухался в больнице, и, как пылесосом память вытянули. Ничего не помнил, кого и как благодарить.

– Может русалочки новенького задержали? Попробуй, какие мы ласковые, оставайся у нас…таких у вас на земле, и в Выборге не видать. Вот там и пробыл. Видимо тогда выудили меня из полыньи, сунули шприц, для отрезвления. И того. Заснул досрочно. Потом спал, но не летаргическим. Во, сам читал. У нас в России, мужик заснул и храпел семьдесят годков. Но проснулся, и надо же вспоминал потом свою жизь, до того не летаргического усыпления. А я вот нихрена не могу вспомнить.

Ну да ладно, жив, здоров и не кашляю.

…….. Ой, Серёга, глянь что там?! Смотри. Да, это же айсберг. Трактором в кучу сгребли, и половину дороги перекрыли, проезжую часть, а нам бац и, и на таран. Это тебе не Финны. У них дорога, дорога, а не полоса с препятствиями типа айсберга…

… Ладно, едем, давай к тебе, поближе, там хоть можно, если заглохнем, тормознуть и машину оставить, столько товару сегодня у меня.

– Ну, милая, давай, ещё немного, ещё чуть – чуть. Теперь уже совсем дома.

О, ещё и светофор. А, пусто. Никого, пойдём, на красный. Никого?! Вперёд, и с песней. …Прошли. Пронесло. Пурга, метель и далеко за полночь, не мудрено, что дорога без таких как мы, хороший хозяин собаку не выпустит из своей хаты.

… – А я скорее, домоой хочу, я так давно не видел маамууу.