Сказания о недосказанном. Том I

– Вот дураки.

– Они не дураки, умники.

– Ой, смотри, смотри, Серёжа, небо светлое. Это таможня.

– Ну, давай, давай. Что было дальше?

– А дальше ничего не будет. Проскочим, или штурмом возьмём таможню.

– Тогда и будет. То далёкое. Ладно, Серёжа, проедем, расскажу.

– Неет, ты это брось. Интересно, а что там дальше??

*

… Таможню прошли гладко. Очереди не было, то ли пурга загнала всех в тёплые комнаты, где запах кофе и молодые девчата, новые служащие. А зима бушевала, мело, выл ветер. А там, молодёжь, видимо грелись романсами, и отвлекающими от зябкой встречи с проезжающими, взглядами девушек. Только быстро, почти незаметно миновали все шлагбаумы. Вот и дорога своя русская, сугробы, заносы. Встречные фары хамов, исчезла чёрная лента асфальта.

– Ттвою, мать. Дороги. Здравствуй Россия. Когда же у тебя, когда же ты дорожный хронический сифилис вылечишь? Дороги! Дорогие никакие, дороги.

Серёга клял всё, что мог и, скорее тот ориентир, то направление, что называется дорога.

…Пурга бушевала, скорость и видимость почти ноль, кажется, и конца не будет, этим шестидесяти километрам нашим, до самого дома, до самой до хаты. Далековато.

… Фары ослепли. Пурга. Машину крутит, кидает как теннисный мяч. Слепят, свои, встречные. Радость, – их мало. Круговерть непроглядная, снежная, слепая.

Дед сидел. Что – то шептал. Наверное, благодарил своего Ангела Хранителя.

– Ну, что ты там. Заснул? Ещё немного, рассказывай. Давай своё хорошее, интересное нет, острое, отрезвляющее, бодрящее.

– Не дал мне задремать, сладким вечным сном, в такой уютной реанимационной палате,– Дедушки Мороза.

… И вдруг, голос его окреп, растерян.

– Да нет, не до рассказа. Не смешно. Какой тут смех,– ржавый юмор, слышишь мотор. Перебои. Заглохнем. Замёрзнем нахрен!

*

– Вот, на этом участке, за последние два года, три машины. Замёрзшие, разграбленные, а люди,– сосульки. Кто, как и почему. Может место такое, как ты ругаешься, такая аномальная зона, неет, грабители. И мотор не работал ни у одной…

Да, и ещё, совсем недавно, кошмар, а не случай…

– Ехал себе, мужик, ехал тоже оттуда с Тампери, и вдруг на дорогу вышел олень. У финнов вдоль трассы сетки. А у нас хренушки, и вот он врезался в этого оленя. Пришёл, глянул олень готов.

Ясный день, на его проезжей части, ближе к кювету стоял этот и горевал, а тут, встречный, кто его знает, куда он взирает, как не заметил, как не увидел, такую малу кучу и, со всего, врезался в мужика, лежащего оленя, и машину.

Сам здоров, почти, ничего, подушки спасли, а тот олень и мужик, готов, машина в лепёшку, и того и другого. Счёт два на два, две машины и два бывших уже теперь не живых.

– Хватит, дед, и так мороз по шкуре бегает. Сейчас о плохом, не нужно и так с мотором не лады, так что держим ухо востро.

– Давай, давай, молись, от всех и за всех защищай, и мороза и этих аномальных мозгов и, погоды…

– Не было такого у меня ещё ни разу. Джип, всё – таки, а не карикатура на машину твою, жигули, заглохнешь, хрен кто остановится здесь. Знаешь сколько уже на этом злом участке, каких – то полсотни километров. Уснули и надолго. Заглохнет и хрен кто остановится, поможет. Да и грабят. Свои же. Позорище. Вот и не останавливаются.

– Давай, даваай. Давай, вот родной. Всё. Норма. Прочихался. Поошёл, прокашлялся, бензин дерьмо. Вот шкуры. Чем они его разбавляют?! Вот, смотри, у меня шкура на спине пощла гармошкой. Это место как ты говоришь дурное. В газовую этих, бензиноглотателей. Коктейлями такими гробят моторы и жизнь.

– Ну что там, такой ты стал радостный?! С чего это вдруг. Видишь, как эти убивцы в гробу ворочаются? Да? Там, в твоих книжках подробно пишут, куда тебя определят, но тем, не спрятаться не смыться. Ох, и буудет им. Жаль не увидим этой сковородки, на которой пляшут петухи, а теперь эти грабители.

– Да нет, Серёж. Вспомнил, сынок приезжал.

– С Крыма?

– Нет, Орловская губерния. Учился он там.

– А мы уже жили, здесь, – Виппури, твой теперь и мой город герой…для таких, как мы с тобой.

– Ехал впервые, летом был в Крыму дома. Каникулы. Студент, а на зимние каникулы решил и нас порадовать.

– Что он у тебя маленький?

– Нет, скоро двадцать.

– А что ты его сынок, да сыночек.

– А у нас, на Украине было так принято.

… Приехали мы как то в Харьков, встретились отец, наш тесть, уже дед и его мама. Старенькая мама обнимает сына и говорит,

– Какой ты сухой. Шурка, ешь сало худенькое, с прослоечкой – поправишься.

– Маме сто два года, а Шурке сыну, восемьдесят уже было. Вот это сыночек, правнучки стоят и смеются. Смеются глупенькие.

– И мой сынок, поздний, поскрёбыш, как говорят пожилые люди – родился в Крыму, уже в очень зрелые годы. Теперь вот радуемся, думаем и что бы мы теперь без него делали… Пусто, без него, когда он не с нами. Дочь вышла замуж и уехала с внучкой. Одним сейчас ох скучно, ух, тошно…

– А он, сынок решил нас навестить и проведать, порадовать. Ехал первый раз и даже не сообщил телеграммой. Не предупредил. Приехал. Заходит. Мы таращим глаза – полчаса, как у рака на выкате, из орбит, не верили, не могли поверить своим глазам и головой, что сынок, вот он, он у нас, на этом севере.

– Угомонились. Смотрим на него, как на радугу любуемся. Сыын.

А он рассказывает.

– Сел в Питере на электричку, не спросил, сколько времени в пути, когда прибудем.

– Зима. Снег…

– За окном всё бело – ничего не видно. Лес белый, снег белый. Снова лес как не на Земле. Час едем, бело. Два едем снег, снег, снег. Посмотрел на остановке, кроме снега никого и ничего, и, странно медведей ни белых, ни серых, ни конопатых, нет. Не видно. И не стучат лапами лохматые и голодные, по стёклам электрички не просят батончика или колбаску – как в Крыму,– сувенир, на память. Куда же их занесло, думаю. Мама родная. Разве можно тут жить, в такой круговерти белой и холодной. И это после того, мы ведь жили там, он родился в Крыму. Столько лет!

– Ну, вот и остановка. Конечная. Город. Опять бело. Заснежено. Но потом понравился. Красивый. А как увидел башню,– Замок. Потом парк – Мон Репо. Сказал, я молодец, что приехал, увидел и победил такое, трудный переезд. Увидеть и пожить теперь здесь можно. Молодец, его тоже эти башни очаровали, да и я сам, когда увидел первый раз, сказал, я здесь буду жить. А сынок пропел почти шёпотом, думал, что это уже северный полюс, палатки дикарей, любителей стресса, и никакого города в снегу не увидел в первый час приезда.

***