Сказания о недосказанном. Том I

Она начала реагировать, на его, как он сам подумал, танцы в ступе с водой…

Он, дед уже и не заметил, как стал обращаться, как однокурснице, Галине.

И, тогда, после долгого летаргического сна, она взглянула на него, спросила…

– Вы знали моё имя?

И дед понял, что он так увлёкся, реанимацией этой души, что не заметил, как после двух ворон – галок вошёл в её потусторонний мир, в который она никого не пускала, и никому не доверяла.

Тогда понял, пережила, такое, что об этом не говорить, и, даже думать, вспоминать – Табу. А у него, пожилого, был всё – таки камертон не брюзжащего старичка.

И, он, чуть оживший, рассказал ей, уже этой Галине. Рассказал, как заначку, которую никому никогда не говорил…

… Жил тогда в областном большом городе. Преподавал во дворце пионеров.

И, когда его приглашали к телефону, всегда пытались прослушивать, по параллельным, он говорил так, что душа раскрывалась… юмор, интересно, живо, по делу – вёл любые разговоры, даже деловые. Это ему так, потом, прошло время, говорили его коллеги. А в школу художественную, потом там преподавал, родители приходили посмотреть. Кто их деток так гипнотизирует. Так они говорили ему и директору.

… А сейчас дед, встряхнул остатками некогда богатой шевелюры, пошевелил шариками, – подумал, о том, что ещё спрятано, до поры в его голове. Как же, как отогреть лёд её души.

Что можно было сказать, сейчас, этой, замкнутой в оболочку, от мира сего – женщине? Можно ли?

Рассказать то, над чем, или скорее, чему смеялись тогда его ученики – чижики – кузнечики, весёлые человечики, как он их звал – величал.

Сказал он, сам себе, но как хотелось, что бы это услышали все и малыши и взрослые недоумки.

– Господи, научи, вразуми нас, землян, понимать себя и себе подобных, как эти галки, – видеть и понимать всё живое и живущее, на этой Земле.

Он побоялся растревожить ещё не реанимированную Душу, этого человека, который сидит и, даже говорить не в силах.

Не может.

И тогда дед решил идти в атаку. Но опыт, интуиция учителя, непростой школы жизни, погрозили пальчиком: смотри, не навреди.

И он начал.

Осторожно, после того, как она посмотрела, посмотрела взглядом, еле уловимым. Она и губы не размыкала, а так тихо тихо, еле уловимым беззвучным, скорее это был шёпот, шорох, шелест опавших листьев, – тихая речь, утомлённого сердца.

– Грозная таможня души открывала шлагбаум к её замороженному сердцу.

Ой.

Ах.

Эти Йети…

… Уже было видно, что Галина, и смотреть начала на него, как на собеседника, а не зануду, или пустую стену. Решил ещё попробовать – согреть её заморозку своим рассказом, которая осталась в памяти, от газетной информации пятидесятилетней давности, интерпретируя её на свой лад и, согласно аудитории, которая его уже не только слушает, а и слышит, начал, как учили в комсомоле.

А, он, в художественном училище, в Абрамцевском, ещё и секретарь комсомольской организации был учился сам и своих однокашников, угощать подросшее поколение оптимизмом.

Йети

… Весёлые ребята, после большой комсомольской стройки, отправились в дальнюю дорогу. Искать и найти эти, Йэти. И доказать, что всё это ерунда западной пропаганды для всех, кто слушал передачи врагов человечества американцев – фашистов! Голос Америки был, конечно, запрещён, а им, настоящим патриотам, любящим свою Родину хотелось разложить их на лопатки. Статьи. Заметки в газетах, всегда сообщения – информушки, относились к этим очевидцам, с усмешкой и издёвкой, по самую завязку. Но ребятам хотелось доказать, – что то есть, не бывает дыма без огня.

И. Вот она – тайга. И вот они, дебри. Они, небольшая группа, включили транзисторы, тогда это великое чудо уже было изобретено. Сидят ребята у костра, поют комсомольские песни, гремит, скрипит это чудо, а этих Йэти – и не, ту – тии. Не ходят и не бегают, ни те, ни эти… Йэти… Отсутствуют и сопровождающие их лица… Не бегают, и не просят, в обмен на шкуру мамонта, у них, огненной воды, как чукчи, раньше, было, меняли.

Сидят день. Сидят два. Неделю. Нету. Нет, с белым флагом этих дикарей, и не идут к костру, послушать их комсомольские, патриотические и страдальческие, сердешные, песни про любовь.

Так ушло, пролетело время. И огненная вода закончилась и, продовольственная программа пришла к своему логическому завершению. А он, стервец, или обезьяна, или бобыль одичавший в таёжном лесу – не слухом и не духом, ни кажет свои ясные, или озверевшие очи, от одиночества скуки и безделия…

Но дилемму помог решить случай. А скорее это и была закономерность, которую дают нам – Свыше.

Наша красавица, – Маша, но её все называли, – Маша нерастеряша. Так её величали и правда, не зря, – стахановка, во все дырки затычкой была, и, что бы не затеяла, всё у неё ладилось. Но ещё она, онаа, аах. Оой, – красиивая, умная, её и боялись ребята. Боялись её высоты и, красоты. … И, воот.

Она устроила себе гамак, спала отдельно, далеко от лагеря. Ребята смеялись, что с ними одна возжелала общаться, – с этими Йети. На красоту таакууую клюнут ещё и не такие обезьяны, без штанов и ветрил в голове, которые бывают, здесь, живут и, конечно встречаются чаще, даже когда их и не ждут.

Но она, таки, потом выяснилось, говорила, что, никакая макака, и, даже гость из Борнео, красавец с носом, как баклажан, и большой любитель женской красоты, независимо от породы, не пойдёт на контакт с такой громкой, шумной компанией!

И вот, тот случай.

… Ночью закувыркалась во сне и свалилась со своего гамака. Зацепилась, конечно, случайно. Правой, красивой, аппетитной, своей ягодичной мышцей, за обломанный сук. И, как шашлык повисла на этом шампуре деревянном. Каак она оттуда, на каких крыльях Ангелов – Хранителей коснулась матушки земли, второй половинкой, большой ягодичной мышцы – не поняли потом наши эксперты, которые исполняли роль спасателей М.Ч. С., но приземлилась она, точно. Доложили, потому что ягодичная мышца была синяя, как у моего соседа нос после получки, премиальных, о которых жена даже не ведала. А второй ягодичной мышцы, неет. Как корова языком слизала…

Спасать её было нечем. Все Н. З. спирта ушли, на другие, более земные, неотложные нужды.

И.

Вот.

Она

Неземная красота,

Маша, но уже, теперь, не наша, – красавица, доживала свои, наверное, последние деньки, в страшных конвульсиях великомученицы.

В лагерь её не стали переносить. Кричала – вопила громко, истошно.

Рации не было. Скорую не вызовешь. Да и никто не знает, что они здесь и что вообще, им нужно.

– Приходим к ней на второй день, она и рассказала, что приходил к ней снежный человек… Ребята посочувствовали, показали пальцем на висок. С такой царапиной, на прекрасной попе, и не такое увидишь.

… Беседа закончилась быстро и резко. Она снова застонала и пошла крошить всех, кто её сюда притащил. Вспомнила даже маму, и, других, кто её на свет Божий выпустил, – такие муки.

А, наш юморист, который пальчиком вертел у виска, показывая на нашу красу, но теперь уже бывшую. Ну, какая она теперь краса? С такой царапиной и синевой на прекрасном, совсем ещё недавно, теле. И, вообще, выживет ли.

Потом юморист отстал и стал изучать растительный мир вокруг исследователя – одиночки. Конечно следов никаких – не нашли, визитку им никакую никто не оставил, а потому на нет и суда нет.

… Сутки прошли в тоске и тревоге.

Собрался совсем ненаучный Совет и, задумались. А что теперь?