Сказания о недосказанном. Том I

Но зато кормили три раза в день, и, даже доходягам, давали перед обедом, по ложке рыбьего жира, всем, а малышам по две ложки.

*

… Пошёл дед в сквер, где сидела на лавке женщина и маленькая девочка. Девочка, дошкольница, держала в кулачке конфетку, в золотой бумажке. А, видимо воспитатель, держала двумя ладонями, большую керамическую кружку. Дышала паром, горячего кофе.

Она посмотрела на деда. Потом на малышку. Глянула ещё раз на деда и его кулёчки, коробочки с акварельными красками.

… И, такая грусть, потаённая, спрятанная глубоко, в недрах души, была в её глазах.

… Посмотрела, и, казалось, нет, не казалось, он, дед, видел – гладила своим взглядом, эту светлую, с косичками, и завитушками, светлых волос, головку.

Дед положил весь свой, груз – кулёчки, коробочки, пачку – свёрток бумаги, положил на лавку между девочкой и её воспитательницей.

… Он уже не смог, ни говорить, ни объяснять ровным счётом ничего.

*

Было уже не раннее утро. Солнышко пригревало и сосны давали тот аромат, который слышно было, как дыхание морской волны, которые ощущались, слышны были, эти целительные запахи далеко – далеко, до самых, казалось, горных хребтов Крыма. До самой яйлы.

Она уже поняла. Дедуля что – то принёс, но дипломат из него не получается.

Посмотрела на сосны, вздохнула, глянула на лес вокруг больницы, где в одном правом крыле разместили беженцев Донбасса.

Девочка унесла коробочки и, наверное, досматривает свои сны. Но не те, которые виделись раньше, сквозь сон, голос мамы и счастливые сказки.

…Тишина длилась бесконечно. Никто не нарушал её воспоминания, которые никак не дают ей покоя. Свободу голове…

Думы.

Губы шептали слова песни… думы мои, думы мои…

Да, конечно, это Шевченко. И, дальше, трудно же мне с вами. Ох, и молчат они в душе. Ах, и гремят же они в сердце.

И, вот из кромешной тьмы – тишины, пошла речь, которую и речью нельзя было назвать.

…Я вижу, теперь. Я это вижу, в тени этот ареол духа лесного, аромат земли и солнечных лучей. Вот они. Земляника. Яблоки. Эхо леса. И, жизнь. Радость. Лес. Горы. Крым.

А там, у них, на Украине, где был их дом. Там носится, гонимые ветром взрывов, удушье гнилых мозгов, этих рыломордых – намордников, чёрных рабов племени … Баран а Бомба Ржа.

Она по всему миру носится, но уже идёт, летит другой ветер. Вот он. Здесь. Не только я это вижу. Скоро. Скоро увидят все.

Прозреют и вернут обратно тем, кто его породил. И, будет это чёрное пламя сотни лет, со своими потомками – вырожденцами, выкидышами, нести эти вериги огня и зла, нести на себе и в себе сотни лет, проклинать своих предков, которых не простит ни люди не Время… А и появились они, не из чрева любящей матери, а из под хвоста барана – динозавра, рассыпались шарики скоробеев, по Земле, на голые скалы, и, не дают всходов. Дразнят его, пастуха этого племени – стада. А, эти три буквы, – РЖА, суть, на украинском наречии, по нашему – ржавчина, их всех, племён воинствующих дикарей, – звание, назначение и кончина.

Ох, эти думы…

… Уже остыл кофе в её ладонях, а она всё грела, грелась, дышала глубоко, и, кажется, к ней вернулось, то ощущение пережитого.

Она молчала.

… И, тогда дедуля, пришёл в себя, будто проснулся.

Она не воспринимала никакие звуки и обращения к ней.

Да. Трудно. Понятно. А каково ей, сейчас.

… Теперь уже и деду нужна была помощь, что бы попытаться, вернуть восприятие мира. Мира без страха войны. Понимания безысходности.

Говорить, да и молчать не было сил.

Он повернулся чуть поближе и начал так, будто она сидела напротив, слушала и смотрела на него.

*

Галка о галке.

… – Ты знаешь, тогда, эх, даавно же это было. Последний курс университета, работал уже в художественной школе. Ребятня, конечно, тонкие, понимающие. Занятия по композиции. Им надо было объяснять интересно, толково, или никак.

– Летом, я много путешествовал, и записывал всё, что было интересного, а тут вдруг, моя однокурсница, рассказала эту историю. Сначала, показалась мне забавной. Но прошли годы, и теперь вижу другое. Ребятишки тогда просто смеялись, но слушали.

Она, Галка, сокурсница, просто шла к себе, на дачу, и думала. Ах, и хорошо, что лето приходит. Зачёты, экзамены, это дурная начерталка. Откуда и зачем появилась она. И, на кой леший её дают?! Только мозги сушит.

И, вдруг, до её тонкого музыкального слуха донеслись трели, но не соловья, или журавлика в небе, а, ворона каркнула, во всё воронье… но откуда у вороны глотка? А звук был громовой. Только саксофон в ресторане, по пьянке такой.

Она ругнула её, как могла, словесно, конечно, с перепугу, что бы её, галку, не ворону, унесло подальше. Но ни черти, ни громкие, совсем не дипломатичные приветствия, не подействовали. Тогда она остановилась и присмотрелась, недалеко от тропинки, по которой шла, сидела галка.

Нет, это была не ворона. Точно знала, и по форме головы и всего её оперения, это, да, это была галка. Ну, галка, так галка. К ним, этим птахам, она, Галина, относилась с уважением.

У неё были знакомые, которые учили и успешно, такую птичку невеличку разговаривать.

– Подошла совсем близко, но птаха и не собиралась улетать. Странно. Откуда у неё, к ней, Галине Георгиевне, такая любовь, с первого взгляда? И, нет, не улетает!?

– Ты, это, подруга, чего поёшь тут? В степи под Херсоном, бурьян?! А она, не мычит и не телится, молчит как канарейка, на корабле, перед бурей.

– Ну, подошла, присела, около тёзки, и, увидела, что галка – палка, запуталась лапкой в проволоке, которая здесь валялась, в степи, под курганом. Нагнулась, а она, галка ещё и клюнула её, но промахнулась и дуэтом, обе посмеялись. Тогда Галина стала объяснять, что хочет, по крайней мере, есть пока, желание помочь ей, галке, освободиться из этого плена – почти электрический стульчик. Ты знаешь, мне казалось, что эта Божья тварь, пернатого происхождения слушает, и, даже слышит, понимает меня. Она присела на свои лапки. Проволока согнулась, и потихонечку я начала её распутывать. Ей старалась говорить хорошее. Что она, бедная, влипла, как студент на зачётах, и знает материал, а сказать не может. Галина взяла её в руки, когда уже освободила и подняла её повыше над головой, и сказала: лети с приветом, вернись с ответом. Так в детстве пацаны, писали записки, девочкам и, с нетерпением ждали ответа – или тыква и насмешки девчонок, и пацанов. И ты знаешь, она, галка полетела, у неё всё было в порядке. Крылья целые. Лапки тоже. И, не поверишь, она вернулась ко мне, пролетела очень близко. Я подумала, что потеряла ориентир. Слабак, моя голова. Она делала круг почёта, вокруг моей персоны – помахала ей рукой. И, как товарищу сказала, до встречи, подруга.

– Иду себе, иду, к своей дачке, и смотрю опять она, моя галка, и ещё стая летит. Ко мне. Ну, молодец, ну зверь – птица умная. А что было дальше? – Сказка. Стая сделала три круга вокруг меня и моей дачи. Очень громко говорили, на своём, конечно языке. Я так поняла, спорили. Дескать, ничего эти, люди не понимают. У них, видимо тоже невежды водятся. Их, как и у людей, можно было слышать. Они громче кричали. Ну как наши мужики, когда ужрутся и, доказывают свои аксиомы, доходящие в краснобайстве до рукопашной. Манипуляции с применением кулаков, что бы понятнее было.

Потом взлетели, дали три круга, над моею головой… я, даже не успела, спеть – вы не вейтеся русые кудри, наад моею больной головооой…

– Ну что может быть. Может. Даже того, чего не может быть. Может быть…

– Ой … Ступа в воде. Нет! Вода в ступе. И я её там толку, подумал дед.

… Ан, нет, Галина посмотрела на меня, сказал дед себе и, возрадовался.

Оживает.

Оживаает.