Теорема любви

– Один зуб, – сказал Роман. – А идти к врачу он наотрез отказывается.

– Отказывается? – переспросила Татьяна.

– Отказывается, – подтвердил Роман.

– Это, конечно, неправильно, Виктор Павлович, – сказала Татьяна, повернувшись к Витьке. – Но я вас понимаю.

Витька шмыгнул носом и вздохнул.

– А может, вы какое-нибудь средство от зубной боли подскажете? – спросил её Эдик. – У вас ведь медицинское образование.

– Соду, шалфей и водку можно не предлагать, – сказал я. – Всё это уже пробовали.

– Понятно, – кивнула Татьяна. – Виктор Павлович, вы не будете возражать, если я вас осмотрю?

Витька замотал головой и замычал, но Татьяна уже шла к нему.

– Надо понять, какого рода лечение требуется, – очень спокойно говорила она, не сводя с Витьки глаз. – Может быть, и не надо в больницу идти.

Она выдвинула от стола стул и повернула лампу.

– Присядьте, пожалуйста, я обещаю вам, больно не будет, я только посмотрю, очень аккуратно посмотрю.

Витька глядел на стул так, словно тот был электрическим. Татьяна всё так же спокойно продолжала:

– Я практически не буду вас касаться, только самый необходимый минимум. Знаете, очень многие люди не любят обращаться к стоматологу, и этому есть объяснение. В нас природой заложено беречь свою голову, свой мозг. Поэтому мы интуитивно стараемся избегать прикосновений чужих людей к нашей голове. Согласитесь, что лечить ногу вы разрешите гораздо охотнее, чем зуб. Верно ведь? Садитесь, пожалуйста.

Витька опустился на стул. Эдик мотнул головой, отгоняя наваждение.

– Зубы заговаривает, – прошептал он.

– Причём буквально, – тихо подтвердил Роман.

Татьяна повернула лампу на столе, Витька зажмурился.

– Не волнуйтесь, не волнуйтесь, ничего не буду трогать. Только вот вашу руку…

Татьяна осторожно отвела Витькину ладонь от щеки. Магистры вытянули шеи и привстали на цыпочки.

– И рот чуть-чуть пошире, пожалуйста. Болит внизу, правда? Ага, есть воспаление на десне, но это не страшно. Этот зуб вам уже лечили, верно? И вам было неприятно, и вы это запомнили. Тихо-тихо… Вы этот зуб на днях, вероятно, подморозили. Без шапки ведь ходите и без шарфа, верно? Ну ничего, ничего, всё поправимо. Закрывайте рот.

Татьяна выключила лампу, и в лаборатории стало заметно темнее.

– Я попробую вам помочь. – сказала Татьяна Витьке. – Я не причиню вам лишней боли. Вам нужно будет только посидеть несколько минут не двигаясь.

Витька ничего не ответил, даже не кивнул. Можно было подумать, что он впал в транс.

А Татьяна бесшумно обошла стул, встала у него за спиной, протянула обе руки и остановила ладони в нескольких миллиметрах от его щёк.

– Закройте глаза, пожалуйста, – снова тихо и ровно потёк её голос. – Вспомните, какое бывает небо в июле на закате…

Мы смотрели на Татьяну, широко открыв глаза (а я, кажется, даже рот открыл от удивления). Но она словно перестала нас замечать. Свет в комнате ещё немного померк. И тут Татьяна запела.

Её губы почти не двигались, слова были протяжны, мотив казался очень знакомым. Что-то похожее на колыбельную. У таких песен нет ни начала, ни конца, ни особого смысла. Никто никогда их не учит, но приходит время, и оказывается, что ты их знаешь.

Мне показалось, что мелодию ведёт не только Татьянин голос. Где-то в углу запела то ли флейта, то ли скрипка. Не могу сказать точно, сколько это продолжалось. На часы никто из нас не смотрел. Мы вообще забыли о времени. А может, оно само изменило своё русло и текло мимо нас.

Но вот невидимая флейта смолкла, Татьяна перестала петь и опустила руки. В лаборатории сразу стало светлее.

– Всё, – с улыбкой сказала она, заглядывая в лицо Витьке. – Больше не болит?

Корнеев осторожно потрогал щёку и изумлённо уставился на Татьяну.

– А теперь одевайтесь потеплее и идите к дантисту. Моей анестезии хватит на несколько часов, а зуб надо лечить, увы. Но всё будет хорошо. Я провожу вас.

Витька кивнул и стал доставать из шкафа пальто.

– Я сбегаю оденусь, – сказала Татьяна. – Две минуты – и я вернусь.

Она проскользнула мимо нас, опустив глаза, и бесшумно скрылась за дверью. Мы молча смотрели, как Витька тщательно повязывает шарф, надевает пальто, натягивает шапку. Роман подошёл и помахал перед его лицом ладонью.

– Да иди ты, – буркнул Витька и, отодвинув Романа, вышел.

Роман повернулся к нам и развёл руками:

– Это что было, товарищи магистры?

Эдик задумчиво погладил подбородок.

– По-моему, чудо.

Мы вместе смотрели из окна, как Витька и Татьяна вышли из здания института и пошли по улице. Вскоре они исчезли за снежной пеленой. А Роман и Эдик всё стояли у холодного стекла. Я посмотрел на них и понял: на этот раз попали все вместе. И попали крепко.

Глава 2, в которой всё начинает танцевать

Люди, овощи или космическая пыль – все мы исполняем танец под непостижимую мелодию, которую наигрывает нам издали невидимый музыкант.

А.Эйнштейн. «Письмо о Боге»

Чего только не перепробовали потерявшие головы магистры, чтобы подобрать ключик к сердцу Татьяны свет Васильевны! Меня эта эпидемия влюблённости, к счастью, обошла стороной. У меня была моя очаровательная Стеллочка, и мне её хватало выше крыши. Магистрам же я мог только посочувствовать.

Татьяна, конечно, сразу поняла, что произошло. И надо сказать к её чести, повела себя очень благоразумно. Её нейтралитет стал залогом паритета, и только поэтому противостояние магистров не переходило в открытые столкновения. Каждый из них мог похвастать некоторыми успехами, но не большими, чем у других. А столько же – значит ничего.

Год окончательно повернул на зиму, за окнами завыли северные метели, намело сугробы. И в самый короткий день в году, на традиционном ежегодном собрании коллектива по подведению итогов и оглашению планов на будущий год произошло незначительное событие, которое сыграло тем не менее ключевую роль в дальнейшей истории покорения Татьяны.

Завкадрами Кербер Псоевич Дёмин под конец своего нудного доклада сообщил, что коллектив опять проштрафился на всесоюзном уровне. Видите ли, культмассовый сектор подкачал. Ничего не представили на конкурс талантов научной молодёжи, за что лично Кербер Псоевич получил выговор из Москвы.

На галёрке тихо застонали. Попытки Псоевича развить в коллективе массовую культуру год из года наталкивались на скрытое, но упорное сопротивление всех. Категорически никто, даже вечно ничем не занятые сотрудники отдела Абсолютного Знания, не хотел тратить своё время на самодеятельность. Ну что, в самом деле, за глупые идеи петь хором и ставить Шекспира, когда столько задач требуют решения, столько вопросов ждут ответа, столько проблем подняты, как кони на дыбы! Но на этот раз завкадрами был не намерен отступать. И А-Янус под его натиском вроде бы кивнул: мол, да, культурный отдых научным сотрудникам необходим, надо отвлекаться от работы, это помогает посмотреть на задачи свежим взглядом, сплачивает коллектив… Сходить в поход в китежградские леса, попеть под гитару у палатки на берегу Соловейки – не в счёт. Это не вывезти на всесоюзный смотр.