С точки зрения вечности. Sub specie aeternitatis

– Ну, прости, это вольное сравнение для пояснения сути проблемы, хотя… какое-то рациональное зерно в этом образе есть. Ну, ты вспомни себя – не раздумывая, для достижения сиюминутного успеха, ринуться со скалы, рискуя своей и её жизнью?!

– Я ничем не рисковал. Я же акробат, забыл? Я умею падать, и я предварительно оценил уровень опасности – не более двух-трёх царапин. Зато я почувствовал, что она меня любит! И если, как я знаю теперь, это было единожды в жизни, да я готов рискнуть чем угодно, только бы это было! Такие минуты не забываются!

– Понял. Остынь.

– Я не остыну, даже не надейся! – с минуту они без слов смотрели друг другу в глаза. Как много было в этом взгляде того, чего невозможно было высказать словами – и любви, и горечи, и боли, и радости, и счастья от того, что они любят одну и ту же женщину и понимают друг друга так, как немногим душам дано понимать друг друга на Земле…

– Ну, а третья ночь? – нарушил, наконец, молчание Василий.

– Третья?.. Это была ночь в Менделеево, когда я просил Марину стать моей женой, и она согласилась поехать со мной в экспедицию. Через месяц мы повенчались, ещё через две недели уехали, и вот только тогда…

– Хорошо, я дикая обезьяна, а ты? Ты же совершенно эгоистично сорвал её с учёбы и увёз в свою Тмутаракань, до которой ей не было дела!

– Вот тут ты не прав, старик! Марина оказалась очень ценным сотрудником, её деловые качества и дельные советы выше всяких похвал. К тому же присутствие такой женщины скрашивало нашу суровую действительность. Для меня все эти три года пролетели как медовый месяц!.. Для неё, для расцвета её личности и таланта это тоже было очень полезно. Я внимательно наблюдал за ней с первой минуты знакомства. Ты заинтриговал меня своими письмами о ней…

– А, провались они, эти письма!

– Это было бегство в пустыню ради самопознания, ради неё и меня, ради наших отношений, основанных на глубокой внутренней связи, умении чувствовать друг друга на расстоянии. Такая связь существует, это реальность.

– Я знаю.

Володя на секунду-другую прикрыл глаза, чтобы скрыть вспыхнувший в них интерес. Значит, правда, значит, что-то есть. Ему вспомнилось, как несколько дней назад они прощались… Он, конечно же, поделился с ней своими планами встретиться с Сергеем и с Василием. Вечером накануне его отъезда Марина была необыкновенно грустной и задумчивой. Обычно она пыталась скрыть от него своё плохое настроение, если уж оно случалось, но в этот раз она была так подавлена, что нечего было и думать утаить это от него.

– Ну, хочешь, поедем со мной, – не выдержал Володя. Не то, чтобы он действительно планировал это сделать, но хотя бы обсудить такую возможность. Он знал: чем больше будет сказано вслух, тем лучше. Но она, пряча глаза, отрицательно мотнула головой.

– Почему?

– Я не смогу… делать вид, что он мне безразличен.

– А зачем делать вид, что он тебе безразличен?

Марина подняла на него глаза, в которых светилось изумление.

– Чего ты сама хочешь? – спросил Володя, присаживаясь рядом.

– Всего, – коротко произнесла она.

Комок подступил к горлу от этого скупого и убийственно откровенного признания. Почувствовав, что удар оказался слишком резким и неожиданным даже для такого сильного человека, как Володя, она тут же ласково обняла его за шею, положила голову на плечо, и по его груди побежали горячие слёзы.

– Я не могу, Володя! Он всё время зовёт меня, как и горы зовут человека.

– Как?

– Ты же сам знаешь, как. Я не могу ему противостоять, когда он зовёт меня. Он сильнее, чем я… У него слишком много… слишком много… Я не знаю, как это назвать…

– Это называется страсть, – подсказал он машинально.

– Когда читала Бытие, и там написано: и познал он жену свою, – я воспринимала это слово «познал» или «познала» ну, просто как какое-то обозначение, а теперь вдруг мне открылся его абсолютный смысл… Я хочу познать его до конца.

Володя не смог сдержать невольной дрожи и крепко обнял её.

– Не бойся! Этого никогда не будет, потому что… я не увижу его больше никогда. Для меня это единственный выход. Увидеть и устоять – невозможно.

– Почему? не понимаю… Разве тебе плохо со мной? Или я делаю что-то не так? Что – меня и моей любви для тебя недостаточно?!?

– Ты – другой. Я очень люблю тебя, ты моё счастье… Ты целуешь меня нежно и ласково…

– А он? – невольно вырвалось у Володи. Превозмогая боль, исследователь побеждал в нём возлюбленного. В этом смысле она была просто находка – она открывалась вся, не рискуя стать неинтересной, потому что всё равно внутри оставалось ещё так много невысказанного, непознанного.

Внезапно без всякого предупреждения Марина с такой силой впилась ему в губы, что он невольно приподнялся с места, но она уже отпустила его, быстро взглянула в помутневшие глаза:

– Вот так!

– Неистовый! – прошептал Володя, вновь заключая её в объятия, и больше в этот вечер они не разговаривали…

Усилием воли он отогнал это воспоминание – и взглянул на Василия – уже спокойно, совсем другими глазами. Похоже, он понял, в чём дело. Равнинные реки текут спокойно, а горные – бурные. Чувство, поставленное в жёсткие рамки, зажатое со всех сторон скалами запретов и утёсами приличий вскипает, как необузданная горная река. И в самом деле, хочется ему этого или нет, что-то происходит между этими двумя. У него было такое чувство, как будто он держит в своих руках открытый пульсирующий нерв. Тогда, много лет назад, ему показалось, что он сумел прервать эту невидимую связь, и он надеялся, что время и течение жизни неизбежно доделают остальное, но он ошибся. Эта связь оказалась намного прочнее и эластичнее. Можно ли прервать её теперь? И нужно ли это делать?.. Кто знает Марину лучше её самой? Достаточно просто держать их на расстоянии. Возможно, стоит опять уехать куда-нибудь далеко-далеко, увлечь совместной работой, уговорить начать лечение… Василий стоически перенёс затянувшуюся паузу, и Володя продолжал:

– Человек в своём личностном развитии проходит несколько кризисных периодов. Тогда у Марины как раз был такой период, который ещё обострялся всей этой ситуацией нравственного выбора и выбора дальнейшего пути. Я видел, как она тяготится постоянным присутствием людей и ищет уединения. Оно было необходимо ей, как воздух. Ну, талантливый человек вроде как человек-амфибия: ни на суше, ни в море. Так и она: ни с людьми, ни без людей. Вот я и постарался создать идеальные условия для её дальнейшего духовного развития и созревания. И даже когда она была среди нас, она обладала поразительной способностью выключаться из реальности, оставаясь лишь какой-то сотой долей внимания здесь. Похоже на сон наяву. Невооруженным глазом можно было заметить: о, уже улетела куда-то, осталась только оболочка… На Севере для неё были созданы идеальные условия: то коммуна, то полное одиночество, когда мы уходила на несколько суток. Там её творческий потенциал достиг необходимого критического уровня, и по возвращении она начала рисовать, не останавливаясь. А у меня там была уникальная возможность, не вызывая подозрений, всесторонне исследовать этого представителя человечества будущего, человечества гениев. Помнишь, я говорил тебе ещё тогда, в Крыму? Кстати, для этой же цели я первоначально планировал заполучить тебя.

Василий смотрел на Володю, и чувство огромной непоправимой потери, которое он пронёс через все эти годы, навалилось на него с новой силой. Он сидел напротив своего давнего друга, и, казалось, видел своё отражение в зеркале. И думал: почему он заполучил всё это, а я нет? Но это был вопрос без ответа. И светлая печаль по прошлому вновь уступила место какой-то больной ярости. Ему безумно захотелось, чтобы всем им снова было по двадцать лет, но на этот раз он бы уже не отдал её без борьбы, ни за что, чем бы всё это ни закончилось. Катастрофой? Ну, хорошо, катастрофой.

На спокойное лицо Володи набежало лёгкое облачко, точно он сумел уловить отголоски мыслей своего молчаливого собеседника.

– Нельзя управлять человеком! – воскликнул вдруг Василий, вскакивая с места и точно намереваясь наброситься на друга. – Ты – не Господь Бог!

– Да! Нельзя управлять! – тут же подхватил Володя, – но направлять – это не значит управлять. В этом мне не надо оправдываться перед тобой. Мне достаточно представить результат моих усилий.

– Что?! Что ты с ней сделал?!

– Увидишь… когда придёт время.

– И если нужно время…

– Да, значит, нужно время. Усвоил? Способный мальчик.

– Когда? – спросил Василий, и глаза его испустили такой яркий фотон света, что Володя невольно приоткрыл рот от изумления.

– Василий, я сейчас скажу тебе то, что, наверное, никогда не сказал бы на трезвую голову. Я очень люблю тебя, Василий, люблю мало сказать, как брата, – ты часть моей души, часть моей глубинной истории. Ты занимаешь важное место и в становлении меня, как личности, и, наконец…

Володя и впрямь был заметно под хмельком. Последняя ли порция или неурочный час, или долгие разговоры, но коньяк оказывал своё действие. И сейчас в его голосе послышались срывающиеся нотки.

– И наконец? – напомнил Василий с едва уловимой улыбкой, поздравляя себя с пройденной в молодости «закалкой»: у него, как говорится, не было ни в одном глазу.

– Ма-ри-на. Пусть для нас это больна тема, но сегодня мы договорим её до конца. Конечно, нельзя сказать, что ты участвовал в этом сознательно, что это такой вот подарок другу… нет, но всё-таки, если бы не ты, то, во-первых…

– Ты бы не узнал о её существовании.

– Да! А во-вторых, мне бы предстояло завоёвывать её самостоятельно, а это было бы нелегко.