Стартап

– Давайте так, – заговорил Иван, – мы сейчас спокойно уйдём, а с выигрышем решим как-нибудь. Потом.

– Вы отсюда не уйдёте! – ещё громче захрипел Савелий.

– Ещё как уйдём, – ответил Иван. – Краплёная колода твоя? Твоя. Играли на одну лапу? На одну. На «исполнении» (говоривший мотнул в сторону Горелика головой) поймали его? Нет. Всё «по-чеснаку».

Шулер всем телом плюхнулся на диван, судорожно пытаясь открыть металлическую тубу с таблетками нитроглицерина.

– Плохой актёр из тебя, Савка, – гид с ухмылкой смотрел на корчащегося. – Не ломай комедию, всё равно не поверю. Не ты ли давеча говорил, что карточный долг – долг чести, а? Короче, при всём обществе говорю: мы спокойно уходим, а со своей честью разбирайся сам.

Иван махнул в сторону двери. Лазар встал напротив бойцов, Зиновьев следил за шулерами: Павловский, Горелик и Маша спокойно вышли в дверь, за ними, пятясь, остальные. В коридоре перегруппировались: гид протолкался вперёд, Евгений замыкал.

Когда до выхода в зал оставались пара метров, в коридор, как ошпаренный, влетел мужчина. Рука Ивана дёрнулась подмышку, но он узнал Фёдора, управляющего заведением.

– Всё в порядке, Ваня! Не надо оружия! – человек замахал вытянутыми руками с ладонями вперёд. – Господа! Простите за этот безобразный инцидент, пожалуйста, пройдите за свой столик, сейчас как-раз начнётся варьете.

– Я полагаю, – сверкнул очками Лазар, – что после всего произошедшего нам лучше уехать.

– Я так и подумал. – ответил Фёдор и, с поклоном, показал на выход.

– Жаль только, не довелось отведать фирменного блюда шеф-повара, – проходя мимо склонившегося, хмыкнул Павловский.

– Об этом я тоже подумал, – отчего-то радостно сообщил управляющий, разогнувшись, – и положил его в вашу машину. В дорожку, так сказать.

Фёдор дождался, пока выйдет последний из гостей, закрыл за ними двери и помчался по коридору.

В игорном зале все молчали, пытаясь осмыслить увиденное, только Савелий на диване издавал невнятные хрипы. Управляющий подошёл к шулеру, расставил ноги и упёрся руками в бока.

– Савелий! Что ты тут устроил? – менторским тоном заговорил Фёдор. – Хозяин очень расстроен твоим поведением.

– Федька! Это подстава! – шипел, задыхаясь, шулер. – Не дай им уйти!

– Ты не на тех «хвоста поднял». Юрий Томасович велел передать, – продолжил управляющий, – что у тебя есть сутки на сбор денег. Иначе сам под мостом окажешься. Охотник! Ты здесь?

– Да, Федор. – Витя отклеился от стены.

– Тебя это тоже касается. Беги бегом. Эй быки! – управляющий посмотрел на бойцов Савелия. – Заберите эту падаль, и вон отсюда.

Бритоголовые подхватили своего начальника подмышки и, толкаясь в дверном проёме, оперативно ретировались.

– Сявкой был, сявкой и сдохнет. – Фёдор обвёл взглядом присутствующих, похлопал в ладоши и развёл руками. – Господа! Что стоим? Ничего не произошло. Продолжаем играть! Всем коньяк за мой счёт.

23.

Микроавтобус с заведённым двигателем стоял в прямо перед входом, двери были открыты. Вышедшие быстро погрузились в машину.

– Может, останемся? – Зиновьев задержал рукой залезающего внутрь Ивана.

– Зачем? – удивлённо спросил гид.

– Как «зачем»? – удивился в ответ Евгений. – а прикрыть?

– Не надо. Они не погонятся, – сказал Иван, – им там сейчас Федя мозги вправляет. Шуруй в машину.

Гид залез последним и захлопнул дверь. Автомобиль с визгом сорвался с места.

– Эй, водила, не дрова везёшь! – Иван плюхнулся на кресло, залез рукой подмышку и щёлкнул предохранителем. Тоже самое сделал и Евгений.

– Однако, – глядя на эти жесты сказал Павловский.

– Да-да-да, Владимир Георгиевич, – ответил гид. – страховка, знаете ли. А давайте посмотрим, что нам Федька приготовил.

Все начали осматриваться и только теперь заметили, что под одним креслом находилась плетёная корзинка с полулежащей, пересыпанной стружкой огромной бутылью самогона. Там же была и бутылка вина, одетая в сеточку из дьюти-фри. Под другими креслами в коробках позвякивали котелки и переложенные картоном стаканы. Бокал для вина тоже присутствовал.

Едущие оживились и стали распаковывать гостинцы: Павловский, на правах старшего, разливал самогон по стаканам, Евгений открыл вино, налил в бокал и протянул его Маше.

Девушка взяла поданное, и только сейчас стало заметно, что её бьёт крупная дрожь.

– Маша, что с Вами? – Горелик с тревогой нагнулся к ней.

Бокал выскользнул из трясущихся рук, стукнулся о колени женщины, вино облило её и Питера. Хрусталь упал на ворсяной пол и, не разбившись, покатился вглубь салона. Маша разрыдалась, уткнувшись в грудь Горелика.

– Извините меня, я такая дура, – плакала девушка, – это всё из-за меня, проклятое бабье любопытство…

– Ну, что Вы, всё будет хорошо. – Питер обнял Машу и гладил её по голове – он явно не знал, как вести себя в подобной ситуации, растерялся и повторял. – Всё будет хорошо.

Все остальные отвернулись, держа в руках полные стаканы, и рассматривали отступающую ночную мглу. Девушка тихонько всхлипывала. Город озарялся, проявляясь, как негатив на фото, рассвет гнал тьму, день побеждал ночь, жизнь побеждала смерть, начинался новый день.

Маша отстранилась от Горелика, достала из сумочки зеркальце и влажными салфетками стала вытирать поплывший макияж. Было видно, что она взяла себя в руки.

– Простите мне эти эмоции, господа. – сказала девушка, пряча зеркальце в сумочку.

– Ну что Вы, Машенька, Вам можно, Вы ведь, всё-таки, дама! – сказал Павловский, выдохнул и потянул самогон из стакана, выпил, крякнул, обтёр рот рукавом и произнёс. – Яка гарна горiлка!

Напряжение спало, все засмеялись, выпили и принялись за еду.

Маша откинулась на кресло, достала из сумочки сигарету и переносную пепельницу, и, не спросясь, закурила.

– Скажите, Пётр, – внимательно глядя на Горелика сказала девушка. – Вы и вправду бросились бы на тех громил?

Питер замялся.

– Бросился, однозначно бы бросился, – жуя, ответил за Горелика Иван, – у него и глаза чёрные стали, а взглядом нож искал. Да, Пётр Борисыч?

– Бутылку я искал. «Розочку» сделать. – потупившись в пол произнёс Питер. – Что, по-босяцки? Против правил?

– Какие могут быть правила в компании жулья? – сказал Павловский, протягивая стакан Горелику. – На, выпей. Чего ты не ешь? Остынет ведь.

– А Вы, оказывается, бесстрашный, Пётр, – Маша с прищуром смотрела на Горелика.