Солитариус. Книга первая

Она сказала это с такой злостью, что я на мгновение растерялся. Затем ответил:

– Неприятно слышать такие слова из твоих уст.

Афродита улыбнулась, явно довольная моей реакцией.

– Ну вот, видишь, тебе даже такая маленькая правда не нравится. Что уж говорить о правде большой…

– С чего ты взяла, что правда хуже, чем неизвестность?

– Ни с чего. Я не знаю, что хуже, но, как говорится, лучше синица в руке. Тем более что наша синица больше похожа на журавля. Подумай об этом. О, слышишь, давай спросим у неё, сколько нам жить осталось! – по-детски воскликнула Афродита, услышав засевшую где-то неподалёку кукушку.

– Это самец зовёт самку, – машинально ответил я, и меня на миг охватило то странное чувство, которое называется дежавю. – По-моему, нам пора. Я обещал ДиКаприо прийти в кинотеатр. Он…

– Тот ещё артист, знаю, – перебила меня Афродита. – Хорошо, пожалуй, я составлю тебе компанию. Не возражаешь? Представим, что у нас первое свидание, и ты ведёшь меня в кино. Мы держимся за руки, обмениваемся улыбками и взглядами, которые говорят яснее, чем слова…

К ней окончательно вернулась легкомысленная весёлость, которая так привлекла меня при нашей первой встрече, и то не очень приятное впечатление, возникшее у меня после разговора о правде, постепенно выветрилось из головы. Глядя мне в глаза и как будто бы застенчиво улыбаясь, она взяла меня за руку, и мы неспешно зашагали в направлении кинотеатра. Солнечный шар скрылся из вида, разлившись оранжевым сиянием над лесом. По дороге нам пели сверчки (до чего же недальновиден и высокомерен человек, думая, что всё существует ради него, царя природы!), мимо пролетали какие-то жуки, один даже врезался мне в щёку и упал куда-то в траву, натолкнув меня на мысль о том, что я не видел здесь ни комаров, ни мух, ни каких-либо иных мошек. Об этом я и сказал своей спутнице.

– Комары? Мухи? Господи, как же это романтично! – проникновенно вздохнула Афродита, в очередной раз поднимая глаза к небу. – Вы, поэты, всегда находите нужные слова… Что вы знаете о седьмом небе молчания… Говорят, что поэты не от мира сего, но это враньё. Они такие же приземлённые создания, как и большинство людей, просто тщательно это скрывают и от себя, и от других.

– Но ведь это же удивительно, разве нет? Я имею в виду отсутствие комаров. Мы всё-таки в лесу живём.

– Вам, видимо, не нравится моё общество, раз вы думаете о всяких букашках. А мне и без них хорошо, да что уж говорить, мне гораздо лучше без них, чем с ними, – сказала она, снова вздохнула и продолжила уже серьёзно. – Что ж, так и быть, если тебе интересно. Был тут один пациент… Он был уверен, что в здешнем воздухе есть что-то такое, что отпугивает комаров и прочих гадов. Какая-то химия или что-то вроде. Он доказывал всем и каждому, что этим воздухом нельзя дышать, что именно в нём причина наших приступов.

– Вот как… А где он сейчас?

– Выписали. Сама я его не знала, мне о нём рассказывал кто-то. Но подумай сам: если бы воздух был чем-то отравлен, то неужели бы это отпугнуло только комаров? Другие букашки летают – и ничего.

– Не знаю. Возможно, это действует только на комаров и им подобных. Как аэрозоль.

– Бред. Мы бы все уже отбросили копыта, будь тут что-то подобное. И довольно об этом. У нас всё-таки романтическая прогулка, а не расследование исчезновения комаров.

– Да, ты права. Могу я пригласить тебя на ужин? – кивнул я на столовую, мимо которой мы как раз проходили.

– Нет, я никогда не ужинаю. Это вредно.

– Хм…

О странностях Солитариуса мы больше не говорили. Точнее, я пытался снова поднять эту тему, но Афродита ясно дала понять, что не намерена обсуждать всякие глупости. Мне её отношение к происходящему казалось странным, даже немного ненормальным. Вот так просто взять и смириться с неизвестностью? Отказаться от попыток что-то узнать? Нет, это было выше моего понимания. Правда, попытки эти пока ничего мне не дали, но я хотя бы попытался… Несмотря на это, моё отношение к Афродите не изменилось, она по-прежнему мне нравилась. Может, потому и нравилась, что была моей абсолютной противоположностью…

Когда мы пришли в зону отдыха, темнота уже начала накрывать землю, и стало гораздо прохладнее.

– Надеюсь, у кого-нибудь найдётся фонарик на обратном пути… – сказал я.

– Боишься темноты? – насмешливо спросила Афродита.

– Опасаюсь. Вдруг змеи выползут на охоту или ещё какая-нибудь гадость. Здесь есть змеи?

– Конечно. Голодные и кровожадные. Охотятся только стаей. Они сожрали не одного здешнего обитателя, – «жутким» голосом ответила она. – Но не бойся, пока ты со мной, они тебя не тронут.

– Правда? Почему же?

– Я – их королева. Они слушаются только меня.

– О, ваше гадючество, пощадите бедного поэта! – «испуганно» воскликнул я. – Хотите, я напишу оду в вашу честь?

Мы уже подошли ко входу в кинотеатр, и её гадючество не успело мне ответить, потому что оттуда вышел ДиКаприо. Как будто караулил нас.

– Вы опоздали! На целых двадцать минут! – обиженно буркнул он.

Афродита громко фыркнула.

– Мы, наверно, пропустили что-то такое, без чего не сможем дальше жить?

Актёр мрачно посмотрел на неё.

– Вы могли бы стать неплохой актрисой, но вам не хватает гибкости ума. Ну так что же, вы идёте или нет? Кино уже в самом разгаре.

– Да, конечно, – ответил я и пропустил Афродиту вперёд.

Внутри было тихо, тише даже, чем на улице. Мы дошли до конца хорошо освещённого узкого коридора и остановились перед черной дверью. ДиКаприо повернулся к нам и шёпотом попросил «соблюдать тишину во время просмотра», на что Афродита снова фыркнула, сделала унылое лицо и торжественным голосом принялась воспроизводить похоронный марш. Актёр поморщился, молча махнул рукой и открыл дверь.

Первым делом в глаза бросился большой экран, метра три в длину и два в высоту, на котором какой-то парень разговаривал с какой-то девушкой – судя по лицам, испанцы. Помещение не представляло из себя ничего особенного, обыкновенный зал, какие бывают в кинотеатрах, только гораздо меньше; слева и справа от экрана по пять рядов чёрных кожаных кресел, всего пятьдесят мест, и почти все они сейчас пустовали, посередине – неширокий проход, устланный плотным красным ковром, глушившим наши шаги. Мы с Афродитой устроились в последнем ряду справа от прохода, а ДиКаприо занял кресло во втором ряду слева, за спиной у Златовласки, которую я не ожидал здесь увидеть – ей-то это зачем? Рядом с ней сидела Амазонка и кто-то ещё. Я перестал всматриваться в пришедших, и так было очевидно, что намерение актёра собрать всех обитателей Солитариуса с треском провалилось. Устроился поудобнее и уставился на экран.

Через несколько минут мне стало ясно, что этот фильм я уже видел раньше, только никак не мог вспомнить, где и когда, да и содержание почти полностью выветрилось из головы. Погрузившись в себя в попытках вспомнить хоть что-нибудь, не заметил, как задремал. Очнулся, когда включился свет: фильм закончился. Я повернулся к Афродите.

– Уже всё? Ну как фильм? – спросил слегка охрипшим голосом.

Она улыбнулась и махнула рукой.

– Ты правильно сделал, что уснул.

– Скучный?

– Не то слово. Скучный и пустой. Как тот, кто его выбирал.

Что-то в ее голосе меня насторожило. Я заглянул ей в глаза: кажется, она чем-то встревожена…

– Что-то случилось? – спросил я осторожно.

– Случилось? С чего ты взял? – отводя от меня взгляд, ответила Афродита.

– У тебя на лице написано.

– Ха-ха-ха! Ты плохо знаешь женщин. Мало ли что нам взбредёт в голову…

– Есенин, вам понравилось?

Я обернулся на голос: в проходе, улыбаясь во весь рот, стоял ДиКаприо.