Перевернутое сознание

«Портки-то стянешь?» – Голос Вурхина.

«Может, сам, а? Долбай фигов! И отъе… его!»

«Иди на х…!»

«Придурки долбанутые. Валим посмотрим, что парни с толстым дружком его учинили» – Вмешался парень с в футболке «Cannibal Corpse».

В итоге мне улыбнулась добрая госпожа удача, которая большей частью лыбится на меня лишь своей ухмылкой гиены с острыми как бритва зубами, с которых капает кровь, и меня не оголили полностью.

На последок кто-то из троих поганых ублюдков пнул меня с разбегу по ребрам. Я почувствовал какой-то хруст внутри, но что удивительно, не почувствовал боли.

Не знаю точно, что заставило меня открыть глаза и вернуться в этот жестокий одинокий долбаный рутинный мир: холодок, пробежавший подобно искре по моему телу, или же тыканье в меня палкой старухой.

«Эй, молодой человек, вы живы? Молодой челове-ек?» – Протянула зловредная карга, тыча в меня палкой (черт, как на зло, она все тыкала в те места, где было особенно больно; мне приходилось стискивать зубы, хотелось заверещать, но что-то словно мне мешало. И еще мне не хотелось выходить из того сонно-мутного состояния забытья, в которое меня любезно ввели ДЕТКМ ДЬЯВОЛА).

«Да плюнь ты на него. Какой-нибудь наркоманишка, должно быть, или вообще какой-нибудь безумец. Идем». – Сказал второй старушечий голос. Этот голосок в отличие от первого шепелявил и драндычал быстрее (создавалось ощущение, что вторая старуха, товарка той тыкальщицы, играет в игру под названием «произнеси как можно больше слов»).

«Но как же? Ему нужна помощь. Молодой человек. – Произнесла более настойчиво тыкальщица и снова ткнула меня палкой под ребра (эта Фрэссериха брезговала до меня дотрагаиваться и вот тыкала в меня концом палки, точно маленький ребенок, нашедший смачное свеженькое собачье или какое-нибудь иное дерьмо, и вот ковыряется в нем, изучает, так сказать – а вдруг внутри говна есть что-нибудь эдакое, какая-нибудь изюминка). – Его, наверно, избили. Гляди, Маш, ведь он в одних трусах, в крови и синяках».

«А тебе это надо? Помощь?! – Язвительно сказала вторая старушенция. – Думаешь, он увидь тебя лежащей в луже шобственной крови после того, как его же одногодки поигрались бы ш тобой, помог бы тебе? Шас! Шильно сомневаюсь!».

«Ну я все-таки сейчас позвоню в милицию, чтобы у меня совесть была чистой».

«Делать им больше нечего да и те – тоже. К шередине дня может заберут, хм!» – Хмыкнула вторая старуха.

Дальше я отключился еще на некоторое время, которое мне показалось целой вечностью. Я припоминаю, как мы с дедом в конце лета дежурили на картофельниках (на которых дежурила почти вся деревня по очереди), потому что там завелась некая крысятина, которая тырила ее. Так вот в тот раз я решил не спать всю ночь, доказать себе, что я на это способен, а еще увидеть восход. И тогда у меня было некое подобное ощущение (уже ближе к восходу), я точно окунался в чашу сна на долю секунду, но потом тут же просыпался, тряся изо всех сил головой, точно бык, и мне казалось после этого, что прошла вечность, и я уже не сплю очень давно. Хотя ведь я погрузился в сковывающее владение сна на пару секунд и тут же вернулся, как если нырнуть в холодноватую реку и вынырнуть.

Не успев приоткрыть глаза, как я сразу же их закрыл – свет давил на них с огромной силой. У меня вырвался стон, а затем я закашлялся. Кое-как перевернулся на бок и намеревался сплюнуть кровяную слюну, но мне это не удалось: она стекла по подбородку, а затем, не спеша, съехала на грудь. Потом я снова отключился на непродолжительный период. Мне казалось, что меня опутывают какие-то нитеобразные щупальца и утаскивают в некую нору, похожую на туннель. Когда я снова пришел в себя, то сердце колотилось, а по всему телу бегали, подобно взбешенному поезду, дрожь и чувство страха.

Наконец я собрал все оставшиеся усилия, которые еще к тому же подкреплялись чувством бешеной ярости, которые так поприкалывались надо мной. Что самое прикольное пока я тащился, время от времени рухая на землю, ни одна долбанная сволочь не поинтересовалась, что со мной, может мне нужна помощь – ХРЕНА С ДВА. ЭТИ ГРЕБАНЫЕ ФРЭССЕРЫ или их СПОДРУЧНЫЕ были так поглощены собой, работой, деньгами, сексом (думать о том, как будешь драть какую-нибудь барби на работе или после работы, гораздо интереснее, чем замечать какого-то пацана, плетущегося, точно воин, с поля брани в одних блин портках). ВЕДЬ ПАРНИ В ТРУСАХ, ЛИЦОМ В КРОВИ, ССАДИНАХ И ГРЯЗИ ГУЛЯЮТ ПО АЛЬПВИЛЛЮ КАЖДЫЙ ЧЕРТ ВОЗЬМИ ДЕНЬ – ТАК ЧТО МОЖНО УЖ И ПРИВЫКНУТЬ!!!

Я плелся по улице, не зная толком, куда я вообще направляюсь. Домой идти я не мог – вдруг там эта ублюдошная свинья (ДУБЛИКАТ моего любимого папочки). Тогда он точно добьет меня. Это наверняка. Я решил плестись к Рику. Это единственное, что пришло мне на ум. Я плелся, точно во сне. Голова кружилась по-страшному, подташнивало. Хотелось упасть и не вставать, но я продолжал плестись, свесив голову и закрыв глаза. Я представлял, что я сплю. Погружен в сладкий сон, который ласкает меня в своих объятиях, подобно тому, как девушка ласкает своего возлюбленного (уже мужа) в первую брачную ночь. Также я вспомнил опять мою бабулю. Вспомнил, как я попытался съехать с дороги перед фабрикой, которая шла под уклон, и не смог справиться с управлением моим великом и ободрал себе коленки, правый локоть. Мне было безумно больно, идя домой я ощущал жжение в коленках и локте, из глаз у меня градом капали слезу, которые застили поле видимости. Когда я был уже почти у дома, со скамейки соседнего дома поднялась баба Вера (мы дети звали ее так, а моя бабуля и остальные просто Вера), в одно мгновение оказалась около меня с красным заплаканным лицом, в пыли и ободранными коленками и локтем, на которых кровь уже немного подзасохла.

«Брось ты его к такой-то матери! Зачем ты его везешь? – Баба Вера любила вставить «красивое» словцо, но из ее уст это звучало даже очень здорово, а не как брань. У меня бы это прозвучало как похабщина и ругань, но у нее… это совсем другое дело. По мне, есть просто такой особый тип людей, которые когда ругаются, то это у них выходит очень даже смешно и здорово, и ты даже не обращаешь внимания на ругательное слово, точно его и нет, но хотя не нужно отрицать, что это плохо. – Упал что ль, Дим?»

«Д-д-ы». – Выдавил я из себя, шмыгая носом и вытирая, свисающие из носа сопли тыльной стороной ладони.

«Эх, ты чудо эдакое! Но ничего до свадьбы заживет. Идем скорее к бабушке». – Баба Вера назвала меня «чудом эдаким» тогда, и в этих словах звучало сочувствие и любовь одновременно.

В ДЕРЕВНЕ ЛЮДИ БЫЛИ ДОБРЕЕ И ОТЗЫВЧЕЕ… ОНИ НЕ БЫЛИ ФРЭССЕРАМИ И ИХ МАРИОНЕТКАМИ

Когда я увидел расширенные бабулины глаза, то слезы потекли по моему раскрасневшемуся лицу с новой силой. Бабушка прижала меня к себе и сказала, что все будет в порядке, и чтобы я не ревел (сам, мол, виноват). Она помазала мои ссадины зеленкой, дуя при этом, чтобы не так дерло. А когда жжение было особенно сильным, и я скулил точно щенок, и слезы капали из глаз, то она приговаривала: «Будет тебе. Теперь, парень, все не так уж и плохо» и сильнее дула на свезенное место. Проводила своей сухой, прохладной и нежной рукой по моему лбу и волосам. В эту минуту боль улетучивалась на какие-то дольки секунды, и мне становилось спокойно, я был рад, что у есть такой человек, который может утешить тебя, когда тебе больно, облегчить твои страдания и сделать их не такими горькими. Если у тебя есть такой человек, то хотя бы для этого уже стоит жить в этой сраной задолбаной рутинной жизни.

Затем мои мысли сменились мыслями о ДУБЛИКАТЕ папочки. Я стал думать о том, как у него заживает нога, в которую я впорол нож. Было бы круто, если бы у этого брюзги, вечно недовольного ублюдка, который видит во мне лишь все дерьмо, началась гангрена, и ему отпилили на хрен одну его ходулю.

Сестра, хотите сделать первый запил?

Дальше я думал о том, что нужно вернуться домой на квартирку и закончит с этой гнидой то, что мы не завершили. Но перед этим мне до черного безумия хотелось отомстить этим ДЕТКАМ НОЧИ, которые избили меня. Я не знал еще в то время, что Рик знает одного из этих сучат – когда же он сказал мне об этом, то мне захотелось ржать по-черному от этой охренительно шикарной вести.

М-М-ме-е-э-с-с-ть!!! Черный перевернутый разум стал подбрасывать план того, как можно жестоко с ними поквитаться.

Еще я подумал о Натали. После моего рассказа она вообще со мной не общается. Я словно соорудил стену между ней и собой. Теперь мы далеки, а я надеялся, что когда я отдам ей ключ от моей ДУБОВОЙ ДВЕРИ, все изменится. Как же я ошибся! Она точно один из Фрэссеров.

Я часто ошибаюсь. Очень часто. Думаю, что что-то смогу хоть капельку улучшить, но все лишь больше ухудшается. Как, черт возьми, я устал! Как, черт возьми, мне надоело чувствовать себя грязным, одиноким, повинным в чем-то, разбитым и ненужным! Это тяжело. С каждым днем тяжелее. Каждый день приближает меня к этому… Я решил сделать это. Но перед тем как уйти, я хотел поквитаться с моим бывшим почти другом, а когда я узнал, что Рик знает одного из НОЧНЫХ ДЬЯВОЛЯТ, то решил еще и отомстить этим поганым скотам.

Мне с трудом верилось, что я стоял перед квартирой Рика. В ушах звенело, перед глазами все потемнело и плыло. Мне едва удалось надавить на звонок, чтобы не грохнуться на площадку и не съехать вниз мордой по лестнице.

Рик долго не подходил. Я уже решил, что его тоже нет дома и что он лежит где-нибудь в луже собственной крови у сада, и что я его не заметил. Но наконец за дверью послышались еле различимые шаркающие шаги (можно было подумать, что за дверью столетний старик, который незнамо каким образом дожил до столки лет и у которого еще теплилась какая-то жизнехонька, благодаря которой он как-то еще двигался).

Я рухнул через порог, когда дверь открылась. Боль пронзила правый бок. Я сдавил, что было сил зубы, но это все равно не помогло – я заревел. Это были не рыдания, а скорее горькие всхлипывания отчаяния, бессилия, горя и тоски.

«Дима-ан, – проговорил надо мной старческий голос Рика, – давай я тебе помогу, дружище». – Рик помог мне забраться внутрь квартиры. Если бы кто-то видел это, то он бы мог подумать, что меня утаскивает чудовище с изуродованными лапищами, на которых длинные острые когти, в свою нору, где оно потом разорвет меня на куски и сожрет, или же маньяк-гомик.

Я провалялся пару минут в коридоре квартиры Рика, потом Рик помог мне подняться. Из глаз у меня при этом закапали слезы, а лицо закалило, и все тело прострелила колюще-давящая боль. Рик подвел меня к крану, чтобы я умыл свою избитую рожу в крови и пыли. Тут только я нащупал языком ямку, где раньше был зуб. Эти поганые говнюки еще, оказывается, выбили мне зуб с левой стороны, который рос следом за клыком. Хотя я не помнил, чтобы меня пинали по лицу, значит, один из этих НОЧНЫХ ДЕМОНЯТ долбанул меня по лицу, когда я вырубился. ГРЕБАНЫЕ КОЗЛЫ!

Руки у меня тряслись и не слушались, точно у одряхлевшего старика, когда я приводил свою физиономию хоть в какой-то вид. Рик оставил меня одного в сортире и ушел. Я стянул с себя портки и кое-как залез в ванну после того, как стер с физиономии кровь и грязь. Я вспомнил, как совершал гадкие вещи, забираясь в ванную. САДЮГА-ДЕМОН шепнул мне с жесткой издевкой: «Залезай да погоняй лысого, жалкий одинокий извращенец! Может, полегчает, у?!». Я помотал тяжелой одеревеневшей башкой. Почувствовал отвращение к себе. Каким же сраным дебилом я был!!! Я сделал очень много вещей, которыми не горжусь и о которых стараюсь забыть, но не могу. И я даже не хочу писать о них в своем дневнике, потому что боюсь выпускать их на бумагу – пусть уж лучше они так и бродят в липкой паутине моего сознания. Но о двух жутких вещах, которых я очень стыжусь и которые до безумия желал бы забыть, я все же напишу день через два. Это нужно для меня же самого. Может, тогда они не будут гнести меня так, как сейчас – почти с такой же силой, как это делают Фрэссеры… которые добились того, что хотели от Александра.

Я не сделал грязной вещи, о которой шептал мне ДЕМОН сквозь мой больной перевернутый разум. Мне удается справляться с мокрым искушением Сатаны уже около восьми или девяти месяцев, и мне не катит почувствовать те муки совести, когда охота зарыться под землю или сдохнуть, снова. Мастурбация – эта грязная, но, мать твою, цепкая ловушка Дьявола, действовать которой чуваки вроде меня позволяют по собственной же воле. Не заметно для себя ты впустил ее, и когда она пустила в твою плоть свои щупальца, высвободиться из их власти не так-то просто – потому что твой разум насыщен до предела дерьмом и сраными черными фантазиями. Мне удалось выкинуть из себя щупальца этой ловушки, и я держусь. Возвращаться на свое же говно, от которого я очистился частично (полностью очиститься невозможно, потому что ты уже побывал в говне, и его осадок так и останется в твоем разуме как напоминание того, каким чертовым блевотным существом ты был, совершая это), я не хотел.

С большим трудом я вымылся (если вообще мое осторожное елозение по ребрам и остальным частям тела, можно было назвать мытьем). Вытерся полотенцем. Меня колотила дрожь. Зубы стучали как бешеные. Дальше голова закружилась по-страшному, и я блеванул (хотя с чего бы? Я же не ел ничего с того «веселенького» вечерка, когда мы наткнулись на презабавных ИГРУШЕК ДЬЯВОЛА). Это было противно. Я хотел перестать, но был не в состоянии. Кисловатая блевотина выплеснулась прямо на ножное полотенце, а ее остатки повисли у меня на подбородке. Затем желудок вновь скрутило, комок подвалил к горлу и упал. У меня отрыгнулось что-то горьковатое и шершавое (нечто вроде слюны). Я сплюнул это на полотенце, морщась и издавая стоны. Потом пришли Фрэссеры, или лучше сказать не они, а то, что эти ЛЮДИ Ненависти и Крови послали. Из пола рядом с облеванным полотенцем выросла кисть (коричневого загнивающего цвета), у нее были длинные пальцы, двух из которых не было – от указательного осталась лишь одна фаланга, а мизинца вообще не было: его сбрили начисто). Из пальцев, извиваясь, поползли какие-то жилки, которые увеличивались в размерах. Одна из них коснулась моей ступни, я вскрикнул. На том месте, где она меня коснулась, осталась полоса, словно мне прислонили что-то горячее. Я собрался заверещать, но из меня вышли лишь нёбно-укающие звуки, точно у мартышки, которая увидела свежее человеческое сранье и от довольства заукала. Потом я отключился. Я был точно в воде. Плотной, сковывающей, молчаливой и безответной воде. Я попытался подумать о Нэт. Увидел ее черные волосы с кудряшками, зеленоватые глаза, но все это было размытым и тонким, подобно, копировке, которую мы, помню, использовали в первом классе, когда только учились писать. Не следовало тебе рассказывать ей про НИХ, прошептал в этой водной тиши некий голос в моей башке. Но ведь не зря говорят: «все, что ни делается, – все к лучшему». И ее реакция лишь доказало мне, что я никому не могу доверять. Н-И-К-О-М-У. Ключ от моей ДУБОВОЙ ДВЕРИ должен хранится глубоко внутри меня, в самых темных закоулках моего больного перевернутого сознания.

ЧЕРТОВСКИ ТРУДНО НАЙТИ ЧЕЛОВЕКА, КОТОРОМУ БЫ ТЫ МОГ РАССКАЗАТЬ ВСЕ, ЧТО ХРАНИТСЯ В ТЕБЕ, ЗА ТВОЕЙ ДУБОВОЙ ДВЕРЬЮ, НЕ БОЯСЬ, ЧТО ОН О ТЕБЕ ПОДУМАЕТ И КАК ОТРЕАГИРУЕТ. ДАЖЕ МУЖ И ЖЕНА МОГУТ РЕДКО ПОХВАСТАТЬСЯ ЭТИМ, ХОТЬ МОГУТ И ПРОЖИТЬ ВМЕСТЕ ДЕСЯТОК ЛЕТ, А ТО И БОЛЬШЕ.

КТО НАШЕЛ ТАКОГО ЧЕЛОВЕКА – ТОТ СЧАСТЛИВЕЦ, ОБНАРУЖИВШИЙ ВЕЛИКОЕ СОКРОВИЩЕ.

ПОЛНОЕ ДОВЕРИЕ. ОТСУТСТВИЕ СЕКРЕТОВ. ОТСУТСТВИЕ ЛЮБЫХ БАРЬЕРОВ МИСТЕРА СТРАХА. ПОНИМАНИЕ. СПОКОЙСТВИЕ. НЕЖНОСТЬ. ТЕПЛОТА И ЛЮБОВЬ.

Меня привело в относительное чувство голос Рика, а затем его прикосновение кончиками пальцев ко мне (по всему телу тут же распространились нити боли, вроде тех, которые извивались из этой кисти, выросшей из пола).

«Диман, скоро мои предки придут».

Голова кружилась. Мне требовалось поспать. Еще поспать. Пара часиков крепкого тихого сна. Чтобы никто меня не тревожил, не теребил. Оставил меня в покое. Лишь спокойный сон и я. Наконец я вспомнил, где я, что происходит и почему я так хреново себя чувствую. Я вспомнил о кисти, которую послали Фрэссеры, о заблеванном полотенце. Мне стало не по себе. Чувствовал вину, точно нашкодивший мальчишка.

Я приоткрыл глаза. Я лежал на диване, накрытый покрывалом. Я ощущал частично прикосновение покрывала к заднице и другим местам у гениталий – это означало, что я лежал с голым пердальником. Мне стало стыдно и погано вдвойне – Рик видел меня голым. Но с другой стороны я был ему благодарен – не всякий стал бы перетаскивать субъект вроде меня, распластавшийся у полотенца с собственной блевотиной. Я заметил, что в пиковые ситуации: все из тех, кто тебе окружает, как то хотят помочь тебе и чуть ли не добрые самаритяне (эта ситуация как бы объединяет и покрывает все неприязни и всю ненависть – те, кто это имеет, точно перекидывают все едко негативное на нее и становятся нормальными чуваками, которые и не грызлись друг с другом вовсе), но проходит эта ситуация, ее действие завершается, и вся эта объединяющая дружеская атмосфера испаряется, и этот же твой приятель, который ты думал твой друг и чувствовал это внутри, отдаляется незаметно от тебя (а ты – от него), и может даже подложить тебе «красивую» смердяще-разлагающуюся свинью. Я не говорю здесь в общем (в общем вообще нельзя говорить, потому что исключения есть всегда, как есть всегда и альтернативы), но я говорю, что так происходит в большинстве случаев. Я могу судить об этом по тому случаю, когда я потерял МОЮ БАБУЛЮ. Тогда у меня была подружка Инна Прешова. Какое-то время мы с ней очень крепко дружили – и она даже мне некоторое время помогала, когда бабули не стало – но потом спустя время после смерти бабули, когда я как бы пришел в себя (лишь внешне, на первый взгляд), наши отношения растаяли, и мы вообще перестали общаться, а потом Инна уехала вовсе из Альпвилля. Я не помню, чтобы давал какой-либо повод для разрушения нашей дружбы (если она вообще существовала, черт тебя дери?!). Она просто распалась, словно через смерть бабули Инна проявила себя как истинный друг, а затем внутри у нее что-то сломалось, растаяло (как у меня, вероятно), и мы больше не могли быть чем-то или кем-то друг для друга. Но Инна в тот момент, когда проявила себя как настоящий друг, который потом растаял, подобно туману, помогла мне очень благодаря тому, что мы много делали вместе (гуляли, читали книжки вместе, смотрели различные передачи, играли, разговаривали).

СОВМЕСТНОЕ ОБЪЕДИНЯЕТ И СБЛИЖАЕТ

МНОГОГО НЕЛЬЗЯ ОБЪЯСНИТЬ В ЭТОМ ЧЕРТОВОМ СУЩЕСТВОВАНИИ ИЛИ ЖЕ ОЧЕНЬ СЛОЖНО, ТАК ЧТО ЛУЧШЕ И НЕ ПЫТАТЬСЯ

Когда я чувствую себя виноватым или злым, то разговаривать с кем-либо охоты нет никакой, а все веселенькие кажутся мне настоящими уродами, которым мне бы хотелось съездить по мордасам, но Рик также был избит этими ИГРУШКАМИ НОЧИ, поэтому он был серьезен и нормален, и я не ощущал отвращения к нему.

«Одежка какая-нибудь у тебя есть?» – Свой рюкзак с одежкой и какой-то учебной фигней я оставил в Канализационной Берлоге (сейчас там была моя прописка, по сути я числился бомжем). Хотя вряд ли там осталось какая-нибудь чистое шмотье – стирать-то его негде да и нечем. Я даже пару дней до нападения на нас ДЕТОК ДЬЯВОЛА ощущал исходящую вонь от себя, а особенно от паховой области, когда мочился. Противный, какой-то тепловато-потный запах, и ощущение, точно у тебя на яйцах корка, которую нужно соскабливать каким-нибудь специальным поскребком, которым скребут люди, которым за сорок, «ножки» с изрядной порцией старой вонючей кожи после принятия ванны. В общем чувствуешь себя грязным и пользованным на типа использованного презика, который порой не забывает цеплять на свой «кран» Серый, этот половой извращенец.

«Найду что-нибудь, Диман, не боись». – Тут только я заметил, что половина лица Рика была вся синюшная и в кровоподтеках, точно у него было это страшное родимое пятно в пол-лица, которое я порой видел у некоторых людей на улице.

«Да я и не боюсь, мне срать срачем на все, приятель, – произнес я грубо. Потом прокашлявшись (у меня отхаркнулась какая-то мокрота, кажется эта была кровь – я ощутил ее привкус), добавил: Ничего себя тебя отделали эти суки!».

Рик промолчал. Его можно было понять: когда зол как бес и тебя снедает жажда мщения и злости, что это произошло именно с тобой, то лучше не распылятся словесно, потому что это приведет лишь к еще большей адской боли внутри, тебе захочется чуть ли не верещать и сдирать заживо кожу с себя от черного давящего чувства унижения и надругания.