Перевернутое сознание

Я И ТАК ГЛУБОКО ВНИЗУ. ТАМ, ГДЕ Я: ХОЛОДНО, ТОСКЛИВО, МРАЧНО И ВОНЯЕТ СМРАДОМ. Я ТАМ СОВЕРШЕННО ОДИН. ИНОГДА ТУДА ЗАГЛЯДЫВАЕТ АНГЕЛ СВЕТА. НО МОГУ ЛИ Я ЕМУ ВЕРИТЬ?

ОПАСНО. СТРАШНО. БОЯЗНО. ОПАСНО. ОПАСНО. ОПАСНО. ОПАСНО. ОПАСНО. ОПАСНООПАСНООПАСНО……………

«У нас голубеньких здесь нет? – Прижимая руку ко рту и ухмыляясь, спросил Степан. – Серый, может ты помянешь ориентацию?»

«Заглохни, сука! Прикрой гнилоговорильник! – Серый ударил Степана в грудак. – А то и тебя сверху положим, чмошник поганый! – У Серого снова пошла кровь из носа и из губы. Он шмыгнул носом и стер с губы кровь. – Будет что-то вроде бутера или развлекающихся черепашек!».

Зависала загагалился. Через пару секунд к нему присоединилась Третья Личность, а потом и сам Серый.

Дальше мы оставили чучмека. Зашли купить бухла. Степан сказал, что в Берлоге есть чуть-чуть глюконата (т.е клей), а Зависало, лыбясь сказал, что есть чуток марихуаны. Мы купили алкоголя и завалились в Берлогу. Шпингалета уже там не было: видимо он посмотрел порнуху в живую, спустил свой кран, и побежал отрываться с пареньками своего возраста (попивать пивко из полторашек, курить, дышать и заниматься всякой всячиной: начиная от звонков в квартиры для прикола и разбивания окон в садах или какой-либо иной развлекухи, пока какой-нибудь «крупный дядя» не оторвет ему башку или не пересчитает косточки, как сегодня это сделал чучмек Серому в относительном смысле, конечно. Мы сделали это ему намного сильнее).

«Глянь на эту дуру вонючюю. Распласталась, раздвигалка долбанная!» – Степан пнул Ритку-услужилку по правой ноге, на которой были полуизодранные сандалии. Ритка лежала на спине: голова у нее была запрокинута и отведена в сторону, ноги раздвинуты, а джинсы едва натянуты до пояса. Рубашка на типа мужской была полурастегнута. Зрелище не из приятных. Уже в такое ранее время она была полной опустившейся шлюхой, которая лишь нажирается, улетает и которую имеют. Кстати Ритка уже залетала несколько раз, когда с ней развлекались смельчаки (психи чокнутые) без защитных резиновых доспехов. Первый раз она сделала аборт (ей было всего тринадцать), а потом нажралась какой-то бурды (ей рвало по-страшному, как мне рассказывали, и в итоге у нее случился выкидыш).

«Надо ее вышвырнуть на фиг отсель!» – С ехидной ухмылкой произнес Серый.

«Надорвешься! Лучше затолкаем ее за трубу на говеный наш трахальный матрас и пусть кемарит этот кусок использованной мясоплоти там!» – Степан снова пнул Ритку-услужилку по носу сандалии. Та издала хрюкающий звук, а потом забухала. Потом из ее хавальника вырвался пердящий звук, как мне показалось, но Зависало, ржавший, как обколотый джокер, заявил, что она пернула в действительности. Мы все (Третья Личность, Серый, Зависала и Степан) скроили фейсы в отвращении. Потом дружно в унисон ржали над этим, когда хлебнули каждый бухла (бутылка прошла по маршруту, который зовется «по рукам»). Затем я курнул марихуанки с Зависалой, а Серый и Степан смотрели мульты, жадно вдыхая пары клея из пакета.

Дальше Степана повело. Он стал орать, смеяться, материться. «ОНИ ЗДЕСЬ!!! В СТЕНАХ! ЗЕМЛЕ! ЛЮДОЕДЫ! ВЕЗДЕ-Е-Э!!!» Все гоготали, а мне стало не по себя и холодно внутри Третьей Личности – я вспомнил о Фрэссерах.

Потом он щупал Ритку, засунув ей грязную провонявшую куревом, грязью и инывм говном пятерню ей в трусы. Все это было больше чем отвратительно… скорее похабно. Но это по-настоящему было, хоть мне и кажется, что это был ужасный кошмарный сон.

«ЕЙ НРАВИТСЯ!»

«Да ей и палка понравится, обработанная спереди под головку, пф-фф!» – Выдал Зависала, прислонившись к стене.

«Не в чем что ль поковыряться больше, чертов ублюдок, сраный извращен». – Произнес я сквозь темную завесу боли, лени, отчаяния, бессмыслицы и кровавой тоски. В моем голосе не звучало злобы – лишь какое-то странное спокойствие и презрение.

«Заглохни, чистенький. Она кайфует, ей скоро приснится мокрый сон».

Тут я заржал, что было сил. Я ржал, не останавливаясь. Я не знал, чему я смеялся и почему. Должно быть, от злости на себя, от злости на то грязное и тупое существование, в котором я плаваю, точно в отстойной луже, на пустоту, которую я пытаюсь заполнить, но никогда в итоге не смогу, и от злости на то, что я такой бесполезный одинокий никому, кроме Фрэссеров, ненужный кусок дерьма.

Кто ты?

Я никто.

Что ты сделал относительно стоящего?

Да практически ничего.

Что ты видишь впереди?

Иногда я вижу…

Что ты видишь?!

Я вижу тьму и труху.

Опиши свое существование.

Я не знаю как.

Твое существование подобно бегу по темному лесу, в котором никого нет, в котором слышно лишь временами крики совы, и из которого нельзя выбраться, потому что кругом тьма и нет света. Сколько бы времени ты не пробыл в нем, это не имеет значения – ты не продвинешься в том, чтобы разузнать нечто, что разогнало бы хоть частично этот темно-кровавый мрак, который повсюду пустил корни.

ТАМ, ГДЕ ЦАРСТВО ТЬМЫ, ТРУДНО ПРОНИКНУТЬ ЛУЧУ СВЕТА

Дальше я не знаю, что натворила Третья Личность. Я как таковой отключился. У Натали я не ночевал (я собирался от нее сваливать – вот и свалил). Как мне потом рассказывали Серый, Степан-извращен и Зависала, мы носились за какой-то девчонкой глубоким вечером. «Я хотел ей задуть во все щели, да и все, чай, я уж не знаю точно». – Сказал Степан, обхватив голову руками. У него до сих пор ныл котелок, хоть и успел его подзалить.

«И что удалось тебе?» – Спросил я у него, поморщившись.

«Не-а. Эту сучка убежала, визжа. Вот если бы она мне попалась – повизжалы бы тогда. Мы были точно свора психов-людоедов, вышедших на охоту».

«Ни хрена не помню».

«А как Серый нашел сраный кирзовый сапог и хотел запулить в окно первого этажа, но ты отговорил его, а потом сам как запулишь, нас не предупредив, и нам пришлось чесать, что было духу, тоже не всплывает?». – Я мотнул башкой.

Меня сегодня выписали, и сегодня я взял то шмотье (я кое-как стирал его вручную все эти дни, чтобы не вонять точно бомжара, или чушок, который очень долго трахался или «откачивал свой моченосос», глядя забавную киношку про пыхтящих мальчиков и девочек), которое у меня было и свалил из квартиры Натали. Не стоило мне рассказывать ей. Я думал, так будет лучше, но вышло все с точностью да наоборот. Я чувствую к ней какое-то отвращение. Между нами пространство, в котором много острых предметов. Она чувствует ко мне что-то подобное. Наверняка, сказала бы мне, что мне пора сваливать, потому что это не по душе ее матушке или что-нибудь эдакое. Честно признаться, я еще сваливал и перебирался на некоторое время в Канализационную Берлогу, потому что задолбалось чувствовать, что я завишу в какой-то степени от Нэт – хреновое чувство. Не считаю себя полным, в каком-то смысле сшитым по кускам, или лучше сказать, повязанным на короткий поводок. Не следовало мне рассказывать мне ей о Фрэссерах. Но что сделано, то сделано. Я допустил ошибку, вслед за которой непременно последуют определенные последствия (последействия). Внутренний ублюдок посоветовал мне сделать это, я долго решался на рассказ Натали о том, что творится у меня внутри и в итоге сделал это, но получил только все намного хуже. Я ощущаю бешенный щекочущий меня страх, злость ко всем и к Нэт. Еще более сильное чувство непонимания, одиночества – словно меня запихали в тесный вонючий ящик и повесили кучу огромных замков, а поверх меня еще накидали кучу мертвой разлагающей плоти. Потом попрыгали на ящике минут пять – и он наконец с большим трудом и напрягом запирается. Раздается едва слышный щелчок – и вуаля, черт вас дери, вы заточены!

В это черный рутинный день мы кольнули три урока, но перед этим Дима Версов (или Третья Личность, фиг его знает) отмочил черную шуточку.

У Рика был насморк, и мое больное воображение родило новую извращенную и поганую шуточку. Я сказал Рику сморкнуться на листок бумаги на подоконнике в углу рекреации – тот это сделал (не с радостью, но и не с отвращением). Сопли были густые и зеленоватые, а по средине в них были какие-то беленькие черточки, точно ниточки, или сухожилии у человека. По расписанию у нас была биология. И я решил прикольнуться над Раиской-эволюционисткой, которая мне недовольным таким тоном дала понять, что если я буду и дальше болеть, то плохо себя чувствовать, то я могу и не сдать экзамены и не выйти из тюрьмы (в смысле из школы), или же выйти со справкой как полнейший грамотей. Ее тон мне очень пришелся не по нраву. Само собой я не жду, что со мной будут общаться вежливо, но хотя бы спокойным холодновато-безразличным тоном она могла бы это сказать. Но она сказала все с осуждением и каким-то презрением.

Я обмазал соплями указку – наложил хороший смачный слой зеленоватых соплей. Держа указку за конец, положил на маленькую металлическую полочку при доске. Затем скомкал грязный воняющий потом и каким-то иным дерьмом платок Рика, чтобы макнуть чистый конец платка (если так вообще можно говорить). Обмазал ручки ящиков стола, сам стол – по кромке и остальные «соплюшки» использовал на стульчак. Соплей осталось на него не очень много, поэтому я попросил Рика еще сморконуться. Тот выдавил чуток из себя. За нами наблюдало пару человек, в основном ботаники, включая Математическую Машину убийцу Анну Баркашину, которая приперлась сегодня в длинной обтягивающей жопу юбке, так что выделялся контур ее трусов, сапогах до колен на высоких каблуках, черной кофточке и пиджаке, который естественно имел лишь две жа-а-лкие пуговки на самом низу и не прикрывал сиськи, которые должны была бы прикрывать кофточка, создатели которой чуток перестарались с вырезом – видно, когда делали его на производстве, были совсем немного навеселе (Пусть я и заядлая ботаничка, но и у меня титьки при себе и я люблю их выставлять на показ – все-таки весна как никак на дворе).

Баркашина напоминала заносчивую стерву бизнес-леди, которая в школе была настоящей зубрилой и над которой потешались, и теперь, когда она стала большой крутой шишкой типа смердящий геморрой, то она хочет оторваться пополной и показать всем и вся, какая она важная и значимая цаца.

В школе вы издевались надо мной, а теперь посмотрите, какая я. Так что считайтесь со мной, смеюнчики драные!

Я сдерживал себя, когда Рик сморкнулся последний раз, потому что зеленая соплюшка (моя бабушка любила так говорить, когда у меня был насморк. Да, наверно, все бабушки так говорят – это слово, произнесенное их устами, уже и делает их бабушками) повисла у него на носу и болталась, точно маятник. Тогда он вытащил ее, схватив большим и указательным пальцем. Она оказалась довольно длинной. В тот момент меня прострелила мысль, что Рик сейчас вынет свои соплевидные мозги через ноздрю. Он сбросил соплю на сиденье и обтер руку о штанину. Это было отвратительно, смешно и в то же время чем-то привлекательно.

Раиска-эволюционистка задержалась. Эти минуты были подобны пытке для меня, хотелось вскочить со стула и заорать: «ГДЕ ТЫ, БИОЛОГИЧКА, ЧЕРТ ВОЗЬМИ?!»

Она наконец нарисовалась. Какое-то время потрепалась насчет классных дел, денег (это само собой. Деньги – божество и главная тематика большинства). Потом водрузилась на стул. Серый, Рик и я угорали со смеху. Серый хохотнул на весь класс. Рожи у нас у всех стали красными (не от смущения или стыда, а от чумового угорания). Когда классная еще и положила локти на край своего стола, то Серый уже и не думал сдерживаться.

«Что это тако-о-й-е? Фу-у-у! – Докатило в конце концов до ее сознания. Она посмотрела на рукава блузки, а затем постралась посмотреть на зад юбки (Упс! Стало что-то мокренько). – У кого хватило мозгов сделать такое?!» – Нервическим и чуток раздраженным тоном произнесла она.

Прошу любить и жаловать, любительница сказок приколиста эволюциониста! Вот он я. Собственной персоной. – Надо было мне сказать. Но тогда я все испортил и окунул свою задницу в самое вонючее жиденькое и вызывающее позыв ко рвоте …. (далее убрано цензурой или лучше, как говорится, догадайся сам).

«Простите меня, дети». – Рассеяно проговорила эволюционистка, проведя глазами по классу, а затем опустив их в пол. Ей было не по себе, на малую долю она была сконфужена, но она умело справлялась – почти и не было заметно, что ее эти сопли на рукавах и заду колышут, если бы не взгляд. Видать, не обучили ее в педтюрьме из долбаной кучи книг, как вести себя в подобной ситуации – это ведь не сраная книжная зубрешка. Она стала объектом наблюдения в этой веселой психологической ситуации.

Когда дверь кабинета не сильно захлопнулась, в классе раздались смешки – в основном нас троих, Ванька Маркова и пары других ребят. Остальные же сидели молча, точно мыши.

Личико у эволюционистки было красноватым, когда она возвратилась. Она стала трепать про генетику и скрещивания. Наконец дело подошло к тому, что ей понадобилась указка… и это был кульминационный момент (выражаясь вонючей математической терминологией – точка максимума). Лицо у Раиски-эволюционистки скривилось в безумно приятном отвращении, указка у нее выпала из руки и прокатилась по полу. Когда указка падала у нее из рук, то мне показалось, я увидел, как она какое-то время повисела на соплях, отходящих от ладони классной, а затем отлепилась и упала.

«Какая гадость! О-о! Фу!» – Классная затрясла рукой (слетело чуток зелененьких соплюшек Рика, который уткнулся в парту и трясся от смеха).

Я тоже трясся от хохотуна. У меня даже живот начал побаливать, точно я качал пресс раз семьдесят.

«Это все ты, Версов! – Закричала в бешенстве классная, указывая на меня свои сопливым указательным пальцем. – Ты всегда такое отделываешь! Мне Георгий Валентинович рассказывал!» – Продолжала горланить она. Она назвала Цифроеда по имени отчеству (для меня это было как-то непривычно – точно слышишь, как кто-то произносит слово не так, как ты привык).