Торговец отражений

– Потому что я шатаюсь как последний алкоголик на свете.

– Ты просто устал. Не мучай себя.

– Устал…

Осборн вдруг зацепился носком за камень, споткнулся и полетел бы носом в асфальт, если бы Грейс не удержала его.

Какая же она сильная стала, подумалось Осборну.

Глаза защипало. Он поднял дрожащую руку, но не попал по глазам, а утер нос. Остатки не выветрившегося алкоголя ударили с новой силой, голова заболела, а чувства, как бывало редко, обострились. Осборн вдруг почувствовал себя самым гадким человеком на свете.

– Что случилось, милый?

– Ты… ты обижаешься на меня? – шепотом спросил Осборн.

– За что?

– За все… За все! За то, что я просто ходячая неприятность.

– Ты не ходячая неприятность, дорогой.

– Конечно! Я просто алкоголик, который насколько бездарен, что написать что-то адекватное может только под градусом! Я всего-то храню бутылки под кроватью, чтобы ночью, если что, приложиться, а по ночам хожу в заброшенный дом и потом не помню, что там было! А ты меня терпишь! Ты ко мне с добром! Кто же я тогда, Грейс, если не ходячая неприятность? – громко шептал Осборн, запутываясь в словах. Последнюю фразу почти выдохнул.

И вдруг он замер – признание вырвалось так неожиданно, что даже сам не успел подготовиться его услышать. Осборн вздрогнул.

А Грейс выслушала и улыбнулась.

– Ты – Ангел, милый. И чтобы выросли крылья, нужно потерпеть.

– Мне их ударом о землю оторвет или кто-то другой отрежет? – Кисло улыбнулся Осборн и вытер тыльной стороной ладони влагу под глазами.

– Как ты захочешь, милый.

Прежде он бы задумался над ее словами. Но в тот день был слишком раздавлен.

– Какая же ты прекрасная, Грейси, – прошептал Осборн и обнял девушку.

Они долго стояли под деревом и слушали шелест листьев над головой, а двинулись только когда до лекции оставалось несколько минут.

Студенты собирались в лектории. Помещение наполнялось разговорами, запахом табака, кофе и мокрой одежды. Многие, видимо, позабыли зонты дома.

Осборн, еще немного шатавшийся, занял место. Грейс села рядом. Они сидели в тишине, смотрели на пустую доску и, кажется, ждали первого шага от другого. Головная боль Осборна стала невыносимой. Он вытащил из кармана таблетницу, полистал планшетки и, к счастью, нашел подходящую пилюлю. Запивать нечем, так что пришлось проглотить. Но лекарство, к сожалению, ни боли не забрало, ни мыслей не прояснило.

Тогда Осборн будто бы все еще пугаясь, не веря себе, положил руку Грейс на колено. Все, казалось, смотрели на них, хотя не могли видеть. А Грейс посмотрела на него, улыбнулась и пододвинула ногу ближе. Осборн подумал, что сгорит на месте, если Грейс еще раз так на него взглянет.

Вдруг дверь распахнулась. Разговоры стихли.

В аудиторию вошел Шелдон Лэмб.

Он был еще выше, чем всегда. Черный костюм сглаживал некрасивую угловатость, и его болезненная вымученность превратилась в аристократическую стройность. Гость поправил чуть растрепавшиеся кудряшки, снял черные очки, небрежно бросил их на стол на первом ряду и уселся.

За ним вошли и остальные: Джеймс Хантер в костюме цвета свежесмолотого кофе, Сабрина Сноу в белоснежном платье чуть выше колена, и Лиза Грейс в комбинезоне благородного бордового цвета.

Совсем как судьи на шоу талантов.

Они сели рядом с Шелдоном и даже не взглянули на творившееся за их спинами. Кажется, даже не услышали шорохов и кашля.

Аудитория молчала. Все вдруг почувствовали себя обманутыми.

– Что происходит? Я сплю? – прошептал Осборн.

– Нет. Они на самом деле пришли, – ответила Грейс.

Осборну казалось, что это видение, очередная шалость градусов. Но миражи не исчезали, а только продолжали сидеть, дожидаясь начала занятия. Позади уже перешептывались. Появление их – настоящая сенсация. Вторая за последние недели, но более удивительная и не менее необъяснимая, чем исчезновение Уайтхеда.

– Ого, у нас гости! – воскликнула вошедшая в аудиторию профессор Ливье, небрежно державшая сумку двумя пальцами, ногой закрывавшая дверь и успевавшая еще и пить кофе на ходу.

– Мы здесь все гости, – с улыбкой заметил Джим. Голос его эхом отразился от стен и показался особенно громким.

– Что-что, прости? – улыбнулась Жаклин Ливье и бросила сумку на стол. Она не упала, даже не наклонилась, а остановилась на середине.

Грейс сдержалась и не улыбнулась.

– Мы все же здесь гости, профессор, – повторил Джим. Он сидел вполоборота, закинув ногу на ногу, так, чтобы его довольное лицо видели все.

– Это почему же, – Ливье взглянула на список студентов, – Джеймс? – Она скрестила руки перед грудью и присела на край стола.

– Потому что мы все приходим и уходим. А так делают гости, – пояснил Джим.

С задних рядом послышались громкие смешки.

– Не стоит смеяться, Джеймс дело говорит, – подняла руку и остановила хохот Жаклин Ливье. – Только ты упустил, Джим, что гости бывают частые, а бывают – редкие.

– А разве частые гости не надоедают? – спросил Джим и улыбнулся.

Улыбка напротив исчезла.

Все стихли.

– Лучше надоесть, чем забыться, Джеймс. И тебе, как студенту, стоило бы об этом подумать, – сказала преподавательница, оперлась руками о стол, опустила ноги на пол и отошла к доске, отвернувшись от класса. – Открывайте тетради или ноутбуки и записывайте тему. Сегодня придется поработать.

Джим долго сидел молча, улыбался, размышлял о своем, и видно было, как хотелось ему что-то сказать. Но стоило ему взглянуть на улыбавшегося Шелдона, крутившего в пальцах ручку, проследить за тем, как кончик ее коснулся надписи на огрызке бумаги, превозмог себя.

– Чертов богатенький мальчик. И все им дозволено, – прошипел кто-то сзади.

А Джим Хантер улыбался. И выглядел таким счастливым, будто не было на свете более занятного дела, как пререкаться с преподавателем.

– Простите, профессор, могу я поинтересоваться? – подал голос Шелдон.