Уайтхед даже позеленел от возмущения.
– Джексон Брайт осветил этот мир и наказал всем жить без зла и ненависти, – прошептала Сабрина.
– Что вы вообще говорите? Если какой-то недоумок утопился в пруду, это не значит, что я в этом виноват! – воскликнул было Уайтхед, но оборвал себя на полуслове.
– Джексон Брайт не умер.
– Тогда что вы ко мне примотались?!
– Он сам вас спрашивает.
– Кто?!
– Джексон.
Уайтхед не мог ответить. Джексон Брайт был в подвале и все это чувствовали. Но Уайтхед вертелся, как жарящийся заживо на сковороде карп, и отворачивался от его взгляда. Он даже не мог поднять глаз, чтоб посмотреть на Грейс. Понимал – Джексон тоже там. От Джексона не спрятаться.
– Вы помните его. Не можете не помнить.
– Я повторяю вам! Я не знаю никакого Джексона Брайта! Не знал и знать не хочу!
Кровать позади Грейс скрипнула. Джим охнул. Его перехватила Лиза, иначе Джим бы вцепился Уайтхеду в шею. Потянула на себя. Не время. Еще не время.
– Скажите, мистер Уайтхед, а вы любите людей?
– Удивительные у вас вопросы, – хмыкнул Уайтхед. – Нет, не люблю. Люди все поголовно злые и бесполезные.
Он думал, что одной фразой перехитрил всех.
– Джексон говорил, что у вас есть третий ребенок, не так ли?
Уайтхед зажевал губу.
– Не смейте говорить о нем.
– Вы…
– Заткнитесь, – прохрипел мужчина.
– Вы отреклись от сына за то, что он сказал, что не хочет быть таким, как вы. Вы возненавидели за то, что он родился другим. Вы поругались и сказали, что он вам не сын.
Уайтхед так хотел, чтобы право на нож все-таки появилось. Но это была правда.
– Он взял ваш пистолет.
– Он мог взять любой другой!
– Не в четырнадцать лет. Он бы не пошел грабить чужие дома.
– Он мог не брать его! Он мог пройти мимо!
– Но ведь вы предполагали, что так может случиться? Вы оставили его на столе в кабинете за открытой дверью для проверки, а, может, и для того, чтобы пригрозить, если сын пообещает уйти из дома.
Уайтхед молчал. Он не раскаивался, не кусал губы, не смахивал слезы. Он молчал. И глаза, совершенно пустые и бездумные, гладили взглядом полы. Ему было все равно. Он смирился со своей участью.
– Зачем вам это? – прошипел мужчина.
– Затем, что вы губите и чужих детей.
Сабрина закашлялась.
– Вы знаете, что за вашу деятельность во многих странах полагается расстрел?
– Вы обманываете самих себя. Я не виноват.
– Это вы обманываете всех.
Он молчал и считал трещины в бетоне. А, может, что-то обдумывал.
– Вы не признаетесь, нет. Для себя вы абсолютно безвинный человек. Как и все. Каждый видит только отражение.
– Какое отражение?
– То, что вы хотите видеть. То, что вы превращаете в себя и показываете миру. Не то, что есть на самом деле.
Уайтхед снова замолчал.
Наверху послышался грохот. Кажется, гром заворчал, молния ударила в землю. В подвале слышны были только далекие отголоски ее вопля.
– Вы использовали своих детей, чтобы загладить собственные раны.
– Что ты говоришь?
– Неужели не помните?
Уайтхед сжал ладони в кулаки. Лицо его скривилось от гнева.
– Вы научили Джессику быть послушной. Сказали ей, что единственное ее предназначение – быть покорной. Вы сказали такое и жене.
– Я заботился о ней!
– Вы заботились о себе.
– Зачем вы врете?! Зачем держите меня здесь?! Я ничего не делал! Я невиновный человек!
Грейс посмотрела ему в лицо и поняла – Уайтхед хотел переломить ей шею. В глазах его виделось целое представление. Он бы схватил ее за руки, дернул на себя. Подтащил к столу и долго, упорно бил бы лбом об угол, пока Грейс не упала бы. Он бы вдавливал ее за затылок, слушал бы, как глухой звук бы становился влажным.
– Вы помните день, когда сказали сыну, что вы никогда не будете им гордиться?