– Очень жаль, – выдохнул Шелдон.
– Ты не знаешь его?
– Откуда я должен его знать?
– А ты видел его?
– Я?!
Если бы Шелдон вскочить с дивана и убежать, то не раздумывал бы.
– Джеймс говорил, – прошептал он.
– Что сказал?
– Сказал, что Уайтхед – плохой человек, – дрогнувшим голосом ответил Шелдон.
– А ему кто это сказал?
– Я… я не знаю. Джексон? Мог? Мог? Не знаю. Честно, я не знаю. Он не слышит Его, он вряд ли бы услышал. Но Джеймс не мог знать сам. Это… это могла знать ты!
– Я не могла. И я не разговаривала с Джимом с того вечера.
– С какого?
– С вечера, когда Джексон ушел.
Шелдон убрал руки за спину, но Грейс дернула его за локоть и взяла за ладонь.
– Почему он плохой, Шелдон? – спросила она и сжала пальцы посильнее.
– Плохой! Потому что так сказал Джеймс! Потому что ему так сказали! – прошептал Шелдон, а глаза его распахнулись так широко, будто бы яблоки норовили выскочить и покатиться по полу. – Он плохой! Плохой, я знаю! Я видел его! Я знаю!
Шелдон менялся на глазах. Его взгляд стекленел, пропадало невинное выражение лица ребенка, тонкие руки будто бы обрастали невидимыми мышцами, а грудь, прежде напоминавшая скелет, расширялась, крепла.
Грейс хотела сделать шаг назад, но приклеилась к дивану. И не могла даже моргнуть.
– Уайтхед заслужил быть похищенным, – грудным голосом проговорил Шелдон. – Ты не видела его, Грейс, а я видел. У него черная душа! Черная, закоптелая, пеплом покрытая! В нем нет человека, нет ничего! Пепел, Грейс, пепел, сажа, мажущая пальцы. Я видел ее, я трогал ее! Мои ладони чернели от грязи. Я плакал, я знал, что не спасу. Я говорил с ним, но он не слушал. Он кричал, он злорадствовал! Он был злой, он остался злым! Он – сама смерть.
– Джим сказал тебе в это поверить? – шепотом спросила Грейс.
– Нет. Это я сказал ему.
– Ты? А кто ты? – в страхе, сглатывая слезы, сама того не понимая, прошептала Грейс.
Шелдон вдруг замер и будто бы сдулся.
Грейс видела, как по кирпичикам лицо его восстанавливалось, и спросила уже чуть громче:
– Шелдон, скажи, ты не хотел его похищать?
Шелдон круглыми от страха глазами посмотрел на Грейс.
– Я… я не похищал. Он сам пришел, – прохрипел он.
Грейс по глазам поняла – не врал.
– Но ты волен делать то, что хочешь. Если не хочешь, чтобы Уайтхед был, ты можешь…
– Нет у меня свободы, – твердо оборвал ее Шелдон. – Никакой свободы нет. Нет, не было и не будет. Мир свободы отнял у меня свободу. Я не могу быть тем, кем желаю, потому что как только я заполучу свою свободу, все другие ее лишатся.
– А кем ты хочешь быть?
Шелдон повернулся к ней и, впервые за долгое время, взял ее за руку сам. Грейс вздрогнула. Прикосновение его кожи было похоже на касание самой смерти.
– Я стану Богом. Новым Человеком, который подарит этому миру смысл. Понимаешь, Грейс? Новым Богом, который покажет миру, что такое жизнь на самом деле. Ты и я. Мы все! Мы все будем как Джексон!
– И ради этого стоит жертвовать жизнью? – прошептала Грейс.
Шелдон улыбался совершенно безмятежно.
– Так делали все.
– Но некоторые просто сеяли мрак.
Шелдон заморгал чаще.
– Я не хочу им зла.
– Ты готов обречь людей на гибель?
– Я готов подарить им смерть ради них самих.
– Что ты скажешь матерям, которые потеряют детей? Детям, которые потеряют родителей? Что ты скажешь, когда обретешь власть, Шелдон? Ты готов взять такую ответственность?
Вдруг Шелдон вздрогнул, взгляд его помутнел.
– Я, я не… Я не хочу власти!
– Ты не хочешь, но ты не свободен. Тебя не спросят.
– Я не хочу власти!
– Ты не сможешь выбирать. Ты не принадлежишь себе. Никто из нас не принадлежит.
– Я все еще здесь, Грейс! Я – не он, клянусь! – взмолился Шелдон.
– Тебе пора спать, – прошептала уставшая Грейс.