Торговец отражений

– Тебе страшно? – спросила наконец Грейс.

– Я боюсь. Я боюсь жить.

– Почему?

– Жизнь – это страх! – прошептал он и вяло взмахнул рукой, словно хотел указать на то, как подходило под это описание убранство. – Жизнь – это бессмыслица, это обман, это иллюзия. Нет жизни. Все вокруг – это страх. Это кривое зеркало, а мы позволяем ему отражать ложь, чтобы не умереть от бессмыслицы и отчаяния.

Грейс молчала. Всматривалась в его лицо, измученное, вытянувшееся, и понимала, к своему удивлению, насколько Шелдон в самоотречении преобразился. Еще немного и он мог бы стать новым Джексоном. И когда Грейс подумала об этом, сердце забилось быстрее.

– Ты ведь знаешь, что мы должны жить. Другого шанса не будет.

– Меня это не успокаивает! Где жить? Мира ведь нет. Мир – хаос. Нет порядка, нет традиций, ничего нет. Жизнь – сумасшествие. Метание, страдания, бессмысленность. Все вокруг – обман. Пустота в оболочке. Ложь, ложь, ложь! Нам врут! Нам всегда врали! Нет жизни, нет ее! Нет! – шептал он и дергал себя за ногти, будто бы стараясь оторвать один за другим.

– Но ты здесь. И я есть. И мы живы, – шепотом ответила ему Грейс и взяла его руку. Она стала холоднее. – Пока ты жив, ничто еще не потеряно.

Шелдон посмотрел на нее огромными горящими глазами.

– Тебя нет. – Взгляд его чуть прояснился. – Ты уже не здесь. Ты там.

– Я здесь.

– Нет. – Он улыбнулся. – Если бы ты была здесь, ты была бы никем. Но ты не здесь. Ты уже там. Ад – это другие, и ты давно там, с ними. Я вижу тебя так, как не вижу никого. Ты – целостность. Ты – завершенная. В тебе уже нечего менять. Ты стала собой, но тебе не понадобилось умирать.

Шелдон повернулся к ней всем телом. Скрючившийся, он был одного с Грейс роста.

– Ты – Ад. – Он расплылся в еще более счастливой улыбке.

– А ты? – шепотом спросила Грейс.

– А я – Никто. И буду им до тех пор, пока не уйду, – с неприсущей ему гордостью ответил Шелдон.

Грейс давно уже было страшно, еще с того года, когда пришлось переехать в это ужасное место. А когда Джексон ушел, стало совсем невыносимо.

Шелдон болен. От недоедания, недосыпа, обезвоживания обострилось восприятие. Шелдон чувствует слишком остро, слишком губительно. Он давно уже простудился – в таком холодном доме, где все по общему соглашению ходят босиком, немудрено. Если подождать еще немного, случится что-то пострашнее. Может, воспаление легких. Зима близко, сквозняки в доме станут невыносимыми.

– Я должен понять грань, – в бреду прошептал Шелдон после недолгого молчания, – увидеть за краем то, что неподвластно простому глазу. Я знаю, что способен на это. Я ведь видел, его чувствую. Я ощущаю, но ничего не знаю. Люди видят вещи и считают, что знают. Они не понимают, насколько ошибаются. Нет, нет ничего! Их мир – это самообман. Кучка вещей, а смысла нет! Где свобода смысла, создание его для себя? Это трагедия. Трагедия Сущего, трагедия живого, настоящего. Они не понимают. Ими движет страх, страх за собственность и жизнь, они злятся! Мир вещей сделал их такими. Я знаю! Я могу увидеть суть. Я чист. Я могу! Чтобы подойти к грани жизни, нужно своевольно отказаться от права быть, а у меня этого права не было. Я никогда не был, я не существовал. Меня нет. Меня не было. Меня не будет до тех пор, пока мир держит меня страхом. Пока я чувствую бессмысленность, пока я вижу ее, пока ощущаю. Не будет ее – буду я.

Он посмотрел Грейс в глаза. Грейс испугалась. Прозрачный взгляд, казалось, забрался по самую душу и смотрел, изучал, хотя уже прекрасно знал, что внутри: то же, что и у него.

– Мне страшно. – Голос Шелдона дрогнул. – Я вижу всех, я чувствую каждого, но не знаю, кто я. Я не знаю самого себя, и мне страшно. Меня нет. Я пустой, я ношу в себе эту пустоту и боюсь, что все вокруг видят меня. Они видят, а я – нет! И я не могу жить в обмане. Я не могу жить и понимать, что они меня видят, думают, что знают, а я и сам не знаю, кто я. Я не могу быть зеркалом, я не могу! Я хочу быть собой, а получаются только чужие отражения. Ты понимаешь меня, Грейс? Скажи, ты понимаешь меня?

Грейс слишком хорошо понимала, чтобы выразить согласие, прежде не подумав.

– Скажи мне, пожалуйста… – взмолился он и вдруг, словно подавившись собственным отчаянием, закашлялся.

Если любой другой бы спокойно покашлял в кулак и успокоился, Шелдон же долго надрывался, словно пытался выдавить из себя последний оставшийся в легких воздух.

Грейс гладила его по спине, расчесывала пальцами спутавшиеся волосы, прикасалась к холодным щекам, шее, брала за руки, отвлекая, но так и не предложила воды. А бутылка все так и лежала на дне сумки.

Он успокоился неожиданно для себя же. Вдруг задышал, распахнул глаза и оглянулся так, словно увидел комнату впервые в жизни. Его взгляд не мог остановиться уже ни на чем. Тяжело сказать, видел ли он что-то на самом деле или полагался лишь на воспоминания, но когда пришел в норму, начал снова говорить, но уже тише, чем прежде:

– Посмотри вокруг. – Он раскинул руки в темноте, и они взмыли в стерильном воздухе комнаты как два крыла. – Что изменится, если через мгновение меня не станет? Ничего. Моя жизнь не имеет смысла, и даже тот смысл, который я могу привнести, исчезнет через мгновение после того, как я исчезну. И я хочу исчезнуть для того, чтобы понять, какой я. Если я увижу себя, если я узнаю себя и пойму, что я могу, я вернусь. Я должен увидеть себя цельного, завершенного. Свое Сущее, Грейс. И если оно есть, если то, о чем я думаю, проявится там, за чертой…

Грейс положила руку ему на плечо и чуть сжала.

– После смерти не восстают, Шелдон, – прошептала она.

– А кто сказал, что я собираюсь? – Улыбнулся он.

Стоило ему сказать это, как усталость взвалила всю тяжесть на Шелдона. Грейс поняла это по опустившимся костистым плечам, по ставшему тяжелым дыханию. По затуманившимся печалью глазам.

Безумие Шелдона испарилось, и Шелдона словно не стало.

– Ты уйдешь сегодня, – выдохнул он.

– Уйду.

– И не вернешься.

– Я всегда возвращаюсь.

– Ты сегодня уйдешь. А я останусь здесь, – он всхлипнул.

– Тебе здесь лучше, чем там.

– Мне везде только хуже.

Губы его дергались как у ребенка, которого живые родители оставляют на пороге детского дома и уходят, не обернувшись.

Грейс обняла его за плечи. Руки сомкнулись за спиной легко. Он не пошевелился.

– Я все еще здесь. Хочешь со мной поговорить?

Шелдон шмыгнул носом и кивнул. А потом еще, и еще, становясь все радостнее.

– Ты можешь мне кое-что рассказать?

– Конечно! – воскликнул он. – Я буду рад быть полезным!

Грейс улыбнулась, погладила его по спине и выпустила из объятий.

– Ты слышал о похищении человека по фамилии Уайтхед? – спросила она.

Шелдон зажмурился.

– Он говорил это имя. Джеймс тоже говорил, – прошептал он.

– Он пропал. Его до сих пор не нашли.