Торговец отражений

– Ему просто здесь нечего делать.

– Это я знаю. Просто удивительно, что еще помню, как Осборн выглядит.

– Он почти не изменился. Как и ты, кстати.

Грейс подумала, что Жаклин собиралась спросить о доме – она ведь там ни разу не была. Но Грейс уже достаточно раз говорила, что Осборн против гостей. Хотя, конечно, против была в первую очередь сама Грейс.

– Тогда я… пойду, да? – медленно проговорила Жаклин, а потом, словно проснувшись, выпалила. – Уильям позвал меня на свидание, представляешь?

– Неужели? Он же так долго не хотел.

– Вот именно! Представляешь, мы так часто пересекаемся, мы ходим в одну булочную! И неужели он думал, что сможет сбежать?

– От тебя разве спрячешься, Жаклин? – спросила Грейс и улыбнулась, а Ливье залилась смехом, положила руку на тыльную сторону ладони Грейс и аккуратно сжала.

– Пожелай мне удачи. Кстати, как я выгляжу? – Жаклин сделала маленький шаг назад и качнула бедрами, чтобы камни на ремне, подпоясывавшем плиссированную длинную юбку, заискрились в желтом свете библиотечных люстр. – Купила специально для свидания. Мне кажется, зеленый хорошо подходит к рубашке.

– Ты выглядишь замечательно, Жаклин. Он не сможет оторвать от тебя глаз.

– А знаешь, у кого я подглядела этот образ? У принцессы Дианы, помнишь? У нее тоже были такие юбки.

– У нее, наверное, каких только юбок не было. – Грейс улыбнулась и кивнула. – Ты очень хорошо выглядишь. Проведите хорошо время, ты в этом году много работала, нужно забыть Майкла и сделать новый шаг в счастливую жизнь.

– Боже, только не Майкл! – воскликнула Жаклин.

– Я об этом и говорю. Он тебе совсем не подходил. Ты заслуживаешь лучшего.

– Грейс, как ты хорошо меня понимаешь! Никто из подруг не может так хорошо угадать, что мне так нужно! – Жаклин еще раз сжала руку Грейс, улыбнулась ей и, попрощавшись, наконец ушла.

Грейс видела в окно, как Жаклин оказалась на улице, как пошла к парковке, прикрывая глаза от слепящего солнца и морщась, как быстро, словно ей опять было сорок, шла, стуча каблуками по асфальту в тени зеленых лип. Раньше Грейс обрадовалась бы одиночеству, но уже десять лет могла его терпеть только в компании с чем-то занимающем ум. Три года терпела одиночество на посту лектора в университете Ластвилля. Но одиночество все то же.

Не сказать, чтобы Грейс всегда мечтала преподавать, но после увольнения Френсиса место освободилось, но никто не задерживался там дольше полугода. Кому-то надоедало, кто-то находил работу в Лондоне, а один преподаватель, специально переехавший в Ластвилль ради этой должности, и вовсе вскоре умер. Через несколько лет пригласили Грейс. Она согласилась и только через год поняла, что вообще-то могла оказать Жаклин. Грейс успела немного прийти в себя, закончить третий год, даже выбрать магистратуру, потом и с успехом закончить и начать работать. Никто толком и не понял, почему ей так важно это направление. И только Осборн как-то вечером в шутку сказал: «Хочешь, наверное, сама понять, что ничего на самом деле никто, даже именитые философы, не знает?»

Он был прав, как и всегда, когда совсем не подозревал.

Казалось, студенты любят Грейс. Ее лекции почти не пропускали, пусть сначала читала она их вяло, словно кто-то заставлял. Но время шло, Грейс приноровилась вставлять шутки в презентации, представляла философов как людей сомневающихся, а не знающих, и философия в Ластвилльском университете сделала новый вдох. Но Грейс сомневалась, на самом ли деле студенты довольны. Она во всем сомневалась.

Время учебы в школе вспоминалось смутно, хоть с прожитыми годами и сеансами терапии проявились и прошлые, уже забытые. Она уже могла вообразить, как жила в Канаде, куда забрали ее приемные родители. Ни одного события до шестилетнего возраста Грейс не помнила, потом мазками прорисовывались первые годы в школе, недолгие, переросшие в домашнее обучение. Грейс чем-то болела и не могла ходить в школу. Через пару лет умер приемный отец, с новой матерью пришлось уехать в Соединенные Штаты. Грейс и ту жизнь почти не помнила. Знала только, что однажды очень захотела поступать в Ластвилль, а почему – долго не могла вспомнить. Только голос Джексона слышался отчетливо, словно он заранее знал, как все будет.

Он был везде. В тишине – постоянно. Казалось, воздух вдруг становился плотнее, у него появлялись руки, длинные пальцы, проводящие по шее кончиком ногтя. Ветер вздыхал голосом Джексона. Грейс слышала его присутствие в каждом стуке ветвей об окно, в звуке падающего на гладь воды камня, в шепоте пересыпающейся из пакета в банку крупы.

Грейс зажмурилась, провела короткими ногтями по внутренней стороне руки и досчитала до четырех. Распорядок, последовательность действий успокаивала.

Зазвонил телефон. На экране высветился выученный за полгода номер. Ее зовут Амира, приятная женщина. Стаж вождения тридцать лет, ни одной аварии, даже штрафов почти нет – только за превышение скорости, но не намного. Осборн отобрал Амиру из двадцати кандидатов, даже просрочил ее «испытательный срок», но все-таки доверился ей. После – доверил Грейс.

– Амира? – Голос Грейс прозвучал тише, словно она боялась что-то спугнуть в библиотеке.

– Да, Грейс. Не торопись. Фред встретит тебя на выходе.

– Он уже там? Давно?

– Минут пятнадцать. Он позвонил, сказал, что Жаклин уже вышла.

«Может, поэтому Жаклин так бежала? Она Фреда побаивается», – подумала Грейс и улыбнулась.

– Хорошо, я скоро буду.

Еще раз взглянув на конспект, Грейс сохранила документ, выключила ноутбук, убрала вещи в сумку и задвинула стул. Она научилась делать это бесшумно. Грейс выглянула в окно, но за вихрастыми макушками деревьев не могла разглядеть машину. Дрожь пробежала по пальцам – лучше бы, если бы увидела.

За руль Грейс так и не смогла сесть. После путешествия с Шелдоном передние сиденья автомобилей снились в кошмарах. Много раз она видела, как в темноте машина врезается в дерево и пассажиров спереди сминает, как головой они бьются о переднюю панель. Она слышала, как ломаются кости, как в головах что-то взрывается, раздается звук, словно лопается наполненный жидкостью шарик, и как становится тепло, даже жарко, пока жизнь сбегает с места преступления. Бесчисленное количество раз во снах Грейс видела и другие кошмары: те, о которых никому, кроме Осборна, рассказать не могла. Она снова и снова видела их ночь погружения. Чувствовала соль не до конца растворившегося в чаше порошка, остывшую горькой пленкой на языке, наполненность в голове, словно шарик напитывался новой жидкостью, легкое покалывание кончиков пальцев, будто кто-то совсем маленький пытался дотянуться до ее рук и разбудить, но будить уже поздно. Спустя десять лет она видела эту ночь уже сверху: пятеро молодых людей тонут в озере, а четыре сильные руки и иногда даже ноги не давали им всплыть. Грейс всегда говорила, что ничего не помнит, но помнила слишком многое. Та соль еще осталась в ней и выливалась со слезами. Она перепила мудрости Джексона, которая спустя годы все еще выливалась по капле и оставляла след.

Когда Грейс вышла из главного здания университета, Фред уже стоял у стены, прислонившись к ней спиной и курил. Стоило ему увидеть Грейс, как он бросил недокуренную сигарету в мусорный бачок и выдохнул. Фред в очках от солнца, на остриженную голову нацепил кепку и выглядел как обычный человек, но под простым пиджаком пистолет, в кармане рация. Большие кулаки – любой удар может стать фатальным. Осборн позаботился о том, чтобы Грейс всегда была в безопасности, но Грейс даже в одиночестве не всегда чувствовала себя в безопасности.

Фред поприветствовал ее молча, и хотя утром ни уже виделись, делали вид, что каждый день виделись впервые. Грейс хотела что-то сказать, но посмотрела на его высокую плотную, словно спрессованную из двух, фигуру, и не сказала ни слова. Грейс чувствовала, что и слова Фреда такие же тяжелые, как его кулаки, и редкие, как обыкновенные их разговоры.

Они шли рядом, не прикасаясь друг к другу, но Грейс чувствовала, как Фред готов в любой момент достать пистолет из-под пиджака. Десять лет назад она и представить не могла, что когда-то будет гулять по двору университета с личной охраной. Когда Грейс видела кусочек корпуса, в котором они когда-то жили с Осборном, думала, послушались ли Джим с Лизой Осборна. Она всегда спрашивала их, приняли ли они предложение нанять охрану, но Джим и Лиза никогда не отвечали.

«Грейс, милая, ну пойми же меня! – говорил Осборн четыре года назад, когда они уехали праздновать медовый месяц. Он ходил по веранде арендованного дома и размахивал руками. – Он опять прислал тебе письмо! Вспомни этот чертов список, помнишь, кто там был написан? Сколько людей помимо меня? Почему ты думаешь, что он не мог сделать новый в голове? Что если и ты теперь там есть? С чего бы ему посылать тебе письмо?»

Грейс села в машину, закрыла дверь. Тихая музыка, любимая музыкальная группа Грейс. Внутри пахло духами Амиры – конфетный аромат, нотки яблока. Она и выглядела свежей. Грейс поехала в университет поздно, Амира успела выспаться. Фред сел на сиденье перед Грейс, достал телефон и, наверное, поделился геолокацией.

«Грейс, ты думаешь, Луис не остался преданным Джексону? Он ведь на свободе. Он может быть даже в Ластвилле, мы ведь не узнаем. – Осборн перешел на шепот, руки его задрожали. За годы каждодневной игры на гитаре подушечки пальцев успели онеметь, но горячая кровь всегда доходила до кончиков пальцев и прикосновения Осборна остались теплыми. Он сел на табуретку, обхватил голову руками. – Он ведь однажды чуть тебя не убил. Он ведь не боится чужой смерти, он даже своей смерти не боится! Он уже сделал это однажды. Почему ты думаешь, что он не сделает так снова?»

Грейс сидела на шезлонге и думала. Спустя столько лет, расследований и осознаний она все равно чувствовала, что могла поступить иначе. Она прокручивала в голове те дни, что посвятила восхвалению Джексону и помнила каждую фразу, каждый тихий вздох Шелдона за стеной, каждый грустный взгляд Лизы. Она ничего, совсем ничего не забыла, а только больше вспоминала. Но могла ли она поступить иначе? Сделать шаг к нему или от него, послушать или отказать? На эти вопросы ни у кого не было ответов.

Но одно она знала точно – Джим и Лиза никогда не заведут охрану. Им нужна хотя бы иллюзия безопасности и свободы от прошлого. То, чего у Грейс так и не получилось обрести.

– Грейс, ты сегодня к Сандре? – спросила Амира.

– Наверное. Наверное, ненадолго. Хочу домой.

– Ты можешь отменить.

– Я знаю.

– Сейчас отменишь?

– Я лучше сделаю это лично, – сказала Грейс и улыбнулась. Хотелось совсем немного поездить по Ластвиллю, но просить сделать это специально Грейс стыдно.

По параллельной главной площади Ластвилля машины ездили редко, но с каждым годом их становилось больше. Ластвилль рос, вырубили часть леса и построили новые дома. Открылись школы, магазины. В нескольких километрах от города построили крупный завод и фабрику, появились рабочие места, и люди хлынули в Ластвилль, чтобы найти в нем то, что всегда искали – пристанище. Наконец-то Ластвилль делал то, что должен.

Грейс смотрела в окно. За одним из домов, за небольшой дорогой между дверьми, она увидела кусочек главной площади. В этом году карнавал собирались проводить дольше обычного – в городе открылся новый музей древностей и правительство пыталось задержать туристов.

Грейс закрыла глаза.

Казалось, в руке ее оказалась бумага, переданная когда-то Джексоном. Шероховатая, словно от слез мокрая и высохшая, оцарапанная неосторожным движением кончика ручки. Он передал им это письмо со списком перед праздником Ластвилля. На ярмарке они уже выискивали первую жертву, но так и не нашли. А потом случились случайности, оборвавшие нити прежней жизни. Грейс словно видела, как Джексон писал список неугодных ему людей в номере Лондонской гостиницы. Он любил кофе и пироги с яблоками. Может, Джексон составлял список будущих мертвецов за завтраком, и влага, засохшая на бумаге, на самом деле не слезы, а чай или вода из-под крана. Джексон мог составить список и во время обеда, мог дописать его после прогулки на свежем воздухе. От свежего воздуха ему лучше думалось. Он всегда ходил гулять по улицам после обеда в кафе и смотрел на людей, как на схему в учебнике. Джексон бывал в кино по субботам, а по воскресеньям веселился в клубах. Раз или два в месяц приезжал в дом, где в почтовом ящике забирал письма с деньгами, которые отдавал ему Джим. Дом Луиса, в котором он не бывал, служил Джексону убежищем и складом. Джексон жил жизнью, которую запрещал другим.

Грейс помнила, как на этой площади десять лет назад они собрались менять мир, не подозревая, что мир уже изменил их. Тогда они еще были вместе. Тогда они еще думали, что светлое будущее возможно после кошмара в настоящем.