Торговец отражений

Джексон не сомневался, что они исполнят его желания, что отберут жизни других людей, других, не таких, как Уайтхед. Джексон думал, что они не смогут отказать. Но не рассчитал, что в его плане что-то может пойти не так, как он хотел.

Больница, стоявшая в отдалении от Ластвилля, вписывалась в его древнюю красивость и мрачность. Когда-то крепость от врагов внешних она превратилась в оплот защиты от врагов внутренних. Стены вздымались к темным небесам и, казалось, поддерживали их, не давали забрать людей раньше времени, хотя и были совсем невысокими. Места жилых комнат заняли палаты и кабинеты, в которых так неприятно пахло лекарствами. Из кабинета, в котором по особым случаям сидела Грейс, можно рассмотреть город. Нужно только встать со стула, стоявшего напротив мягкого дивана, и подойти к окну. Но Грейс не вставала. Она знала город наизусть.

В отличие от экстерьера, интерьер больницы ничем не напоминал о прошлом. Обыкновенные стены и полы, растения, расставленные там и сям, чтобы хоть как-то украсить серое помещение, и запах болезни. В кабинете стоял кулер, но здесь Грейс могла только смотреть на воду. В каждом пузырьке, поднимавшемся к кромке, виделась ей спешно загубленная жизнь.

Грейс ковыряла кровоточащие заусенцы и думала. С опаской посматривала на дверь и прикидывала, что сказать, когда она откроется, но не знала, хватит ли сил. Когда-то таких мыслей не появлялось. Раньше Грейс думала, что способна на все. Оказалось, что быть всемогущей можно не всегда.

Она ведь была богом, коснулась вечности кончиками пальцев, оказалась там, куда людям проход закрыт. Это не Рай и не Ад. Это место, куда отправляются, чтобы отдохнуть. Греческий Олимп или место дионисийского ритуала. Счастье, воплощенное в твердь. Она видела божественное в отражении. Она чувствовала его внутри, расправлявшее крылья и встречавшее препятствие из человеческой плоти. Но боги попадают в землю, как и люди. Их засыпает землей, они распадаются на кусочки, пока не останутся только кости. Разница лишь в том, что люди умирают раз и навсегда и не чувствуют, что происходит потом, а боги умирают мучительно долго, пронося боль от начала до конца. Конец их продолжителен.

Грейс сидела в одиночестве так долго, что в ушах от тишины начало звенеть. Поэтому таким громким показался голос.

– Привет, Грейс! Ты давно тут? – спросила Сандра Тигл, когда вошла в кабинет и поставила на стол у двери чашку.

Грейс почувствовала аромат свежесваренного кофе, приятный, но не радовавший. Грейс выпила уже три чашки, хотя врач много раз просил пить меньше кофе.

– Не рассчитала, просто раньше освободилась. Это проблема? – спросила Грейс, аккуратно поднялась со стула, чтобы ненароком не проскрипеть ножкой по полу, и села на диван напротив.

– А что же ты не предупредила? – как обычно, улыбаясь, спросила Сандра и поправила воротник рубашки. У нее новые запонки и сережки, с блестящими изумрудами, смотревшимися с темной кожей и волосами как стебельки живительных цветов, выраставшие из мочек ушей.

– Решила тебя не беспокоить. У тебя ведь есть дела.

– И у тебя тоже есть, Грейс! – сказала Сандра и пригладила чуть растрепавшиеся волосы ладошкой. Ее медовая «пикси» уже отросла. – Как твой курс? Много осталось дописать?

– Достаточно, но я написала больше, чем планировала. – Грейс посмотрела на ногти, такие же как и десять лет назад, когда она сидела на этом же месте. Год, потом много лет перерыва, и вот Грейс снова здесь. Так, словно работы и не было. Сидит и подбирает слова.

– Когда сдавать нужно?

– Пока не надо, курс ведь не сразу начинается. Но хочется, – Грейс почувствовала, как тяжесть недосказанности надавил на грудь, и вздохнула, – но хочется все-таки поскорее разделаться. Придется ведь что-то переписать.

Сандра поняла без слов. Знакомая бледность, дрожащие руки и пустой, словно высосанный до последней капли взгляд, но глаза все те же – способные пролить соленые живительные слезы.

– Еще одно? Куда в этот раз?

– Сидела в кофейне на Литтл Стрит. – Грейс хрустнула пальцем на правой руке. – Отошла на минуту помыть руки в уборную, а когда вышла, письмо уже лежало на столе. Он сам его подписал. Это уже не Луис.

– Ты заметила кого-то подозрительного? Может…

– Я никого не заметила. Я не знаю, откуда оно там появилось. Но почерк… Это ведь он. Это его буквы, ровные, красивые. Только он так писать умеет.

– Грейс.

– Я никогда не понимала, как он умудряется так красиво писать. Сначала думала, что ручку двигает силой мысли, но однажды ведь написал при нас письмо. – Грейс усмехнулся. – А мы так удивились еще. Думали, что вот он, обычный человек, а настолько лучше нас.

Сандра отвернулась. Каждый раз, когда приходилось тянуть канат мыслей, усеянный шипами, из Грейс, она чувствовала себя предательницей. Грейс ведь может выговориться. Но Сандра знала, что от воспоминаний Грейс только хуже.

– Ты можешь рассказать, что там написано, если хочешь.

– Не хочу. – Грейс сжала губы, зажмурилась. – Я думала, он оставил меня. Мы ведь жили немного, немного в спокойствии. Но он никогда не оставит.

Сандра вздохнула. За годы общения в и вне клиники она выучила Грейс и знала, что Грейс и сама все понимает. Иногда ей просто хочется тишины принятия.

– Джиму и Лизе он не пишет пока только потому, что они постоянно переезжают. Он просто их потерял. Они жили в Лондоне, но потом квартира стала слишком дорогой, переехали в Лидс, но и там не задержались. Они сменили столько квартир и стран за эти годы, столько работ, но смогли ли уйти от него? – Грейс подняла голову к белому потолку, и глаза ее заслезились. Белый, снова белый. – Мне кажется, нас на веки прокляли. Столько не живут, на сколько он нас проклял.

– Не говори так, это ведь не так. – Сандре хотелось обнять Грейс, успокоить как подругу, а не как пациента. За годы они сблизились, но даже друг вне больницы Грейс в стенах лечебницы превращалась в постороннюю.

– Я думала уехать. – Грейс сделала глубокий вдох. – Я предлагала Осборну, он был согласен, но я отказывалась в последний момент. Я решила остаться и жить с охраной, лишь бы остаться. Я не знаю, что со мной! Я боюсь уезжать, боюсь оставлять Ластвилль, потому что у меня кроме него ничего нет.

– У тебя есть Осборн. У тебя есть Лиза и Джим. Кристофер, я. Ты имеешь намного больше, чем тебе кажется.

Грейс вытерла слезинку тыльной стороной пальца и посмотрела на прозрачную капельку на бледной коже. Белый потолок отражался в ней.

– Ты не избавишься от Джексона, если уедешь. Джексон не в Ластвилле. Джексон сидит в тебе, ты просто увезешь его с собой. Это не выход, Грейс, не выход, понимаешь?

Сандра видела, как Грейс сжимается. Как руки медленно обхватывают тело, как ноги дрожат. Сандра наплевала на профессиональную этику и села рядом с Грейс не как с пациенткой, а как с подругой, которой была уже несколько лет.

– Я хочу тебе только лучшего! Ты ведь сама себя знаешь, но…

– Я себя совсем не знаю. – Грейс закрыла глаза и выдохнула. – И Джексона не знаю. Я не понимаю, на что он способен. Если он даже из тюрьмы может писать, почему ты не думаешь, что он не может выйти раньше?

– А почему ты не думаешь, что его наказание могут изменить и дать еще несколько лет за угрозы? – Сандра погладила Грейс по ладони. Грейс не попыталась убрать руку. – Сколько их было? Он писал еще тогда, когда ты поругалась с Руби. Он, кажется, даже не был в тюрьме, но уже начал.

– Начал. Шеннон, – голос Грейс стал тише, – Шеннон тогда еще поругался с Осборном. Я помню. Я помню это время.

– Он уже писал? Сколько их у тебя накопилось? Ты же не выбросила?

– Не выбросила, – сказала Грейс, а про себя добавила. – Ты бы знала, Сандра, сколько раз я их перечитывала и слышала его голос. Как я могу их выбросить?

– Так отдай их полиции! Не одно и не два, как ты тогда сделала, а отдай все! Это же угрозы жизни, он ведь грозился…

– Он ничего не сделает мне. Он за решеткой.

– Но Луис нет. Ты ведь знаешь.

Грейс знала. В дальнюю часть Ластвилля она за десять лет не ходила ни разу. Умер мистер Хэрроу, но Грейс не решилась проститься с памятью о нем в кофейне. Каждый раз, когда Амира проезжала мимо поворота в тот район, Грейс отворачивалась. В каждой тени, за каждым фонарем чудилась ей фигура Луиса, пропавшего после увольнения, но призраком оставшегося в городе. Никто не видел его, но Грейс чувствовала, что он где-то есть.

Они говорили ни о чем. Сандра знала, как Грейс не любит такие разговоры, но понимала, что беседы успокаивают. Обсуждали последнюю прочитанную книгу, воскресенье и речь Кристофера, с которым Грейс после пила кофе в кофейне по соседству, погоду, потом снова говорили о Кристофере.

Выстраданная улыбка появилась на лице Грейс, когда Сандра наконец рассказала, как они с Кристофером ездили в Лондон в театр. Сандра в красках описывала пьесу, а Грейс представляла, с каким детским восторгом постановку смотрел священник. Несмотря на боль и страх, он нашел в себе силы поддержать Грейс во время слушаний. Кристофер обещал, что защитит Грейс и ее друзей, если сможет, хотя и не сразу поверил, что Грейс могла попасть в такую беду. Он до последнего надеялся, что это жестокая шутка. Кристофер помог Грейс написать выпускную работу: нашел часть материалов, разложил в правильном порядке. Он хотел сделать все, чтобы Грейс было легче, потому что знал, как много для нее значат знания. Кристофер всегда звонил и спрашивал, как Грейс себя чувствовала. Он писал в мессенджерах почти каждое утро и желал доброго дня, хотя понимал, что пожелания улетят в воздух. Кристофер пришел на вручение дипломов в университете. Он даже пустил в свой дом, когда Осборн с Грейс были в бегах после волны угроз Джексона. Кристофер был гостем на их свадьбе. Кристофер был гостем в их новом доме. Он оказался другом, каким не смогли стать ни Руби, ни Шелдон. Грейс не забыла ни одного доброго поступка и слова. Хорошее не забывается, как и плохое.

Перед уходом Грейс, Сандра попросила ее забежать на неделе еще раз. Не на прием, но хотя бы кафе. Сандра хотела убедиться, что с Грейс все хорошо. Все-таки когда Осборн уезжал, за подругу тревожно. Но когда Осборн был в городе, Сандра могла расслабиться.

По дороге домой Грейс решила зайти в любимую пекарню и купить сладких булочек и несколько американских пончиков для Осборна. Амира остановилась поодаль площади, открыла двери и выпустила Фреда, затем Грейс. Они прошли по узкой улице вдвоем, оказались на залитой летним ярким солнцем площади. Воздух пах юностью, тестом и надвигавшимся дождем.

– Ты пойдешь к священнику? – спросил Фред. Он надел очки от солнца и в темно-синем костюме и кепке стал похож на американского полицейского из блокбастеров.

Грейс, сама того не замечая, улыбнулась.

– А ты хочешь к нему сходить? Я не против, нужно только купить выпечки. Может, приедут Джим с Лизой.