Елизавета I

– Десять лет я собирал сведения для секретаря Уолсингема. Не только во Франции, но и по всему континенту. Во Франции удобно было вести дела, но условия изменились, да и здоровье мое изрядно пошатнулось…

Он хрипло закашлялся и промокнул губы носовым платком.

– Мой брат сейчас готовится перенести свои услуги на родную почву, – пояснил Фрэнсис Бэкон. – А мы, если будем действовать с умом, найдем им достойное применение.

– Моя жена попросила выражаться без экивоков, – сказал Роберт. – Будьте добры.

– Вы гарантируете, что мои слова не выйдут за пределы этих стен? – Он постучал по деревянным панелям, которыми были обиты стены покоев.

– Ну разумеется! Говорите же! – нетерпеливо вскричал Роберт.

– Превосходно. Это так просто, что я удивлен, как вы до сих пор не выступили с подобным предложением. Секретарь Уолсингем мертв. Он, кто так долго защищал королеву, раскрывал один заговор за другим и увенчал перечень своих заслуг разоблачением Марии Шотландской, раздобыв уличающие ее неопровержимые доказательства, оставил после себя зияющую пустоту. Королева беззащитна перед врагами. Заменить Уолсингема не смог никто.

– Маленький злокозненный горбун Сесил попытался взять на себя руководство сетью осведомителей, которую оставил после себя Уолсингем, – возразил Кристофер, обыкновенно не участвовавший в разговорах о политике.

– От нее практически ничего не осталось, этот верный пес подчинялся только одному хозяину. Мы должны собрать новую сеть шпионов и организовать собственную разведывательную службу. Таким образом, мы завоюем не только благодарность ее величества, но и власть. Власть низвергнуть Сесила и разбогатеть самим. – Фрэнсис многозначительно посмотрел на Роберта. – Вы дадите на это свое согласие? Мы будем работать на вас. А вы будете преподносить сведения ее величеству.

Лицо Роберта было непроницаемо. Его взгляд скользил с одного лица на другое, словно спрашивая разрешения. Я кивнула, глядя ему в глаза. Вот оно. Вот где будут разворачиваться битвы. Я ощутила возбуждение, шевельнувшееся где-то глубоко внутри при мысли об этом, а сразу же следом – облегчение, что я все-таки способна еще испытывать какие-то чувства.

– Сеть моего отца состояла из пяти сотен шпионов в пятидесяти странах, вплоть до самого Константинополя, – заметила Фрэнсис. – Думаете, вы сможете с ним тягаться?

– Да, я руководил многими из этих самых цепочек осведомителей, – отвечал Энтони. – Я знаю, как это делается.

– Мой отец оставил за собой лишь долги, – сказала Фрэнсис. – Большей части людей он платил из своего кармана. Королева хотела защиты, но не хотела раскошеливаться. Девизом отца было «Знание не бывает слишком дорого». До того, как ему пришлось платить по счетам, и это разорило его.

Она уже едва не кричала. Роберт попытался обнять ее, чтобы успокоить, но она оттолкнула его руку.

– Соглашусь, это слабое место моего плана, – кивнул Фрэнсис. – Кто будет за все платить? У нас у всех туговато с деньгами.

Мягко сказано. Мы с Кристофером вынуждены были закладывать мои драгоценности, а братья Бэкон зарабатывали себе на жизнь: один – юристом в коллегии Грейс-Инн, а другой – низкооплачиваемым секретарем низкооплачиваемого секретаря.

– Да, есть такая крошечная закавыка, – не удержалась я.

– Но королева наверняка вознаградит меня за верную службу во Франции, – сказал Роберт.

– Она вознаградила Сесила местом в Тайном совете, пока вы гарцевали под стенами Руана, вызывали губернатора на поединок, заявляли, что дело короля Генриха несколько больше, чем дело Католической лиги, и что ваша любовница красивее его любовницы. Глупое позерство, – щелкнул его по носу Бэкон. – Неужели вы не понимаете? Вы должны оказать ее величеству какую-нибудь услугу, в которой она нуждается – которую хочет она, а не вы.

Фрэнсис Бэкон был безжалостным обвинителем, каковым успел зарекомендовать себя и в Королевском суде.

– Я командовал войском. Мне необходимо было проявлять отвагу, в противном случае я опозорил бы мою королеву, – сказал Роберт.

– Вы опозорили ее, когда вопреки приказу посвятили в рыцари тех, кто этого не заслуживал. Неужели вы не видите, что это выглядит так, будто вы сколачиваете клику из людей, чем-то вам обязанных? – возмутился Фрэнсис.

Роберт явно задумался, решая, хватит ли у него духу идти в этом вопросе до конца. Он ведь мог в очередной раз заявить, что желает провести остаток своих дней в деревне.

– Пожалуй, вы правы, – со вздохом произнес он наконец.

– Мы развернем собственную разведывательную сеть. Обойтись без некоторого количества не самых приятных личностей не получится, но вам не придется марать себя личным общением с ними. Это висельники с прозвищами вроде Зевака Робин, Дик Валлиец и Горлопанка, однако вы не будете с ними встречаться. С другими, вроде Кита Марло, вы, возможно, даже охотно пропустите по стаканчику эля в таверне; он из чистеньких, работает на вашего кузена Томаса Уолсингема, леди Фрэнсис.

– А католические священники? – спросил Роберт. – Иезуиты, которые шныряют из дома в дом, уходя от закона. Мы можем их приструнить? Кристофер, у вас есть связи в католических кругах.

– Я вырос в католической вере, – откликнулся тот с опасливым смешком, – да, и был вхож в круг тех, кто хотел посадить на престол Марию Шотландскую.

– Поработайте с вашими католическими знакомцами, – сказал Роберт. – Они много знают.

– Не уверена, что копать в ту сторону безопасно, – подала голос я, сердито глядя на сына.

Я не хотела подвергать опасности свою семью.

– Театр, вот еще одно место, где полным-полно людей, в чье прошлое, да и в настоящее, не хочется погружаться слишком глубоко, – усмехнулся Кристофер. – Но мы можем наслаждаться их игрой. Смотреть, как они изображают злодейство на сцене, и не спрашивать, почему они так хорошо понимают мышление злодеев.

– Далее нам необходимо учредить партию, – впервые после припадка кашля подал голос Энтони. – Также нужно будет наладить сношения с Шотландией. Яков Шестой Шотландский – наследник английской короны. В скором времени он станет нашим королем, и те, кто успеет раньше других завязать с ним добрые отношения и оказать услуги, при новом правительстве будут в фаворе.

Несмотря на мое заверение, что все сказанное не выйдет за пределы этой комнаты, в доме были и другие уши, а звуки разносились далеко. Разговоры были настолько близки к государственной измене, что я сделала всем знак замолчать, на цыпочках подошла к двери и распахнула ее. В темном коридоре не было ни души. Я снова закрыла дверь.

– Мы поняли, – остерегла я. – Дальнейшие подробности излишни.

– Некоей особе уже почти шестьдесят, – сказал Роберт (вот же безрассудный, упрямый мальчишка!). – Не так уж ей долго осталось. Нужно всего лишь немного подождать.

– Довольно! – оборвала я его.

Мать всегда имеет право требовать от детей послушания, и совершенно не важно, сколько им лет.

22. Елизавета

Май 1592 года

Жесткий накрахмаленный воротник внезапно стал душить меня. Я не хотела привлекать к себе внимания, поэтому попыталась незаметно для остальных ослабить его, оттянуть от горла. Шея покрылась холодной липкой испариной, потом вдруг лицо опалило жаром. Проклятие Господне! Опять! А я-то думала, что это осталось в прошлом. С последнего раза прошло уже несколько месяцев.

Я распахнула окно и высунулась наружу, надеясь на дуновение ветерка, но воздух был совершенно неподвижен. Майское солнце озаряло сад под окнами моих покоев в Виндзоре. Я осталась здесь после ежегодной церемонии посвящения в кавалеры ордена Подвязки, надеясь получить удовольствие от пребывания во дворце, где в зимнее время всегда было слишком холодно. Впрочем, сейчас я была бы только рада порыву ледяного ветра.

– Вот, возьмите, ваше величество.

Кто-то украдкой сунул мне в руку веер. Как бы непринужденно я ни взяла его, все равно от кого-то не укрылось мое недомогание.

Я обернулась и увидела самодовольное лицо Бесс Трокмортон. Я смущенно стиснула веер.

– Может, влажный платок… – заикнулась было она.

– Спасибо, не нужно, – отрезала я, умирая от желания обтереть лицо.

Необходимо взять себя в руки. Сейчас все пройдет. Всегда проходит.

Бесс с притворным подобострастием склонила голову. Я всегда ее недолюбливала, хотя она была дочерью моего верного посла сэра Николаса Трокмортона. Она была какая-то скользкая и тщеславная. В особенности в последнее время, когда под неким сомнительным предлогом внезапно удалилась от двора. Теперь она вернулась, но за время отсутствия в ней произошла неуловимая перемена: прибавилось высокомерия, прорывавшегося сквозь напускную учтивость.

Не доверяя более своей памяти, которая стала то и дело меня подводить, я вынуждена была делать записи, и она, наткнувшись на одну из таких заметок, принесла ее мне с озадаченным видом. Но это было притворство, ибо она прекрасно знала, зачем это. Интересно, она уже растрезвонила всем своим – молодым – подружкам, что королеве теперь приходится делать пометки, чтобы не забывать важных вещей? Запрети я ей болтать, запрет лишь привлек бы еще большее внимание, так что я попыталась сделать вид, что ничего особенного не произошло, разорвав листок и сказав, что на нем не было ничего важного, в то время как сама запомнила каждое слово. Едва я осталась одна, как снова сделала заметку, но на сей раз позаботилась спрятать листок в шкатулку, где их держала.

Мои старшие фрейлины прекрасно понимали, что со мной происходит. Марджори – моя Ворона – в свои шестьдесят с лишним уже пребывала по ту сторону. Остальные, Хелена и Кэтрин, миновав рубеж в сорок лет, только начинали переход, который так легко давался одним и так тяжко другим. Когда способность к деторождению начинает угасать и окошко, открывшееся в девичестве, понемногу закрывается, это непросто. Но теперь, когда мое захлопнулось окончательно, эти мучительные приступы жара и потливости должны наконец пройти! Это просто жестокое напоминание.