Елизавета I

Меня очень сложно растрогать, но тут я почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы. Благодаря этому старику, вставшему на защиту нашей страны, я испытала такую гордость за то, что я королева англичан, какой не испытывала никогда прежде.

– Мы слышали о вас, сэр. Позвольте преподнести вам кое-что в знак признания ваших заслуг в той битве. – Я отколола от лифа брошь: мой миниатюрный портрет с изображенными на фоне кораблями армады в обрамлении жемчужин. – Ваша правительница благодарна за таких подданных.

Многие другие на его месте начали бы скромничать или картинно отнекиваться, но сэр Бистон принял дар и произнес лишь:

– Я буду как зеницу ока хранить это сокровище, полученное из ваших рук.

Он не стал задерживаться, заискивающе глядя на меня, как мог бы поступить мужчина помоложе, но проворно поднялся и откланялся, отчего мне немедленно захотелось, чтобы он вернулся. Ну почему то, что доставляет больше всего удовольствия, так быстро исчезает?

На следующее утро я проснулась, не очень понимая, где нахожусь – вернее, в каком времени. Вчерашнее представление настолько правдоподобно перенесло меня в прошлое, что потрясением было осознать: война с Испанией идет до сих пор.

А ведь я приехала в Портсмут вовсе не ради того, чтобы предаваться сладостным воспоминаниям о давней победе, а чтобы определить наше место в новой конфронтации. Король Генрих IV просто обязан прибыть на встречу со мной. Нам совершенно необходимо поговорить лично. Он, как человек умный, не мог этого не понимать. Я достаточно долго финансировала его, чтобы он не отдавал себе отчета в том, насколько важно для него показаться при моем дворе.

Роберт Сесил прекрасно понимал всю важность этого и превзошел самого себя, составляя письма с намеками, которые посылал французскому королю. Я просто не представляла, что бы делала без него, без его уверенности и здравого смысла. Отец вырастил себе достойную смену.

Миновало уже две недели с тех пор, как Генрих получил наш завуалированный призыв. Он знал даты нашего пребывания в Портсмуте. Его корабль вот-вот должен был показаться на горизонте. Я знала, что это случится сегодня.

С самого утра я не отходила от окна.

– Есть одна старая поговорка, – покачал головой Сесил, глядя на это. – Если следить за горшком, он никогда не закипит.

– А если следить за горизонтом, на нем никогда никто не появится, – подхватила я, рассмеявшись. – Это чистая правда.

И все равно мне казалось, что я силой мысли заставлю его возникнуть из ниоткуда.

Прошло четыре дня, дольше ждать было невозможно. Делать в Портсмуте было нечего, и, задержись мы тут еще на день, стало бы совершенно очевидно, что мы чего-то ждем. Я была до глубины души благодарна за морское представление и очень надеялась, что в достаточной мере выразила свою признательность, однако все время, пока мэр вел прощальную церемонию, простояла, c надеждой глядя на море. Я чувствовала себя покинутой неверным возлюбленным.

Вскоре мне стало известно, что происходило во Франции. Неудивительно, что король не захотел предстать передо мной. Распорядиться с толком войсками, которые я послала ему, он не сумел, так что жизни солдат и мои деньги были растрачены попусту. Из четырех тысяч человек, отправленных на континент под началом Эссекса, в живых осталось от силы полторы. Остальные две с половиной скосили самые разнообразные болезни, пока они тщетно ожидали встречи с неуловимыми французами. Легковерный Эссекс водил их туда-сюда по горам и долам Франции без какой-либо цели, просто потому, что ему нравилось щеголять в своем роскошном мундире и командовать войсками. В награду за эту глупость он произвел в рыцари двадцать четыре человека – ни за что. Я была в бешенстве. Я отозвала Эссекса и опубликовала призыв – жирным шрифтом, чтобы даже французский король в состоянии был его прочесть, – вернуть войска домой.

21. Летиция

Март 1592 года

Я снова носила траур и на этот раз переживала его всем сердцем. Женщина может заслужить прозвище Веселая Вдова, если рассматривает смерть мужа скорее как избавление, нежели как утрату. Это общее чувство, хотя одни женщины скрывают его лучше других. Но ни одна мать не радуется смерти ребенка, пусть даже самого непутевого.

Мой младший сын Уолтер, мой дорогой мальчик, был мертв. А мертв он был из-за безответственности его брата Роберта и из-за нашего безоглядного честолюбия. Из четверых моих детей один только Уолтер никогда не доставлял мне никаких неприятностей. Ему было всего двадцать два, когда он погиб на этой бездарной войне с испанцами во Франции под началом Роберта.

Как радовался он, когда Роберт получил назначение! Как гордился тем, что королева доверила Роберту командовать целой армией! Его брату представилась возможность проявить себя на поле боя и тем самым возвыситься над остальными придворными, которые предпочитали проводить время в пирах и забавах!

Выбор у нее, впрочем, был не так чтобы богатый. Людей, способных командовать сухопутными войсками, было раз-два и обчелся. Черный Джек Норрис… и на этом все. Те, кто хорошо зарекомендовал себя в морских сражениях, были теперь кто где: Фрэнсис Дрейк и его кузен Джон Хокинс в опале после неудачного Португальского похода, Ричард Гренвилл погиб в героическом, но самоубийственном поединке на своем галеоне «Отмщение» против пятидесяти трех испанских кораблей, Мартин Фробишер удалился на покой к себе в деревню, в Йоркшир.

В былые дни за возможность повести за собой войско соперничало бы множество горячих голов. Теперь же остался один Роберт.

О, как он радовался своему возвышению! Как торжествовал победу над хилым крючкотвором Сесилом! Напрасно его друг Фрэнсис Бэкон напоминал нам, что при дворе Тюдоров добиться влияния посредством воинских заслуг невозможно, что это было невозможно даже во времена правления Генриха VIII.

– А уж тем более невозможно, когда страной правит женщина, – предостерегал он. – Она лишь почует угрозу своей власти. Какой бы властью ни обладала королева, она не способна повести войска в бой, и любой мужчина, которому она поручит командование, скорее заслужит ее неприязнь, нежели благодарность. Она не станет восхищаться тем, кто будет напоминать ей о ее собственной неполноценности.

Я терпеть не могла, когда Фрэнсис начинал высказывать эти свои самодовольные замечания. Как знать еще, не оказывает ли он дурного влияния на Роберта.

– Как она может испытывать неприязнь к тому, кто верно ей служит? – спросил Роберт, примеряя по очереди разные части доспеха, чтобы их подогнали по фигуре.

Потом подвигал рукой, сгибая локоть, – сочленения заскрипели.

– Интересно, если их смазать, они перестанут скрипеть или придется менять части? – задумчиво произнес он.

– Послушай! – приказала я ему (слова Фрэнсиса встревожили меня). – Цель этого похода – продвинуть твою карьеру и твои амбиции. Я не вижу никакого другого пути сделать это, кроме как добиться успеха на военном поприще. У вас есть какие-то другие соображения, Фрэнсис?

– О, пусть идет на войну. В мундире он выглядит очень внушительно, что позволит ему заработать репутацию. Но всегда необходимо помнить, что королева может преследовать совершенно иные цели.

– Какие иные цели она может преследовать, кроме как разбить испанцев? – неподдельно изумился Роберт.

– Вспомните Библию, – посоветовал Фрэнсис. – «Как небо в высоте и земля в глубине, так и сердце царей неисследимо»[10 - Притч. 25: 3.].

– С каких это пор вы, атеист, читаете Священное Писание? – поинтересовался Роберт.

– Чтобы признавать его мудрость, не нужно быть верующим, – пожал плечами Фрэнсис. – И не зовите меня атеистом. Это опасно!

– Непостижимых сердец не существует, – отрезала я. – Все мотивы обыкновенно можно пересчитать по пальцам одной руки.

– Что ж, хорошо. Я подготовлю перечень мотивов королевы. Вы же, друг мой Роберт, тем временем проявляйте на поле боя всю доблесть, какую сочтете нужной, только не пытайтесь снискать на этом основании народную любовь, а не то она начнет видеть в вас соперника.

– Но люди и вправду меня любят, – заметил он не без самодовольства.

– У них уже давно не было своего героя, – сказал Фрэнсис. – Лестера, хотя он и был в фаворе у королевы, люди ненавидели. В свое время были, разумеется, Дрейк и Филип Сидни, который очень кстати умер, укрепив тем самым свою власть над умами. Людям нужен новый герой.

– Пришел твой час, – заверила я Роберта. – Место свободно, займи его.

Наконец-то я получу то, что мне полагалось. Мой первый муж Уолтер разорился, пытаясь снискать славу в болоте амбиций в Ирландии, но наградой за все его усилия стали лишь смерть и долги. Мой второй муж Лестер потерпел сокрушительную неудачу в Нидерландах, будучи облечен властью и полномочиями. Но теперь мой старший сын все уладит.

– Уолтер тоже хочет поехать, – сказал Роберт.

– Лучшей возможности и придумать нельзя, – пожала я плечами. – Ты за ним там и приглядишь, и направишь.

Сейчас вспоминать эти слова было для меня Божьей пыткой. Я собственными руками послала его туда, я послала моего мальчика на смерть.

Уолтера убили в сентябре, всего через несколько месяцев участия в этой нелепейшей кампании. Он угодил в засаду к французам во время символической вылазки к стенам Руана и получил пулю в голову от нечеловечески меткого французского стрелка. Командир Уолтера, рискуя жизнью, вынес тело с поля боя и вернул в английский лагерь.

Ничего не достигнув и потеряв три четверти людей, Елизавета выпустила «Декларацию причин, которые побуждают Ее Величество отозвать войска из Нормандии». Роберт вернулся домой, и мы с ним похоронили Уолтера в семейном склепе. Это было всего несколько дней тому назад, и теперь мы скользили мимо друг друга по коридорам дома, подобно призракам.

Горе подкосило меня, как никогда прежде. Казалось бы, мне не привыкать к потерям; я похоронила мать, двух мужей и маленького сына от Лестера. Но потерять болезненного малыша – это совсем не то же самое, поскольку в каком-то смысле я предвидела это с той минуты, когда увидела его хилое тельце, и поняла, что он не жилец на этом свете. Уолтер же достиг зрелости, не обладая изъянами ни одного из остальных моих детей: в нем не было ни взбалмошности сестер, ни неуравновешенности Роберта. Он был ближе всех моему сердцу. Его ждало блестящее будущее. А теперь он покоился в мраморном склепе.

Я твердила себе, что должна черпать утешение в оставшихся детях и планировать следующие шаги Роберта – теперь, после возвращения из Франции, его будущность выглядела неопределенной. Пока он отсутствовал, этот маленький хорек Сесил умудрился пролезть в Тайный совет, где до сих пор заседал мой дряхлый отец. Следующим должен наступить черед Роберта, если он правильно разыграет свои карты.

Но эти планы не занимали меня. Мне было все равно, увижу ли я когда-нибудь Лондон снова, мне никуда не хотелось выезжать из Дрейтон-Бассетта. Он даже начал действовать на меня успокаивающе. Я перестала чувствовать себя здесь в ссылке, а лондонский двор теперь казался далеким и угрожающим местом, куда ни один здравомыслящий человек не захочет слишком часто наведываться по собственной воле. Пожалуй, это было хуже всего: от меня прежней мало-помалу не осталось практически ничего.

Прошла неделя с тех пор, как мы опустили Уолтера в могилу, и пришла пора вернуться, чтобы произнести над ним последние молитвы и принести цветы. Я попросила обеих моих дочерей, Пенелопу и Дороти, приехать, чтобы почтить память брата. Они присоединились к нашей семье: ко мне, Роберту, Фрэнсис и двум ее детям – Элизабет Сидни, которой было семь, и малышу Роберту, которому не так давно исполнился годик. Когда мои девочки приехали, стало еще хуже, поскольку видеть всех моих детей вместе было для меня мучительным напоминанием о том единственном, который отсутствовал.

Теперь, когда мы все собрались в зале, я внимательно посмотрела на Пенелопу и Дороти. Обе были ослепительными красавицами. Когда-то давно я страшно этим гордилась. Теперь же я чувствовала себя Ниобой, которая хвалилась своими детьми перед богами, и те, позавидовав, одного за другим погубили всех до единого. Пенелопа пыталась упрятать золотистые кудри под шляпу, сражаясь с непокорными прядями. Ее изящные бледные пальцы украшали только кольца самой искусной работы, а платье, хотя и сшитое из приличествовавшей печальному поводу темной ткани, было модного покроя. Ее муж, лорд Рич, баловал ее – в смысле материальных благ. Пенелопа не хотела выходить за него, но он мог предложить ей не только финансовое благополучие, но и титул, и, к стыду моему, мы с ее отцом настояли на этом браке. Однако теперь они с мужем жили раздельно, она утверждала, что он склонен к насилию, и ходили слухи, будто она сошлась с дальним родственником моего мужа, Чарльзом Блаунтом. Даже сама мысль об этом казалась мне кровосмесительной.