– Уже?
Я понял, что не готов совсем. Озабоченный мусором, я не успел подобающе настроиться. Но тут же ощутил и то, что встреча с дядей Имантом и поиск ответов хорошенько освежили мой ум.
– Уже! – поторопил Никита, – Там, в реальности, я жду около твоей мастерской, когда она выйдет. Веришь в мистику? А метафоры любишь? Считай, что в мастерской погиб червяк, чтобы оттуда выпорхнула бабочка!
Никита расхохотался, уголками губ улыбнулся и я – то, что он перепутал метафору с аллегорией и его самонадеянность дали мне понять, что он уязвим. Моя едкая улыбка была отгласом чего-то нового, зреющего во мне – это была первая холодная капля, но она кругами разошлась по моему телу. Это новое пробуждало меня, требовало действий. Возможно мне даже удастся на помойке найти что-нибудь, чем попробовать его убить…
– Пошли говорю, чего завис? Времени мало.
Мы перенеслись в Храм Утех, прозябающие там Андрюша с Толиком смотрели заинтересованно. Никита движением головы велел им выйти.
– В общем, располагайся. Не уверен, как глубоко ты сможешь нырнуть, мы ведь не одной крови, как я с Андрюшей. Но я не намерен от тебя ничего скрывать, готов поделиться и своими чувствами – мне нечего прятать, и я готов отдать все, чтобы ты пошел на поправку. В общем, моими глазами и ушами ты сможешь пользоваться сто процентов. Всё, вот она идет, приятного просмотра!
Никита исчез, меня вдавило в кресло. В этот раз перенос в чужой разум прошел стремительно и будто бы не до конца. Я словно находился в двух местах одновременно – здесь, в Храме Утех, и там, во дворе мастерской в реальном мире.
Она смотрела на меня и пыталась улыбнуться – получалось натянуто-грустно, и это умиляло до тех пор, пока я не понял, что она пытается улыбнуться не мне.
Никита медленно, жадно и оценивающе осмотрел ее с ног до головы – должно быть специально, чтобы я смог разглядеть хорошенько. Она была в легких босоножках на стройных загорелых ногах, летнее черное платье прикрывало тело сражу же над коленями, шло верх, обтягивая грудь, воротом оборачивало шею и ткань заканчивалась, не добравшись до плеч. Отпечатавшееся страдание делало ее бледное в сравнении с телом лицо еще прекраснее, новая прическа – короткий ежик, подчеркивала чуть азиатский разрез глаз, острые ушки, выделяла скулы, ямочки на щеках. Я был увлечен деталями, стараясь запечатлеть в памяти для последующего портрета, опомнился от того, что стало мерзко за свою мелочность.
– Шикарно выглядишь! – Голос Никиты, воспроизводимый будто бы моими связками, звучал иначе.
– Привет. – Ответила она немного устало.
– Новая прическа?
– Это чтобы за волосами меньше ухаживать. – Будто бы одновременно признавалась и кокетничала Вера.
– Пойдем?
Я увидел, как Никита протянул руку, но она жест не приняла. Его уверенность было этим не сломить:
– Нам повезло – сегодня отличная погода.
– Да, Савел любил солнце. Сегодня девятый день…
– Я помню, – Никита не растерялся и повторно протянул руку, – поедем, помянем.
Вера задумалась о чем-то тяжелом и все-таки вложила ему свою ладонь. Они вышли из двора, подошли к новенькому спортивному купе, Никита украдкой посмотрел на Верину реакцию, она, заметив взгляд, поинтересовалась:
– Новая машина?
– у меня их несколько, – сказал он как бы невзначай, – меньше пробега на каждой, меньше ухаживать.
В низком салоне разместились полулежа. По брусчатке машина ехала мягко, Никита то и дело поглядывал на Веру, мельком на ее открытые колени.
Сложно разобрать, что чувствовал я – ревность, зависть, злобу и бессилие…
– Куда мы едем?
– Есть хороший ресторанчик: «Ферма», была там когда-нибудь?
…Обиду, досаду и немощность. Я не ходил с Верой по ресторанам, только по барам…
Никита включил радио – задорные глупые русские хиты, неуместные на поминках, но Вера не попросила его выключить музыку, даже тише сделать не попросила… Выбравшись из Старого Города на проезжую часть, Никита надавил на педаль, и меня вжало в кресло сильнее.
Официант провожает к столику у окна. Белоснежная скатерть. Никита открывает меню, и я поражаюсь неподъемным мне в той жизни ценам – какого черта такой как он терся в баре!
Вера медлит с заказом, Никита берет инициативу в свои руки, заказывает белое сухое вино, салат с тигровыми креветками, устрицы, ручьевую форель на основное, и «позже вернутся к десерту».
Пока блюда готовят, он развлекает Веру разговорами ни о чем, но в то же время ловко переходит с темы на тему, лавирует смыслами, оставляя только нелепые и смешные части историй, точно жестикулирует и артикулирует. Вера несколько раз смеется, а потом включается в разговор. Даже перенимает инициативу и выступает в роли рассказчика, говорит о сессии, преподах, курьезах на экзаменах.
Я надуваю щеки, сидя в кресле в Хаме Утех во Внутренней Риге – да она же флиртует! Реагирует на его истории так, как ему хотелось бы, ведет себя так, как ему хотелось бы. Да, она это делает будто бы натянуто и нехотя, но все же она флиртует!
Приносят закуски, Никита вскрывает устрицу, срезает ее ножом, поливает соусом и отправляет в рот. Я чувствую вкус и меня едва не выворачивает от этой склизкой вонючей субстанции. Там, в реальности, Никита ухмыляется и вскрывает себе следующую. Запивает вином и мне становится чуть легче.
Вера просит научить ее есть устриц правильно, и Никита подсаживается ближе. Один раз даже рукой касается ее обнаженного плеча, я с замиранием сердца жду ее резкой реакции, но она будто бы не замечает прикосновения, будто бы так и надо.
Приносят форель и вдруг, будто бы что-то вспомнив, Вера мрачнеет.
– Что-то случилось? – интересуется Никита.
– Савел… – говорит она тихо.
«Ну наконец-то!» – мысленно восклицаю я, как обиженный ребенок.
– Люди верят, – продолжает она, – что на девятый день душа предстает перед Богом, и Он решает, куда ее отправить – в ад, или рай. Савел заслуживает рая, он никогда никому не причинял зла – Бог это знает, я верю… Но… Нет! Я верю, что все происходит именно так.
Она всхлипывает.
– Ну-ну, – Никита хочет положить ладонь на ее руку, но в этот раз Вера прячет кисть со стола. Он делает вид, будто никакой попытки не было:
– Я верю, что все именно так и происходит. Я уверен, что Савел сегодня виделся с Богом и он оценил жизнь Савела по заслугам. Я не могу тебе этого доказать, конечно, но поверь, все происходит именно так.
– Каким он был? Каким был Савел в твоих глазах?
– Каким он был, – Никита будто бы задумался, хотя на самом деле он нырнул в себя, чтобы ухмыльнуться мне, – как ты и сказала, он был безобидным. Даже наивным, как большое дитя – а ты знаешь, как боги относятся к детям… Его не интересовало ничего вокруг, но не потому что он был безразличным, Савел попросту был погружен в свое дело – я верю, что и в загробной жизни он продолжает рисовать. Еще он очень любил тебя, а богам нравятся, когда умеют любить искренне.
На миг будто бы сорвали маску с лица Веры – она источала ненависть.
– Так почему же ты его?
– Почему же я его что? – Будто бы не понял, но насторожился Никита.
Вера растерянно разрыдалась.
– Я не знаю, что думать… Во что верить… Прости меня…
Никита посмотрел на пялящихся посетителей, жестом ладони дал понять, что все в порядке. Он приобнял Веру за плечи: